Павел Семенович с раздражением отбросил в сторону ручку, которую теребил в руках.
— Ну что у них за способность создавать себе проблемы, а? Кто просил Кудрявцева лезть к родителям этой… красотки. Зачем ему это было нужно?
Впалыч опять выразительно пожал плечами.
— Честь прекрасной дамы решил защитить? Там уже давно защищать нечего. Начитались романов и устраивают себе проблемы на ровном месте. Наивные они у вас. Не приспособленные к жизни.
— А может, это жизнь к ним не приспособлена? — спросил Впалыч.
Птицы сидели во дворе на жердочке. Выглядели они уставшими и потрепанными. Уж больно странный голос был у Впалыча, когда он их обзванивал.
Виктор Павлович вышел к ним и с трудом подавил в себе порыв обнять.
— Ругаться будете? — спросил Дима.
— А есть за что?
— Нет, — твердо ответила Кошка.
Хотя под сердитым взглядом Димки тут же смутилась и быстро опустила глаза.
— То есть меня есть за что… Я сама виновата. Во всем. Не надо было мне всех злить…
— Меня отправят в спецшколу? — спросил Артем.
— Мне нельзя будет с нашими разговаривать? — испугалась Анечка.
— Вы зачем письмо подделали, аферисты? — устало произнес Впалыч, опускаясь на жердочку рядом с подопечными.
Никто не стал спорить, только Кошка буркнула:
— А я говорила, что нужно над текстом еще поработать…
— Да текст как раз подозрения не вызвал.
— А что? — удивился Женя. — Бумага настоящая, чернила сделали по старому рецепту, писали гусиным пером…
Виктор Павлович хмыкнул:
— Там тоже не дураки сидят. Проверили, насколько чернила впитались.
— Поторопились, — огорчился Дима. — Надо было пару недель выдержать.
— Ага! — взвилась Кошка. — Да за это время на месте нашей школы уже руины были бы!
— Можно было в печи, — Молчун полез за планшетом. — Искусственно состарить…
Впалыч тяжело вздохнул:
— Не ту проблему решаете, пернатые. Вас чуть ли не из школы гнать хотят за ваши художества.
— Ну и ладно! — мотнула головой Кошка. — Мы и в другой школе устроим!
— Это если вас возьмут всех вместе в одну школу. Что, с учетом обстоятельств, вряд ли.
Все снова поникли. Теперь они действительно напоминали стаю грустных разномастных птиц: взъерошенный воробушек Аня, настороженный дрозд Молчун, аккуратный голубь Димка, нервная трясогузка Юля и печальный гусь Женька.
— Не выгонят! — вдруг заявила Кошка. — Знаете, как нас на карате учили? «Падая — нападай!»
«Стая» встрепенулась. Они уже были готовы ввязаться в новую авантюру.
«А может, — подумал Впалыч, — не такие уж они у меня неприспособленные?»
Колюня с парой приятелей подловили Димку возле самого подъезда:
— Ну что, стукач, пойдем выйдем!
Димке стало смешно.
— Так мы уже вышли!
— Юморист, да? Шутник? — Колюня заводил себя в полном соответствии с дворовым этикетом. — Сейчас ты у меня пошутишь…
Но Димке было не до этикета, он спешил к своим — надо было утрясти последние детали завтрашнего серьезного разговора.
— Колюнь, — сказал он мягко, — я на тебя стучал? Или на твоих… братьев по разуму?
— На меня — нет… И чё? На Эльку стучал…
— А ты, значит, ее рыцарь? Парень? Бойфренд?
Колюня смутился. Он, конечно, был за «понятия», но признать себя Элькиным бойфрендом ну никак не мог. Да и не хотел.
— Причем тут?.. Раз настучал — значит, стукач! А со стукачами…
— Твоя Элька, — ровным голосом продолжал Димка, — стерва и сволочь. Она Юльку подставила, хотела, чтобы ее из школы выгнали. Или ментам сдали.
Колюня сглотнул и заморгал. Он не любил людей, которые кого-нибудь сдают ментам.
— Вот и получается, что Элька за что боролась, то и получила.
