С поля битвы Ганнибал направился в Кампанию. Он знал Рим лучше тех легкомысленных людей, которые и в древние и в новейшие времена полагали, что он мог бы окончить борьбу походом на неприятельскую столицу. Правда, военное искусство нашего времени решает исход борьбы на поле сражения; но в древние времена, когда искусство брать крепости было гораздо менее развито, чем искусство обороняться, не раз случалось, что кампания, начавшаяся самой решительной победой на поле сражения, оканчивалась неудачей под стенами столицы. Карфагенский сенат и карфагенское гражданство не могли хотя бы приблизительно равняться с римским сенатом и римским народом, а положение Карфагена после первой кампании Регула было несравненно более опасным, чем положение Рима после битвы при Каннах; и все же Карфаген устоял и одержал полную победу. Что же давало право думать, что Рим поднесет теперь победителю ключи от своих ворот или по крайней мере согласится на умеренные мирные условия? Вместо того чтобы пренебречь ради таких пустых демонстраций возможными и серьезными выгодами или терять время на осаду укрывшихся в Канузии нескольких тысяч римских беглецов, Ганнибал немедленно двинулся на Капую, которую римляне еще не успели снабдить гарнизоном, и своим приближением побудил эту вторую столицу Италии перейти после долгих колебаний на его сторону. Он мог надеяться, что из Капуи ему удастся завладеть одной из кампанских гаваней, куда можно было бы направлять подкрепления, на присылку которых была вынуждена согласиться карфагенская оппозиционная партия после его блестящих побед. Когда римляне узнали, куда направился Ганнибал, они тоже покинули Апулию, оставив там лишь небольшой отряд, и собрали на правом берегу Вольтурна все оставшиеся у них войска. С двумя легионами, уцелевшими от битвы при Каннах, Марк Марцелл двинулся на Теан Сидицинский, стянул туда из Рима и из Остии первые войска, какие были готовы к выступлению, и, в то время как диктатор Марк Юний медленно подвигался вслед за ними с наскоро сформированной главной армией, достиг в направлении к Казилину берегов Вольтурна в надежде спасти Капую. Этот город уже находился во власти неприятеля, но попытка Ганнибала завладеть Неаполем не удалось благодаря мужественному сопротивлению населения, и римляне своевременно успели занять этот важный портовый город своим гарнизоном. Точно так же оставались верными Риму оба других больших приморских города — Кумы и Нуцерия. В Ноле велась борьба между народной и сенатской партиями из-за вопроса о том, чью принять сторону — карфагенян или римлян. Узнав, что первая из этих партий берет верх, Марцелл перешел через реку подле Кайяции и, обойдя неприятельскую армию по высотам Суэссулы, прибыл в Нолу вовремя, чтобы успеть отстоять ее от внешних и внутренних врагов. Во время одной из вылазок он даже одержал победу над самим Ганнибалом, нанеся ему значительный урон; этот успех был гораздо важнее по своему нравственному значению, чем по своим материальным результатам, так как это было первое поражение, нанесенное Ганнибалу. Хотя Ганнибал и завладел в Кампании Нуцерией, Ацеррами и после длившейся до следующего (539) [215 г.] года упорной осады даже ключом к линии Вольтурна — Казилином, а державших сторону Рима сенаторов предал жестокой казни, но террор — плохое орудие для политической пропаганды, и римлянам удалось пережить эту опасную эпоху военного бессилия со сравнительно незначительными потерями. Война в Кампании приостановилась, а когда наступила зима, Ганнибал расположился со своей армией в Капуе, среди роскоши, которая не принесла никакой пользы его войскам, уже в течение трех лет не жившим под кровлей. В следующем (539) [215 г.] году война приняла иной характер. Испытанный полководец Марк Марцелл, отличившийся в прошлогоднюю кампанию начальник конницы при диктаторе Тиберий Семпроний Гракх и престарелый Фабий Максим — первый в качестве проконсула, а двое последних в качестве консулов — стали во главе трех римских армий, которые должны были окружить Капую и Ганнибала; Марцелл опирался на Нолу и на Суэссулу, Максим занял позицию на правом берегу Вольтурна подле Калеса, а Гракх стал вблизи от морского берега, подле Литерна, прикрывая Неаполь и Кумы. Кампанцы, выступившие в направлении к Гамам на расстояние трех миль от Кум с целью напасть врасплох на куманцев, были совершенно разбиты Гракхом; Ганнибал, появившийся перед Кумами с целью загладить этот промах, сам потерпел неудачу и, когда предложенное им сражение не было принято, неохотно возвратился в Капую. И в то время как римляне не только удерживали за собой в Кампании все, что находилось в их власти, но и снова завладели Компультерией и некоторыми другими более мелкими пунктами, со стороны восточных союзников Ганнибала стали раздаваться громкие жалобы. Римская армия под начальством претора Марка Валерия заняла позицию подле Луцерии частью для того, чтобы при содействии римского флота наблюдать за восточными берегами и за движением македонян, частью для того, чтобы при содействии стоявшей у Нолы армии грабить восставших самнитов, луканцев и гирпинов. Чтобы выручить этих последних, Ганнибал напал прежде всего на самого предприимчивого из своих противников, Марка Марцелла, но Марцелл одержал под стенами Нолы довольно значительную победу над финикийской армией, которая, не загладив этой неудачи, двинулась из Кампании в Арпи, для того чтобы воспрепятствовать дальнейшим успехам неприятельской армии в Апулии. Вслед за нею двинулся со своим корпусом Тиберий Гракх, между тем как две другие стоявшие в Кампании римские армии стали готовиться к нападению следующей весной на Капую.

