— В течение трех дней Грейс посещала французские больницы, школы, приюты, чем завоевала себе неизменные симпатии».
— Грейс — мой лучший посланник, — гордо прокомментировал Ренье.
Глава 22
«Это всего лишь кино…»
Первое, что сделала Грейс по прибытии в Монако, — это положила конец знаменитой охоте на голубей. По ее мнению, стрельба по птицам была варварским занятием. У Грейс в уме не укладывалось, как ее супруг может проявлять трогательную заботу о своих подопечных в зверинце на одном берегу гавани в то время, как на другом клиенты принадлежащего Онассису ОМК забавы ради палили по бедным птицам. По мнению Грейс, этот варварский обычай не прибавлял ничего хорошего к имиджу Монте-Карло. Ренье согласился с доводами Грейс. Он переговорил с Онассисом, и печально знаменитой Tir aux Pigeons был положен конец.
Роль Грейс в ее новом доме, как она сама себе это представляла, заключалась в том, чтобы смягчать его, очеловечивать и служить ему. Сознательно или нет, но она воссоздавала отношения, которые существовали в родительском доме на Генри-авеню, где мать заботилась о властном и капризном супруге, посвящала себя целиком детям, а все, что оставалось от ее творческих импульсов, направляла на благотворительность. Предметом забот Ма Келли был «Женский медицинский». Сферой приложения сил для Грейс стало буквально все княжество со всеми его социальными болячками — никуда не денешься: положение обязывает.
Грейс занялась благотворительностью в первый же год, когда была беременна Каролиной. Зимой 1956 года она организовала в княжеском дворце рождественскую елку для всех детей Монако в возрасте от трех до двенадцати лет. Родители на праздник не допускались. Пятьсот детей в четыре приема были приглашены в августейший Salle de Trone[24], где их приветствовали Ренье и бывшая уже на сносях Грейс, затем детям предлагались липкие булочки с содовой, кинофильм и развлекательная программа с фокусником и клоунами. Елка во дворце стала ежегодной традицией, к ней в последующие годы прибавилась еще одна, также принадлежащая святочной неделе, — чаепитие, на котором Грейс встречалась с престарелыми и больными жителями княжества, причем каждого из них она одаривала лично каким-нибудь небольшим подарком (обычно это было что-нибудь из одежды).
Грейс регулярно навещала местные дома престарелых и приюты для сирот. В 1958 году она открыла в Монако больницу, позже названную ее именем, а спустя несколько лет — детский сад в помощь работающим матерям. Грейс проявляла неподдельный, деловой интерес к работе этих заведений: она выбирала для них тон стен и мебели, предлагала приобрести новую технику и приборы, привозила из своих зарубежных поездок сувениры и украшения. В приюте для сирот она распорядилась, чтобы общую спальню перегородками разделили на отдельные кабинки; таким образом, каждый ребенок обзаводился, пусть крошечным, но своим собственным жилым углом.
— Нас воспитали так, чтобы мы не стояли в стороне, — объясняла Грейс, услышав в свой адрес похвалу за активное участие в благотворительности. — Отца мало заботили наши интересы, однако считалось, что мы должны найти себе занятие по душе. Он терпеть не мог, когда что-то делалось без энтузиазма.
Однако Грейс вскоре обнаружила, что должна слегка сдерживать энтузиазм, в особенности на заседаниях Общества Красного Креста. Красный Крест всегда являлся основной благотворительной организацией Монако; поэтому, когда в 1958 году Ренье передал бразды правления Грейс, это можно было рассматривать как высокую честь. Грейс прибыла на первое заседание с конкретными планами деятельности и всякого рода документами, в строгих учительских очках и, к своему удивлению, обнаружила, что заседающие там дамы имеют довольно-таки легкомысленное представление о своих обязанностях, видя в них разновидность досуга.
Чтобы достичь компромисса, понадобилось некоторое время. Местным «активистам» пришлось позаимствовать у Грейс частицу ее американской напористости, в то время как княгине пришлось привыкать, пусть даже в душе и не одобряя этого, к средиземноморской размеренной неторопливости.
