Во всех этих разнообразных отраслях промышленности дела велись обыкновенно при помощи рабов. Ростовщики и банкиры заводили во всей сфере своих деловых сношений добавочные конторы и отделения банков под управлением своих рабов и вольноотпущенников. Компании, бравшие у государства на откуп портовые пошлины, поручали в каждой конторе сбор этих пошлин преимущественно своим рабам и вольноотпущенникам. Кто брал подряд по постройкам, тот покупал сведущих в строительном деле рабов; кто брался по заказу устраивать сценические представления или бои гладиаторов, тот покупал опытную в театральном искусстве или выдрессированную для гладиаторских боев труппу невольников или же сам обучал невольников этому ремеслу. Торговцу товары доставлялись на его собственных кораблях, управляемых его рабами или вольноотпущенниками, и продавались оптом и в розницу с помощью все тех же рабов. Едва ли нужно к этому добавлять, что работы на фабриках и в рудниках производились только руками рабов. Положение этих рабов, конечно, было незавидное и вообще хуже, чем положение греческих рабов; тем не менее, за исключением названных нами последних разрядов рабства, положение невольников, занятых в промышленности, было более сносно, чем сельскохозяйственных рабов. Им чаще удавалось заводиться семейством и фактически самостоятельным хозяйством и легче было приобретать свободу и собственность. Поэтому эти условия послужили настоящим рассадником для тех выскочек из рабского сословия, которые благодаря своим холопским добродетелям и часто также холопским порокам пролагали себе дорогу в ряды римского гражданства и нередко достигали большого достатка, а в нравственном, экономическом и политическом отношениях содействовали падению римской республики по крайней мере столько же, сколько и сами рабы.

Римские торговые сношения этой эпохи стоят совершенно на одном уровне с современным им развитием политического могущества и в своем роде не менее грандиозны. Кто желает получить наглядное представление об оживленности римских сношений с чужими краями, тому нужно только заглянуть в литературу того времени и особенно в комедии, в которых финикийский торговец выводится на сцену с финикийской речью, а диалог кишит греческими и полугреческими словами и выражениями. Но всего больше свидетельствует о распространении интенсивности римских торговых сношений монетная и денежная система. Римский динарий не отстает ни на шаг от римских легионов. Выше мы уже говорили, что монетные дворы в Сицилии (всего позже, в 542 г. [212 г.], в Сиракузах) были или совершенно закрыты после завоевания острова римлянами или должны были ограничиться чеканкой мелкой монеты и что как в Сицилии, так и в Сардинии динарий был легально введен в обращение по меньшей мере наряду с более старой серебряной монетой и, вероятно, очень скоро сделался единственной легальной монетой. Так же быстро, если не быстрее, проникли римские серебряные монеты в Испанию, где находились большие серебряные рудники и где почти вовсе не было более старой местной монеты; испанские города даже очень рано стали чеканить монеты по римскому образцу. Так как Карфаген чеканил монеты в очень ограниченном количестве, то можно полагать, что кроме римских монетных дворов не было ни одного значительного монетного двора в западной области Средиземного моря; исключение составляют монетные дворы в Массалии и, быть может, также у иллирийских греков в Аполлонии и Диррахии. Когда римляне стали утверждать свое владычество в районе реки По, эти монетные дворы были подчинены около 525 г. [229 г.] правилам римской чеканки в том смысле, что хотя им и было дозволено по-прежнему чеканить серебряную монету, но все они, и в особенности массалиотские, уже должны были соразмерять вес своей драхмы с весом римского трехчетвертного динария, который и римское правительство стало со своей стороны чеканить для верхней Италии под названием victoriatus — победной монеты. Эта новая система, находившаяся в зависимости от римской, сделалась господствующей у массалиотов, в верхней Италии и Иллирии, и монеты эти стали проникать и в северные варварские страны — массалиотские, в приальпийские страны вверх по всему бассейну Роны, в иллирийские, даже в теперешнюю Трансильванию. На восточную половину Средиземноморской области еще не распространялись в ту эпоху ни непосредственное римское владычество, ни римская монетная система, поэтому там был в употреблении естественный посредник международных и заморских сношений — золото. Хотя римское правительство, не отступавшее от своих строго консервативных принципов, неизменно держалось правила чеканить кроме италийской медной монеты только серебряную (временным исключением из этого правила была чеканка золотой монеты, вызванная финансовыми затруднениями во время войны с Ганнибалом), но торговые сношения уже приняли такие размеры, что можно было обходиться и без монеты, употребляя вместо нее золото на вес. Из звонкой монеты, находившейся в 597 г. [157 г.] налицо в римской государственной казне, едва одна шестая состояла из чеканного или нечеканного серебра, а пять шестых состояли из золота в слитках²⁴⁰, и, без сомнения, почти в такой же пропорции находились благородные металлы в кассах самых крупных римских капиталистов. Стало быть, золото уже играло в то время главную роль в крупной торговле, а отсюда следует заключить, что самые оживленные торговые сношения велись с иностранными государствами и в особенности с Востоком, где со времен Филиппа и Александра Великого вошла в употребление золотая монета.

