Светлана якобы умоляла его больше не видеться и не звонить друг другу. «Он согласился, что нам надо расстаться», — писала она. Наверное, Каплеру уже звонили из управления генерала Власика. Может быть, друзья убедили его быть осторожнее. Как на самом деле назрело это мудрое решение, неизвестно. Тем не менее влюбленные расстались «навсегда» — не виделись и не звонили друг другу две или три недели.

Все это время Светлана не находила себе места. Она не сомневалась, что Люся тоже думает неотступно только о ней, с утра до вечера. Позднее он признался ей, что ждал звонка, целыми днями лежал на диване и смотрел на телефон. Но все-таки не позвонил. И не позвонил бы первым, и жизнь его потекла бы и дальше по накатанной колее.

«Наконец, я первая не выдержала и позвонила ему, — призналась Светлана. — И все закрутилось снова». Их пытались образумить. Светлану — близкие, Люсю — генерал Румянцев, предложивший ему уехать в командировку, куда-нибудь подальше от Москвы. Каплер сказал, что послал генерала к черту, и бросил трубку. Но командировку все-таки оформил. В Ташкент, где начинались съемки фильма по его сценарию «Она защищает Родину».

В последний день февраля Светлане исполнилось семнадцать лет. Люся написал ей длинное и нежное, прощальное письмо. Они решили в этот вечер где-нибудь посидеть вместе, перед его отъездом и, может быть, настоящим прощанием.

Светлана не раз сетовала, что им негде было уединиться, они не могли пригласить друг друга к себе домой. Но возле Курского вокзала пустовала квартира, куда иногда Василий привозил своих друзей. Сразу после школы Светлана и Каплер направились туда. Перепуганный «дядька» следовал за ними.

«Он сидел в смежной комнате, делая вид, что читает газету, а на самом деле старался уловить, что же происходит в соседней комнате, дверь в которую была открыта настежь, — вспоминала Светлана, — мы не могли больше беседовать. Мы целовались молча, стоя рядом. Мы знали, что видимся в последний раз. Люся понимал, что добром все это не кончится, и решил уехать… Нам было горько и сладко. Мы молчали, смотрели в глаза друг другу и целовались. Мы были счастливы безмерно, хотя у обоих наворачивались слезы».

Когда они вернулись домой, Светлана не уточняет. Предчувствие беды ее так и не покинуло, хотя они расстались, как и желали того ее родные и генерал Власик. И «дядька» почему-то дрожал от ужаса, «от мысли, что теперь ему будет». Второго марта Алексея Каплера, уже собравшего вещи и готового отправиться в Ташкент, увезли на Лубянку, обыскали и предъявили обвинение — связи с иностранцами.

Действительно, Каплер был знаком почти со всеми иностранными корреспондентами в Москве. И не раз бывал за границей. Раньше никто не усматривал в этом состава преступлений. На допросах имя Светланы Аллилуевой даже упомянуто не было. «Английский шпион» был осужден и сослан на пять лет в Воркуту.

Утром следующего дня, когда Светлана собиралась в школу, к ней в комнату стремительно вошел отец. «Обычно сдержанный и на слова, и на эмоции, он задыхался от гнева, он едва мог говорить».

В своих воспоминаниях Светлана Аллилуева нередко противоречит самой себе. Часто упоминает о взбучках, которые устраивал Сталин брату, генералу Власику за то, что тот слишком много тратил на содержание «двора», другим чиновникам и приближенным.

Приступы гнева, наводившие ужас на близких и свиту, Сталин не мог или не находил нужным сдерживать. Светлана с болью писала о том, как страдала от грубости и несдержанности отца ее мать.

И вдруг мы узнаем, что «отец был обычно сдержанным». Безобразная сцена, которая за этим последовала, полностью опровергает это заблуждение. Отец потребовал немедленно отдать ему все письма «писателя», с особой ненавистью напирая на это слово. Светлана покорно достала из стола письма и фотографии, записные книжки Каплера и последнее «длинное, печальное, прощальное письмо».

 — Мне все известно! — многозначительно и угрожающе сообщил Сталин дочери. — Все твои телефонные разговоры — вот они здесь! — Он похлопал себя рукой по карману. — Твой Каплер английский шпион, он арестован.

