Белокурые волосы Грейс всегда нуждались в особом уходе.

Имелись у Аллена и менее приятные известия. Друг дяди Джорджа Гант Гейтер, который в свое время был вхож в круг друзей в «Манхэттен-Хаусе», а также являлся одним из тех, кто был приглашен семейством Келли в качестве гостя на борт «Конституции», опубликовал книгу «Княгиня Монакская», глубоко оскорбившую как Грейс, так и Ренье. Гейтера трудно обвинить в злом умысле. Собственно говоря, в его книге больше всего поражает ее излишне хвалебный тон. Хуже другое: он вступил на запретную территорию, намекнув на ряд скандалов в семействе Гримальди, а также на то, что Грейс была недовольна серией статей, опубликованных ее матерью.

«Грейс весьма расстроена, — писал Аллен Хедл, е Хоппер. — На борту «Конституции» она дала согласие лишь на описание их путешествия через Атлантику, а также бракосочетания. Гайтер самовольно, без предварительного одобрения, расширил рамки содержания книги».

Грейс и Ренье на долгие годы порвали с Гайтером всякие отношения. О его существовании словно позабыли. Он был изгнан из круга старых друзей, которые каждое лето гостили в Монако, а также встречались с Грейс и Ренье, когда те наносили визиты в Америку. Эта опала была выражением их оскорбленных чувств, но, с другой стороны, как подозревали многие из друзей, также и предостережением для остальных.

«Это был, — писала Джуди Кантер, — первый заметный симптом той болезни, которой Грейс заразилась, едва ступив на землю Монако. Я бы назвала ее роялизмом».

Это замечание не совсем справедливо. В конечном итоге Гейтер был помилован и даже вернулся в круг избранных. Трудно обвинять Ренье и Грейс в роялизме лишь потому, что они требовали от друзей проявления такта. Их вина заключалась в другом: они сами решили для себя, что будут эксплуатировать подробности своей личной жизни во имя славы и процветания Монако, поэтому, когда время от времени всплывали нелицеприятные детали, им вряд ли было легко усидеть сразу на двух стульях.

Желание совместить несовместимое лежало в основе всего, что делалось в Монако. Более того, это противоречие было заложено в природе самого княжества: государство, именовавшееся независимым, дня не могло просуществовать без поддержки Франции. И начатая Ренье кампания по созданию пресс-службы была не более чем современной версией старой песни, которую Гримальди исполняли на протяжении многих столетий. Ренье притязал на едва ли не монарший статус, которым, однако, не обладал: особенно четко это проявилось весной 1962 года, шесть лет спустя после его женитьбы на Грейс.

В конце 50-х в Монако устремились не одни лишь туристы. Вместе с ними здесь появились всякого рода дельцы и те, кто не желал платить налогов у себя на родине. Минимальные налоги, которыми княжество облагало предпринимателей, и отсутствие подоходного налога уже давно привлекали сюда избранную группу умников и супербогачей, однако после «бракосочетания столетия» этот секрет стал всеобщим достоянием. К 1961 году оборот монакского бизнеса достиг 128 миллионов долларов, то есть возрос за десятилетие на 400 % На 1962 год ожидался денежный оборот порядка 200 миллионов долларов.

Ренье активно поощрял этот процесс. Тот факт, что доходы его страны зависят от казино, ставил Ренье в неловкое положение с самых юных лет, когда однокашники дразнили его «жирным Монако», в шутку утверждая, что когда он вырастет, то обязательно станет крупье. Ренье подчеркивал во всех интервью, что доходы от казино не столь велики, как о них принято думать, и в 1960 году назначил молодого энергичного американца Мартина Дейла, бывшего вице-консула США в Ницце, чем-то вроде экономического двойника Руперта Аллена, чтобы тот громко оповещал весь мир об успехах монакского бизнеса и тем самым привлекал новых инвесторов.

