— Первый и единственный. Родители годами пытались завести ребенка, после моего рождения. Колдер родился, когда такие имена, как «Уилл» уже были не в моде.

— Мне нравится твое имя, — говорю я. О чем тут же сожалею. Звучит, как дерьмовая попытка флирта.

Он рассмеялся. Мне нравится его смех. Я ненавижу, что мне нравится его смех.

Я поражена, когда он убирает волосы с моего плеча и касается шеи. Его пальцы поддевают край моей кофты, и он мягко оголяет плечо.

— Тебе вскоре понадобится новая повязка.

Он вернул кофту на место и погладил меня. Моя шея горит после его прикосновений.

— Напомни мне купить их в магазине, — говорю я, пытаясь доказать, что его присутствие и действия не возымели на меня никакого эффекта.

— Итак, Лэйкен, — он делает паузу, глядя позади меня на коробки, по-прежнему занимающие все заднее сидение. — Расскажи мне про себя.

— Эм, нет. Это так банально, — говорю я.

— Ладно, — смеется он. — Я сам тебя разгадаю.

Нклоняется вперед и достает мой плеер. Его движения такие плавные, будто он репетировал их годами. Я завидую. Лично я никогда не славилась своей грациозностью.

— Знаешь, музыкальные предпочтения могут многое сказать о человеке.

Он достает диск и смотри на название.

— «Дерьмо Лэйкен»? — он громко смеется. — А «дерьмо» здесь описательное или притяжательное?

— Я не люблю, когда Кел трогает мое дерьмо, ясно? — выхватываю диск из его рук и запихиваю в плеер.

Когда из динамиков, на полной громкости, послышались звуки банджо, я тут же смутилась. Я из Техаса, но не хочу, чтобы он заблуждался на счет кантри-музыки.

Если и есть что-то, из-за чего я не скучаюпо Техасу, так это кантри-музыка. Я вытягиваюсь и делаю громкость ниже, но он хватает меня за руку, в знак возражения.

— Сделай громче, я знаю их, — говорит он, а его рука накрывает мою. Мои пальцы все еще держат регулятор громкости, так что я возвращаю ее к той, что была. Не может быть, чтобы он знал их. Я понимаю, что он блефует; на этот раз, это его дерьмовая попытка флирта.

— Да неужели? — говорю, давая ему понять, что заметила блеф. — И кто же это?

— Это «The Avett Brothers», — говорит он.

— Я бы сказал, что это «Габриэлла», но, думаю, что это конец одной из их песен о «Милых девушках». Мне нравится концовка этой, когда они делают проигрыш на электрогитаре.

Его ответ удивляет меня. Он действительнознает их.

— Тебе нравятся «The Avett Brothers»?

— Я их обожаю! Они выступали в прошлом году в Детройте. Лучшее живое представление, какое я когда-либо видел, — говорит он.

Меня накрывает волной адреналина, когда я смотрю на его руку, все еще державшую мою. Мне нравится это, и потому я злюсь на себя. У меня и раньше парни вызывали бабочек в животе, но, обычно, я имела больше контроля над своей восприимчивостью к таким прикосновениям. Он замечает, что я смотрю на наши руки, и отпускает меня, потирая ладонь об штанину. Это похоже на нервный жест и мне стало любопытно, разделяет ли он мое беспокойство.

Я предпочитаю слушать музыку, которую не каждый знает. Редкий случай, когда встречаю кого-то, кто знает хотя бы половину групп, которые мне нравятся. Тем не менее, «The Avett Brothers» мои самые любимые. Мы с отцом могли ночами сидеть и петь вместе некоторые из их песен, пока он подыгрывал на гитаре. Однажды, он дал мне их описание, довольно интересное.

Он сказал:

— Лэйк, ты знаешь, что группа может считаться талантливой, когда их несовершенствоопределяет совершенство.

В конце концов, я поняла его слова, когда начала действительно прислушиватьсяк ним. Ломаные звуки банджо, мгновенные страстные всплески гармонии, голоса, то мягкие, то переходящие на крик. Все это, плюс характер и правдоподобность их песен.

После смерти отца, мама дала мне ранний подарок, который он собирался подарить мне на восемнадцатилетние — два билета на их концерт. Я расплакалась, думая о том, как сильно мой отец, должно быть, хотел лично дать их мне. Я знала, он бы предпочел, чтобы их использовали по назначению, но я не могла. Концерт был через неделю после его смерти, и я понимала, что не смогу им насладиться. Не так, как если бы он был со мной.