Колюня замотал головой. Он явно запутался.
— Ну смотри, — Димка перешел на язык примеров, — вот если я тебе в глаз дам, ты ответишь?
— Я тебе так отвечу!..
— Вот видишь! На удар надо отвечать ударом. На подставу — подставой. Все честно!
Это окончательно замутило неизобретательный мозг Колюни. Он беспомощно оглянулся на секундантов, но те вообще не понимали, что тут происходит.
— Ладно, — сдался Колюня после мучительной внутренней борьбы, — живи пока. Но чтоб не стучал, понял?
— Не буду, — пообещал Дима. — И бухать с вами больше не буду… То есть вообще бухать не буду. И курить. Это как какашки жевать.
— Ты чего? — Колюня смотрел на Димку как в первый раз. — Прикольно же…
— Ага. Вон, возле гастронома каждое утро собираются такие… прикольные. Чирики сшибают на пиво. Извините, мужики, у меня реально важное дело.
И Дима ушел, не отказав себе в удовольствии на прощание пожать неживую, как у манекена, ладонь Колюни.
Хотя мероприятие называлось «расширенное заседание научного совета музея», больше всего оно напоминало выездную сессию инквизиции. Два года назад Птицы ее изображали, но тогда они были в роли судей, очень повеселились, добиваясь от Ворона признания того, что Земля плоская. В шкуре подсудимых это оказалось не так весело.
Кроме самих сотрудников музея за длинным столом сидели несколько чиновников районного масштаба, задумчивые женщины из РОНО, несчастный Павел Семенович и торжествующая Злыдня. Виктор Павлович тоже расположился за столом, но так отдельно, что Птицы не поняли, входит он в комиссию или нет. Человек пять журналисток с диктофонами наперевес и два свирепого вида фотографа готовились выжать этот информационный повод досуха. Телеоператор с важным видом водил камерой, словно гранатометом.
Председатель — директор музея, похожий на одуванчик-переросток, — все чего-то или кого-то ждал, но потом махнул рукой и сказал:
— Ладно, давайте начинать. Суть, я думаю, все знают?
Злыдня тут же вскочила с намерением высказаться, но один из районных начальников солидно уронил:
— Ваше мнение, Елена Ивановна, нам хорошо известно.
Злыдня на удивление покорно опустилась на место. Наверное, это был важный начальник.
— Чтобы не тянуть кота за хвост, — он повернулся к виновникам переполоха, — давайте сразу послушаем ребят. Что вы скажете в свое оправдание?
Птицы переглянулись. Не от растерянности — роли были распределены заранее — а просто зябко было вот так стоять шеренгой перед внимательными, как пулеметы, взрослыми.
Начал Женька, сурово и даже как будто с упреком:
— Да, мы признаем, что подделали это письмо. Потому что иначе вы нас и слушать не стали бы!
«Падая — нападай!» — с удовлетворением подумала Юля.
А Женька продолжил. Он говорил про то, что закрытие школы никого не волнует, то ли дело флешмоб или фальсификация исторических документов. Про уникальную школу, в которую хотелось ходить, а ее прикрыли за какие-то бумажные нестыковки. Про то, что опыт 34-й школы даже не изучает никто, хотя такого, может быть, ни в одной стране мира нет.
Про «ни одну страну мира» чиновникам и дамам из РОНО понравилось.
Потом вступила Кошка:
— Понимаете, мы за школу что угодно сделать можем, хоть подделать письмо, хоть убить!
— Это она в переносном… — попытался уточнить Дима, но Юлю уже несло.
— Она нам как дом была, как семья, ясно?! Мы туда каждое утро хотели! Вот ваши дети хотят в школу по утрам?
Лица членов комиссии затуманились. Каждый вспоминал своих детей… да и свое детство. «Хочу в школу»? Нет, такого они припомнить не могли.
Кошка развивала успех, объясняя, как здорово было в 34-й и как здорово может быть в каждой школе. Тут, правда, заранее согласованный порядок выступления поломался. И Димка, и Анечка, и даже Женька то и дело встревали в Юлин спич, приводя примеры, от которых даже у старых опытных педагогов загорались глаза.