— Прошу прощения, — он подергал джентльмена за рукав и показал листок с вычислениями, — на эту работу нужно потратить восемьсот тридцать семь лет.

— Вот как? — проговорил тот, даже не повернув головы. — Тем более не следует отвлекаться.

— Мне кажется, это не слишком разумная трата времени, — заметил Мило.

— При чем тут РАЗУМ! — негодующе вскричал джентльмен.

— Я хотел сказать, что это дело не слишком важное, — попытался вежливо объяснить Мило.

— Абсолютно не важное, — сердито фыркнул безликий. — Разве я стал бы просить вас о чем-нибудь другом?

Теперь, когда он вновь повернулся к ним, он уже не казался таким приятным.

— Чего же ради работаем-то? — рявкнул Тактик, и будильник его вдруг зазвенел.

— Того ради, мои юные друзья, — прошипел безликий голосом весьма противным, — что нет ничего важнее, чем потратить время на всякие пустяки. Если у вас накопится их достаточно и вы займетесь ими, то никогда не дойдете туда, куда направляетесь, — и он злодейски расхохотался.

— Так вы, значит, и есть… — догадался Мило.

— Именно! — возопил безликий торжествующе. — Я — Пошлый Примитив, Бес Пощадный, Бес Смысленный и Бес Полезный, пожиратель сил, потраченных впустую, я — исчадье привычки.

Ляпсус, выронив иглу, воззрился на джентльмена, не веря своим ушам, а Мило и Тактик начали медленно пятиться.

— Стоять! Ни с места! — приказал бес. — Вам предстоит немало новых дел, да еще не меньше восьмисот лет понадобится на завершение этого, начатого.

— Кому это нужно, заниматься пустяками? — спросил Мило и тут же вспомнил, сколько времени сам тратил на них ежедневно.

— А ты подумай, от каких забот они могут тебя оградить, — ответил джентльмен, и пустое лицо его как будто исказилось недоброй усмешкой (если только может исказиться то, чего нет). — Занявшись простым и пустяшным, ты даже думать забудешь о важном, но трудном. На это у тебя не останется времени. Потому что всегда найдется уйма всяких дел, кроме тех, которые необходимо сделать. И если бы не твой клятый карандаш, ты бы и не заметил, как пролетело время.

Так шептал он голосом ласковым и лживым, а сам, вытянув руки, приближался к ним на цыпочках шажок за шажком.

— Идите ко мне, не покидайте меня. Давайте вместе повеселимся. Ах, сколько мы пересыплем из пустого в порожнее! Сколько воды переносим ситом! От скольких дел мы не будем бегать и сколько не делать! А кроме того, можно чинить карандаши, ковырять дырки, распрямлять гвозди, стричь купоны и много, много чего еще. Повремените-ка тут немного, и вам никогда, никогда больше не придется думать, потому что вы, попривыкнув, сами станете исчадьями привычки.

Баюкающий голос сковал их по рукам и йогам, но в тот миг, когда холеные пальцы беса уже потянулись к ним, раздался голос:

— БЕГИТЕ! БЕГИТЕ!

Мило подумал, что это кричит Тактик, и, увернувшись, бросился прочь.

— БЕГИТЕ! БЕГИТЕ!

Тактик, подумав, что это кричит Мило, прыгнул следом.

— БЕГИТЕ! БЕГИТЕ!

Теперь уж и Ляпсус, ничего не подумав, припустился, а за ним по пятам — Пошлый Примитив.

— Сюда! Сюда! — звал кто-то, и они бежали на голос, карабкаясь по скользкой каменной осыпи, которая с каждым их шагом вперед оползала на шаг назад. С великим трудом, и только благодаря четырем лапам Тактика, они взобрались на гребень следующего хребта, всего на шаг-два опередив разъяренного Примитива.

— Сюда! Сюда! — звал голос, и без всяких колебаний они вошли в лужу липкой грязи сперва по лодыжки, потом по колено, по пояс и в конце концов забарахтались, погрузившись по грудь в маслянистую жижу.

Бес же, взобравшись на груду булыжников (которые, между прочим, требовалось пересчитать), дальше, в топь, не полез, но, стоя на краю, потрясал кулаками, выкрикивал страшные проклятья, обещая призвать на их головы всех демонов Пустопорожни.