Тут Светлана обрела, наконец, дар речи и сказала тихо, но твердо, что в эти драматические минуты походило на бунт:

 — Я люблю его!

 — Любишь? — «выкрикнул отец с невыразимой ненавистью к самому этому слову, и я получила две пощечины — первые в своей жизни».

Но гораздо сильнее пощечин оскорбили Светлану слова, которые она даже не чаяла никогда услышать от отца, «грубые мужицкие слова»: «идет война, а ты занимаешься…»

На «английского шпиона» Светлана не обратила внимания, эта фраза словно мимо ее ушей пролетела. Она ждала, что отец и его сподручные попытаются очернить Люсю в ее глазах. Что ж, им это не удастся. Она никогда не поверит, что ее любимый может стать предателем, врагом, иудой. Для нее он всегда был самым светлым, интеллигентным и порядочным человеком.

Но Иосиф Сталин с полным правом презирал людей: он хорошо понимал психологию обычного человека, женскую психологию. Наверное, неплохо знал собственную дочь. Он сказал именно то, что мгновенно излечило ее от любви, отравило душу ревностью, горечью и сомнением.

 — Я все знаю! — еще раз повторил он. — «Ты бы посмотрела на себя — кому ты нужна? У него кругом бабы, дура!»

Отец повернул ее лицом к зеркалу, собрал Люсины письма и ушел к себе в кабинет. А Светлана долго смотрела на свое отражение. Она была раздавлена, унижена, убита. «Лучше б живую в землю закопали», — пела няня в одной из своих песен. Это про нее.

Сомнения и раньше предательски закрадывались в душу: «действительно, разве Люся мог всерьез полюбить меня, зачем я была нужна ему?» Светлана считала себя дурнушкой, несмотря на протесты няни и подруг. Но почему-то рядом с Люсей она всегда забывала об этом. Он словно обволакивал ее нежностью и вниманием. Когда он смотрел на нее, она чувствовала себя любимой, единственной.

«У него кругом бабы». Ревность ужалила ее в самое сердце. Никогда еще она не испытывала такой боли. Слухи о многочисленных Люсиных романах и раньше доходили до нее. Но любовь застилала ей глаза. Она даже верила, глупышка, что вытеснила из его сердца знаменитых красавиц, актрис и писательниц.

Светлана привыкла к угодничеству и лести окружающих. С некоторых пор она стала понимать, что одноклассники и знакомые добиваются ее дружбы и расположения отнюдь не потому, что она им нравится. Просто им что-то от нее нужно. Голый расчет правил миром. Это открытие отравило ей душу. Она стала презирать людей, как отец.

Отец преподал ей жестокий урок. Его циничные слова попали точно в цель. Светлана заподозрила даже Люсю, которому еще вчера верила безгранично. Ему нужна была дочь Сталина, а не маленькая смешная школьница.

В тот день Светлана все-таки пошла в школу. Продолжала жить по привычке, чисто механически. Даже отвечала на чьи-то вопросы, терпеливо высидела все уроки. Вечером отец позвал ее к себе. Он рвал и выбрасывал в корзину письма и фотографии Каплера, при этом ворча:

 — Писатель! Не умеет толком писать по-русски. Уж не могла себе русского найти.

«То, что Каплер — еврей, раздражало его, кажется, больше всего, — вскользь заметила Светлана. — Мне было все безразлично. Я молчала, потом пошла к себе. С этого дня мы с отцом стали чужими надолго».

Но первый муж Светланы, за которого она вышла всего лишь через год после ареста Люси, тоже был евреем. Тем не менее отец только устало махнул рукой вместо родительского благословения — выходи за кого хочешь. И к ухаживаниям Каплера он очень долгое время относился снисходительно. Что же привело его в ярость и заставило так жестоко расправиться с бедным Люсей?

Слухи и толки — источник информации, к которому всегда относились с предубеждением. Но в них скрыто гораздо больше истины, чем в официально обнародованных воспоминаниях, мемуарах, письмах, авторы которых с полным правом интерпретируют события на свой лад, скрывают, умалчивают, а то и просто лгут.