Ловкий и смекалистый двадцатидевятилетний американец стал при Ренье чем-то вроде председателя тайного совета. Ревнивые монегаски прозвали его Карманным Ришелье. Беспрестанно строя хитроумные планы, Дейл вместе с Ивом Леем, французским адвокатом из Алжира, стал основателем КЭРМ — Корпорации экономического развития Монако, служившей чем-то вроде парадной вывески к торговой палате, и результаты не заставили себя ждать. Менее чем за два года КЭРМ привлекла в Монако более ста новых фирм и добилась выдачи нескольких сотен лицензий на ведение экономической деятельности многочисленным зарубежным корпорациям.

Правда, беда заключалась в том, что большинство новоприбывших являлись французами. Например, какому-нибудь экспедитору из Марселя было достаточно приобрести себе офис в Монако, получить при помощи КЭРМ лицензию и сменить французские номера на своих грузовиках на монакские. При этом сами грузовики оставались в гараже в Марселе, как, впрочем, и их владелец, который даже и не думал менять привычного образа жизни.

Он так же мог — что, правда, являлась не совсем законной операцией — сдать свой офис в Монако в качестве квартиры кому-нибудь из местных молодоженов. Однако стоило его фирмочке стать монакским предприятием (всего этот процесс занимал пять лет), как он получал возможность не платить причитающийся Франции налог с прибыли. К 1962 году на полутора квадратных милях монакского княжества имелось не менее десяти экспедиторских фирм.

Валери Жискар д'Эстен, министр финансов Франции, созвал пресс-конференцию, на которой попытался дозвониться по телефону в некоторые французские фирмы, зарегистрированные в Монако. Ни в одной из них не подняли трубку. Франция терпела налоговые льготы Монако на протяжении почти ста лет из снисхождения к своему протекторату, однако теперь «младший брат» явно начал злоупотреблять своим привилегированным положением. Д'Эстен назвал имена четырех лично ему известных мультимиллионеров, якобы постоянно проживающих в Монако, однако в действительности круглый год не покидающих Париж.

И высшим оскорблением для нового, властного президента Франции Шарля де Голля стал тот факт, что многие возвращающиеся из Алжира французские репатрианты, вместо того чтобы поместить свои деньги во французские банки, во избежание налогов предпочитали монакские. Эти озлобленные эмигранты были злейшими противниками де Голля. Они поддерживали к финансировали ОАС, которая в духе «Дня Шакала»[23] занималась организацией покушений на жизнь президента. Получилось так, что крошечное государство, официально взятое Францией в 1861 году под свое крыло, использовало данные ему привилегии для оказания поддержки заклятым врагам главы французской республики.

Многие из этих политических маневров прошли мимо внимания Грейс. Они с Ренье официально встречались в Париже с генералом де Голлем в 1959 году. Готовясь к этому визиту, Грейс попросила муниципальную библиотеку прислать ей экземпляр мемуаров генерала, но когда увидела, что это толстый том, то попросила своего секретаря подготовить для нее резюме.

Ренье полагал, что для его супруги нет необходимости глубоко вдаваться в политику, и Грейс была с ним в этом полностью согласна. Ее функции заключались в другом. Аристократические воззрения князя на свои традиционные обязанности прекрасно сочетались с буржуазными ценностями Грейс, привезенными ею из американских пригородов. Для нее роль княгини мало чем отличалась от роли домохозяйки, чистящей пылесосом ковры не сняв жемчугов. Грейс видела свой монарший долг в том, чтобы быть образованной супругой собственного мужа — главного лица Монако, и она безукоризненно справилась с этой ролью в 1959 году, когда сопровождала Ренье в Париж. Будучи едва ли не с рождения враждебно настроенным ко всему американскому, де Голль, однако, не мог не поддаться очарованию Грейс, которая пыталась говорить с ним исключительно по-французски. Он даже нашел ее ошибки в грамматике и произношении «весьма милыми».

Благодаря утонченности и хорошим манерам Грейс, визит превратился в триумф. «Грейс Монакская царила в Елисейском дворце над пятнадцатью министрами и тремястами подданными, — докладывало агентство «Пари-Пресс».