— Отвратительный тип, — проговорил Мило, с трудом передвигая ноги. — Надеюсь, я больше никогда с ним не встречусь.

— Похоже, он за нами и не гонится, — заметил жучило, оглядываясь через плечо.

— Этот уже позади, — заметил Тактик, выбравшись из топи, — а я хотел бы знать, что нас ждет впереди.

— Идите прямо-прямо! Никуда не сворачивайте! — посоветовал голос, когда они осторожно двинулись по новой тропе.

— Быстрее! Быстрее! Вверх! Вверх! — опять раздался голос, и не успели они оглянуться, как земля под их ногами расступилась, и все трое рухнули в глубокую темную яму.

— Вот тебе и «вверх», — посетовал Мило, растянувшись на дне.

— Ха-ха, — радостно отозвался голос, — а куда ты думал попасть, доверившись мне?

— Нам отсюда вовек не выбраться, — простонал Ляпсус, глядя на отвесные гладкие стены.

— Вот это верно замечено, — ехидно ответил голос.

— Зачем же вы нам помогли? — рассердился Мило.

— То же самое я сделал бы для любого, — воскликнул тот. — Я — мастер дурных советов. Посмотрите-ка на меня повнимательней: я носатый-глазастый-волосатый-зубастый-плечистый-рукастый-ушастый-головастый-коренастый и самый ужасный — по правде говоря, в наших диких местах не сыщешь исчадья Тьмы ужасней меня. Теперь вы — мои и никуда не денетесь! — И он, склонившись над краем ямы, окинул кровожадным глазом беспомощных пленников.

Тактик с Ляпсусом съежились под демоническим взглядом, но Мило (который уже знал, что не всяк таков, каким представляется) достал подзорную трубу, раздвинул и посмотрел в нее. И там, в круглом глазке, увидел совсем не то, чего ждал: на краю ямы стояло маленькое пушистое существо с испуганными глазами и робкой улыбкой.

— Эй, да ты ведь вовсе не носатый-глазастый-волосатый-зубастый-плечистый-рукастый-ушастый-головастый-коренастый и совсем не ужасный, — возмутился он. — А ну-ка, отвечай, ты демон — чего?

Ошеломленное разоблачением, существо, отпрянув от края ямы, исчезло из поля зрения и захныкало:

— Я — демон Лицемерия: думаю не то, что говорю, говорю не то, что делаю, и представляюсь не тем, кто я есть. Все-все, кто верил мне, заблуждались и попадались, а ты со своим кошмарным телескопом все мне испортил. Так что я пошел домой!

И, плача навзрыд от ярости, демон бросился прочь.

— Очень удобная штука, когда нужно посмотреть правде в глаза, — заметил Мило, пряча подзорную трубу.

— Осталось только выбраться отсюда, — рявкнул часовой пес и, став на задние лапы, передними оперся о стену. — Давайте-ка лезьте на меня.

Мило встал на собачьи плечи, Ляпсус взобрался Мило на голову, но сумел лишь рукояткой трости дотянуться до корня старого кривого дерева. Так он и висел, причитая, но накрепко повиснув на трости, пока остальные двое не взлезли по нему наверх и не вытянули его самого, потрясенного и чуть живого.

— С вашего позволения, — сказал он, придя в себя, — теперь я пойду первым. Следуйте за мной, и с вами ничего не случится!

Он пошел по одной из пяти узких каменных гряд, ведущих к неровному, изрытому оврагами плато. Они добрались до него и остановились передохнуть и посоветоваться, но в этот момент гора вдруг жутко зашевелилась, и не успели они понять, что происходит, как плато, накренившись, взмыло вместе с ними на воздух. А все дело в том, что они случайно наступили на любимую мозоль на ладони Студенистого Великана.

— ЭТО ЧТО ТАКОЕ? — взревел он, с любопытством разглядывая собственную ладонь и крошечные фигурки на ней. При этом он еще и облизывался.

Роста он был неимоверного, даже когда сидел. Он был ужасно пучеглазый, с длинными грязными нечесаными патлами и совершенно невыразимой фигурой. Потому что больше всего он походил на студень, который сначала остудили, потом разогрели, а потом опять остудили.

— КТО ЭТО МЕНЯ РАЗБУДИЛ? — взревел он еще пуще, и вся троица, сбитая с ног его жарким дыханием, покатилась по ладони.