Вся прибыль от этой громадной коммерческой деятельности римских капиталистов рано или поздно стекалась в Рим; хотя эти капиталисты иногда переезжали за границу, но они редко оставались там на постоянное жительство, а рано или поздно переселялись в Рим, или реализуя свои барыши и пуская их в оборот в Италии, или же продолжая начатое дело из Рима при помощи нажитых капиталов и приобретенных связей. Поэтому денежное преобладание Рима над остальным цивилизованным миром было так же бесспорно, как и его преобладание политическое и военное. Рим занимал в этой области такое же положение по отношению к другим странам, какое занимает в настоящее время Англия по отношению в европейскому континенту, — ведь говорил же один грек о младшем Сципионе Африканском, что он недостаточно богат «для римлянина». О том, что разумели в тогдашнем Риме под словом «богатство», можно составить себе приблизительное понятие по следующим фактам: Луций Павел, у которого было состояние в 100 тысяч талеров (60 талантов), считался небогатым сенатором, а приданое в 90 тысяч талеров (50 талантов), которое было дано за каждой из дочерей Сципиона Африканского старшего, считалось только что приличным для девушки из знатного семейства, между тем как состояние самого богатого грека в том столетии не превышало полмиллиона талеров (300 талантов).

Поэтому неудивительно, что коммерческий дух охватил всю нацию или, вернее, что стремление к приобретению капиталов, которое, впрочем, не было в Риме новостью, настолько проникло теперь во все сферы деятельности и поглотило их, что и земледелие и государственное управление стали превращаться в предприятия капиталистов. Сохранение и увеличение состояния вошли в число требований и общественной и домашней морали. «Вдовья доля наследства, пожалуй, и может уменьшаться, — писал Катон в составленном для своего сына житейском катехизисе, — но мужчины должны увеличивать свое состояние; только те из них достойны похвалы и преисполнены божественного духа, после смерти которых оказывается из их счетных книг, что они нажили более того, что получили по наследству». Поэтому, когда дело шло об уплате за оказанные услуги, считались обязательными и те сделки, которые заключались без всяких формальностей, и если не по закону, то в силу торговых и судебных обычаев обиженному предоставлялось право иска²⁴¹; но не облеченное ни в какую форму обещание дара не имело силы ни юридически, ни на практике. «В Риме, — говорит Полибий, — никто никому ничего не дарит, если не обязан это делать, и никто не уплачивает ни копейки ранее срока даже между близкими родственниками». Даже законодательство применялось к этой купеческой морали, усматривавшей мотовство во всякой безвозмездной выдаче денег; раздача подарков, отказы по завещаниям и принятие на себя поручительств были в то время ограничены постановлением гражданства, а наследства — если они не доставались ближайшим родственникам — были во всяком случае обложены пошлиной. В самой тесной связи с этим было и то, что вся жизнь римлян была проникнута купеческой аккуратностью, честностью и порядочностью. На всяком порядочном человеке лежала нравственная обязанность вести приходо-расходные книги, так что во всяком благоустроенном доме была особая счетная комната (tablinum) и всякий заботился о том, чтобы ему не пришлось расстаться с здешним миром, не оставив после себя завещания; в числе трех ошибок, которые Катон ставил себе в упрек в течение своей жизни, было то, что он прожил один день без завещания. Римский обычай признавал за этими домашними счетными книгами силу судебных доказательств вроде той, какую имеют у нас купеческие книги. Слово ничем не опороченного человека имело силу доказательств не только в пользу противной стороны, но и в его собственную пользу; споры между честными людьми всего чаще разрешались тем, что одна сторона требовала присяги, а другая приносила присягу, после чего дело считалось даже юридически оконченным; традиционный обычай предписывал присяжным судьям в случае отсутствия доказательств постановлять решения в пользу неопороченного человека в ущерб опороченному и только в том случае, когда обе стороны пользовались одинаково хорошей репутацией, выносить решения в пользу ответчика²⁴². Традиционное понятие о личном достоинстве выражается все более и более ярко в том житейском правиле, что порядочный человек не должен брать никакой платы за свои личные услуги. Поэтому не только должностные лица, офицеры, присяжные, опекуны и вообще все порядочные люди, на которых возлагались какие-либо общественные обязанности, не получали за свои услуги никакого вознаграждения кроме возврата затраченных ими денег, но под такое же общее правило подводились те услуги, которые взаимно оказываются между приятелями (amici), как то: поручительство, заступничество в ведении тяжб, прием на хранение (depositum), отдача в пользование предметов, не предназначенных к отдаче внаймы (commodatum), и вообще заведование и управление делами по поручению (procuratio); брать в этих случаях вознаграждение считалось неприличным, и даже если оно было обещано, его не дозволялось взыскивать судом. До какой степени человек растворялся в купце, всего яснее видно из того, что дуэль, и даже дуэль из-за политических мотивов, была в то время заменена спором об заклад и иском. Вопросы, касающиеся личной чести, обыкновенно разрешались следующим образом: обидчик и обиженный бились об заклад относительно справедливости или несправедливости оскорбительного обвинения, и фактическая сторона дела рассматривалась присяжными с соблюдением всех законных форм вследствие предъявления иска о присуждении суммы заклада.