Победы Ганнибала не скрыли от него истинного положения дел. Он все более проникался убеждением, что избранный им путь не приведет к цели. Уже нельзя было больше прибегать к тем быстрым передвижениям его армии с одного места на другое, к той предпринимавшейся почти наудачу переброске военных действий из одной местности в другую, которым он был более всего обязан своими успехами; к тому же неприятель стал умнее, а необходимость защищать приобретенное почти лишала возможности пускаться на новые предприятия. О наступательных военных действиях нечего было и думать; вести оборонительную войну было трудно, и можно было предвидеть, что она будет становиться с каждым годом все более трудной; Ганнибал не мог обманывать себя насчет того, что вторая часть его великой задачи — покорение латинов и завладение Римом — не может быть приведена в исполнение его собственными военными силами и силами его италийских союзников. Завершение этого дела зависело от карфагенского сената, от главной квартиры в Картахене и от владетелей Пеллы и Сиракуз. Если бы в Африке, Испании, Сицилии и Македонии напрягли теперь сообща все силы для одоления общего врага, если бы нижняя Италия сделалась теперь обширным сборным пунктом для армий и флотов Запада, Юга и Востока, то Ганнибал мог бы надеяться, что успешно доведет до конца дело, так успешно начатое авангардом под его руководством. Всего естественнее и легче было бы доставить ему достаточные подкрепления из его отечества, и это без сомнения было в состоянии сделать карфагенское государство, которое почти нисколько не пострадало от войны и которое, восстав из своего глубокого упадка, уже было так близко к полной победе благодаря небольшой кучке энергичных патриотов, действовавших на свой страх и риск. Что финикийский флот любых размеров мог пристать к берегу подле Локр или подле Кротона, в особенности пока сиракузская гавань была открыта для карфагенян, и что Македония могла задержать стоявший в Брундизии римский флот, подтверждается как беспрепятственной высадкой в Локрах тех 4 тысяч африканцев, которых доставил из Карфагена около того времени Ганнибалу Бомилькар, так в особенности и беспрепятственным переездом Ганнибала морем в то время, когда уже все было потеряно. Но карфагенская мирная партия всегда была готова купить падение политических противников гибелью своего отечества и всегда находила верных союзников в недальновидности и в беспечности карфагенского гражданства; поэтому, когда первое впечатление, произведенное победой при Каннах, изгладилось, эта партия отклонила просьбу полководца о более энергичной поддержке полунаивным, полулукавым ответом, что, поскольку он действительно является победителем, то, конечно, не нуждается ни в какой помощи, и таким образом содействовала спасению Рима немного менее, чем римский сенат. Ганнибал, воспитанный в лагере и незнакомый с механикой городских партий, не нашел такого народного вождя, который поддерживал бы его так же, как поддерживал его отца Гасдрубал; поэтому он был вынужден искать в чужих странах тех средств для спасения отечества, которые были в избытке на его родине. Он мог рассчитывать — по крайней мере с большею надеждой на успех — на вождей испанской патриотической армии, на завязанные с Сиракузами сношения и на вмешательство Филиппа. Все сводилось к тому, чтобы доставить из Испании, из Сиракуз или из Македонии на театр военных действий в Италии свежие боевые силы для борьбы с Римом, а чтобы этого достигнуть или этому воспрепятствовать, велись войны в Испании, Сицилии и Греции. Все они были только средствами именно для этой цели, хотя им нередко и придавали совершенно необоснованно более важное значение. Для римлян это были в сущности оборонительные войны, прямой задачей которых было удержать в своих руках проходы Пиренеев, задержать македонскую армию в Греции, защитить Мессану и прервать сообщения между Италией и Сицилией; само собой разумеется, что эта оборонительная война велась по мере возможности наступательно и вследствие благоприятных условий привела к тому, что римляне вытеснили финикийцев из Испании и из Сицилии и расторгли союз Ганнибала с Сиракузами и с Филиппом. Война в Италии отодвигается на задний план и ограничивается осадой крепостей и набегами, которые не могли иметь решительного действительного влияния на исход борьбы. Все же, пока финикийцы действовали наступательно, Италия оставалась целью военных действий и как все усилия, так и все интересы сосредотачивались на том, чтобы прекратить или утвердить изолированное положение Ганнибала в южной Италии.