«Этот Красный Крест меня доконает, — писала она Пруди Уайз в январе 1960 года. — Ты не поверишь, сколько же сил я вкладываю в него!».
В письме своей старой подруге Грейс даже посмела усомниться, «создана ли вообще она для благотворительности»; однако волнения ее были напрасны. Под председательством Грейс ежегодный бал Красного Креста, устраиваемый княжеством, превратился в гвоздь сезона всей Ривьеры. Воспользовавшись старой дружбой, Грейс приглашала на бал голливудских знаменитостей (как в качестве участников развлекательной программы, так и гостей); там побывали Дэвид Найвен, Кэри Грант, Фрэнк Синатра, Сэмми Девис Младший. Грейс так же добилась того, чтобы значительная часть фондов этой организацией направлялась на оказание помощи бедным странам. Ничуть не урезав финансирование местных начинаний, Красный Крест Монако стал одним из самых известных в мире, оказывая помощь жертвам военных конфликтов и стихийных бедствий от Перу до Пакистана.
Однако мягкосердечная Грейс умела подчас быть серьезной. В начале шестидесятых она стала почетным президентом и одной из самых активных основательниц Всемирной ассоциации друзей детства (ВАДД). В странах третьего мира ВАДД содействовала развитию медицинской помощи и системы образования. В более благополучных странах представители этой организации вели борьбу с такими явления, как насилие на телеэкране. И если ВАДД не удалось коренным образом изменить мир (так же, как и другим филантропическим организациям), она однако, пополнила ряды тех, кому небезразлично будущее. Грейс ни разу не усомнилась в том, что время, отданное ею на разнообразные кампании, было потрачено не зря. Ее собственным детям повезло, объясняла Грейс, так как же она может не помочь тем, кто обделен судьбой?
Каролина и Альбер были для матери источником несказанного счастья — как, впрочем, и для отца.
Когда в начале шестидесятых Алехо Видаль-Кадрас, испанский художник, прибыл во дворец, чтобы написать портрет Альбера, он обратил внимание, что мальчик беспрестанно вспоминает свою старую тетушку Леонору. Судя по всему это была забавная согбенная старушка, с добрейшей душой, правда, несколько эксцентричная. Жила она в одном из дальних уголков дворца. Дети с нетерпением ожидали ее еженедельных визитов, когда, опираясь на палочку, она, ковыляя, появлялась из темных коридоров. Когда же Видаль-Кадрас поинтересовался у Грейс, кто эта таинственная старушка, напоминающая фею-крестную, то в ответ услышал, что он уже с ней встречался. Тетушка Леонора была не кем иным, как Ренье, который каждую неделю устраивал представление.
Князь с княгиней не чаяли в детях души. Грейс считала своим святым долгом почитать для них перед сном. Сначала она накрывала их поудобней, а затем начинала рассказ о принцессах и феях с таким чувством и выразительностью, что няня-англичанка Морин Кинг старалась подольше задержаться в детской, чтобы тоже послушать эти замечательные сказки.
Грейс и Ренье серьезно относились к воспитанию детей. Это было их «совместным предприятием», и они сообща обсуждали возникавшие проблемы. Если им вечером предстоял выход в общество и Грейс знала, что не сможет лично уложить детей в постель и почитать им перед сном, она обязательно выкраивала время, чтобы перед тем, как переодеться в вечерний туалет, немного поболтать с детьми за ужином.
Правда, нельзя сказать, что в этих случаях всегда обходилось без слез.
«Каждый раз, когда родители уходили куда-нибудь и не брали дочь с собой, — вспоминала Мэдж Тайви-Фокон о юной Каролине в начале шестидесятых, — она впадала в истерику». Княгиня никогда не могла спокойно смотреть на слезы дочери. Услышав рыдания, она бросалась назад. Обычно эти сцены происходили в Cour'd'Honneur[25]. Все секретари, услышав вопли девочки, бросались к окнам. Княгиня, склонившись над ребенком, нежно утешала девочку, пока та не успокаивалась. Это могло продолжаться чуть ли не четверть часа. При этом Грейс не выказывала ни малейшего раздражения.