— Я тоже их обожаю, — неуверенно говорю я.

— Когда-нибудь видела их игру вживую? — спрашивает Уилл.

Я не знаю почему, но в продолжение разговора, я рассказываю ему все о своем отце. Он внимательно слушает, перебивая лишь для того, чтобы сказать, где и когда повернуть. Я рассказываю ему о нашей страсти к музыке, как отец неожиданно умер от сердечного приступа, о своем восемнадцатом дне рождении и о концерте, на который мы так и не попали. Я не знаю, почему я продолжаю говорить и никак не могу заткнуться. Я никогда не делилась информацией так свободно, еще и с парнем, которого едва знаю. Я все еще рассказываю, когда понимаю, что ты доехали до парковки перед магазином.

— Ого, — говорю я, посмотрев на часы. — Это была самая короткая дорога к магазину? Она заняла двадцать минут.

Он подмигивает мне и открывает дверь.

— Вообще-то, нет.

Он явно флиртует. И у меня определенно запорхали бабочки в животе.

Падающий снег начал смешивать со слякотью, по которой мы ступали, направляясь в магазин.

— Беги, — говорит он и берет меня за руку, придавая ускорения.

Когда мы заходим внутрь, то смеемся до нехватки воздуха, стряхивая мокрый снег с одежды. Я снимаю куртку и начинаю ее обтряхивать, когда он проводит рукой по моему лицу, убирая намокший локон, что прилип к щеке. Его рука холодная, но в тот момент, когда его пальцы коснулись кожи, я забываю о морозной температуре, и мое лицо начинает гореть. Его улыбка сходит с губ, и мы просто смотрим друг другу в глаза. Я все еще пытаюсь привыкнуть к реакции, которую он у меня вызывает. Малейшее касание, простейший жест, а вызывает такие чувства. Я прочищаю горло и отвожу взгляд, хватая стоящую рядом корзинку, и передаю ему список продуктов.

— У вас всегда идет снег в сентябре? — спрашиваю, пытаясь показаться равнодушной к его прикосновению. Он вешает свою куртку на одну сторону корзинки.

— Нет, снегопад не продлится больше пары дней, максимум недели. Чаще всего, снег не начинает идти раньше октября, — говорит он. — Тебе просто везет.

— Везет?

— Ага. У нас редко такие холода. Ты как раз вовремя.

— Хм. Я думала, вы ваще все ненавидите снег. Он идет большую часть года?

— Ваще? — смеется он.

— Что такое?

— Ничего, — говорит он с улыбкой на лице. — Просто я никогда не слышал, чтобы кто-то говорил «ваще» в реальной жизни. Так мило. И так по южному.

— Ой, прости, — смеюсь я. — С этого момента, я буду говорить как вы, янки, и тратить воздух на такие слова, как «вообще».

Он улыбается и легонько пихает меня в плечо.

— Не надо. Мне нравится твое произношение. Оно идеально.

Не могу поверить, что я действительно стала одной из тех девушек, что падают в обморок из-за парней. Ненавижу таких. Я начала внимательней рассматривать его лицо, чтобы найти изъян. Не могу. Все в нем идеально.

Мы находим большинство продуктов из списка и направляемся к кассе. Он запрещает мне перекладывать их на конвейер, так что я просто отхожу и смотрю, как он вытаскивает вещи из корзинки. Последней он достает коробку с повязками, а я даже не заметила, как он их брал. Когда мы выезжаем с парковки, Уилл говорит мне повернуть в противоположную сторону от той, откуда мы приехали. Мы проехали примерно две улицы, когда он говорит мне свернуть влево, на нашу. Дорога в ту сторону заняла двадцать минут, а обратно — меньше минуты.

— Класс, — смеюсь я и паркуюсь на своей подъездной дорожке. Я понимаю, что он сделал и что, под конец дня, его флирт совершенно очевиден. Я глушу двигатель, вынимаю ключи и хватаю свой кошелек. Уилл уже обошел джип и я нажимаю кнопку, чтобы открыть багажник, выхожу из машины и иду к нему, ожидая, что он сам возьмет продукты. Вместе этого, он просто стоит там, с поднятой дверцей багажника, и смотрит на меня. Сделав лицо настоящей южанки, я кладу руку ему на грудь и говорю: