Находящиеся в тесной связи с механическими науками зодчество и скульптура дают нам более высокое понятие о том, чего способны были достигнуть италики и в этой области знаний. Правда, и здесь мы не находим настоящих оригинальных произведений; но если отпечаток подражательности и лежит на всех произведениях италийской пластики, роняя в наших глазах ее художественное значение, зато еще с большей яркостью выступает наружу ее исторический интерес, так как, с одной стороны, в ней сохранились самые замечательные следы таких международных сношений, о которых до нас не дошло никаких других сведений, а с другой стороны, почти при полном отсутствии всяких исторических сведений о неримских италиках она является едва ли не единственным памятником жизненной деятельности различных племен, живших на италийском полуострове. Об этом предмете мы не можем высказать ничего нового, а можем только повторить с большей определенностью и на более широких основах то, что уже было ранее замечено: что греческое влияние сильно охватило этрусков и италиков с различных сторон и вызвало к жизни у первых более богатое и более роскошное искусство, а у вторых более осмысленное и более глубоко прочувствованное.

Ранее уже говорилось о том, что италийская архитектура была повсюду полностью проникнута эллинскими элементами еще в древнейшем периоде своего существования. И городские стены, и водопроводы, и пирамидальные крыши гробниц, и тусканский храм ничем не отличаются или мало отличаются в своих главных чертах от древнейших эллинских построек. О дальнейшем развитии в эту эпоху архитектуры у этрусков не сохранилось никаких следов; мы не находим у них ни новых подражаний, ни самостоятельного творчества, если не считать за таковое роскошные гробницы, вроде, например описанной у Варрона так называемой гробницы Порсены в Кьюзи, которая живо напоминает бесцельное и своеобразное великолепие египетских пирамид. И Лациум в течение первых полутораста лет от основания республики не выходил из прежней колеи, и мы уже имели случай заметить, что с установлением республики искусство скорее стало приходить в упадок, чем процветать. К числу сколько-нибудь замечательных в архитектурном отношении латинских построек этого периода едва ли можно что-либо отнести кроме построенного в 261 г. [493 г.] в Риме, подле цирка, храма Цереры, который считался во времена империи образцом тусканского стиля. Но в конце этой эпохи италийская и в особенности римская архитектура прониклась новым духом; в ней началось сооружение величественных арок. Впрочем, мы не имеем основания признавать сооружение арок и сводов за италийское изобретение. Положительно доказано, что в эпоху возникновения эллинской архитектуры эллины еще не умели строить своды и потому должны были довольствоваться для своих храмов плоским перекрытием и косыми крышами; однако нет ничего неправдоподобного в том, что клинообразное сечение было позднейшим изобретением эллинов, проистекавшим из знакомства с рациональной механикой; и греческие предания приписывают его изобретение физику Демокриту (294—397) [460—357 гг.]. С этим приоритетом эллинского арочного строительства перед римским согласуется много раз высказывавшееся и, быть может, основательное предположение, что свод главной римской клоаки и тот, который впоследствии заменил старинную пирамидальную крышу над капитолийским колодцем, были самыми древними из тех уцелевших построек, в которых был применен новый принцип арки; сверх того, более чем вероятно, что эти арочные сооружения относятся не к царской эпохе, а ко временам республики и что в царскую эпоху и в Италии умели строить только плоские или образующие выступы крыши. Однако кому бы мы ни приписывали это изобретение, применение принципов во всем и в особенности в архитектуре по меньшей мере так же важно, как их установление, и оно бесспорно должно быть приписано римлянам. С V в. [ок. 350—250 гг.] начинается то сооружение ворот, мостов и водопроводов с арками, которое было с тех пор неразрывно связано со славой римского имени. Сюда же следует отнести сооружение круглых храмов и куполов ¹⁷⁵ , с которым не были знакомы греки, но которое было у римлян самой любимой формой построек, применявшейся преимущественно к их туземному культу, как, например, к негреческому культу Весты. Нечто подобное можно заметить о многих второстепенных, но, тем не менее, значительных успехах по этой части. Об оригинальности или же о художественности конечно не может быть и речи; тем не менее и в плотно сложенных каменных плитах римских улиц, и в неразрушимых шоссейных дорогах, и в широких крепких кирпичах, и в прочности цемента их построек сказываются несокрушимая стойкость и энергичная предприимчивость римского характера.

Подобно архитектуре и даже, пожалуй, преимущественно перед архитектурой, скульптура и живопись скорее выросли на италийской почве от греческих семян, чем развивались под греческим влиянием. Ранее уже было замечено, что хотя эти искусства и считаются младшими сестрами архитектуры, тем не менее они начали развиваться, по крайней мере в Этрурии, еще в эпоху римских царей; но их самое успешное развитие в Этрурии и в особенности в Лациуме относится именно к этой эпохе, как это ясно видно из того факта, что в тех странах, которые были отняты у этрусков кельтами и самнитами в течение IV века [ок. 450—350 гг.], не встречается почти никаких следов этрусского искусства. Этрусское изобразительное искусство занялось прежде всего и преимущественно изделиями из обожженной глины, из меди и золота; художникам доставляли этот материал богатые залежи глины, медные рудники и торговые сношения Этрурии. Об увлечении, с которым производилось ваяние из глины, свидетельствует громадное количество барельефов и статуй из обожженной глины, которыми, как видно из уцелевших развалин, когда-то были украшены стены, фронтоны и крыши этрусских храмов, и несомненно доказанное существование сбыта этих изделий из Этрурии в Лациум. Изделия из литой меди не отставали от изделий из глины. Этрусские художники отваживались изготовлять колоссальные бронзовые статуи, доходившие в вышину до пятидесяти футов, а в Вольсиниях — этих этрусских Дельфах — стояли около 489 г. [265 г.], как рассказывают, две тысячи бронзовых статуй. Скульптура же из камня началась в Этрурии, как и повсюду, гораздо позже; помимо других внутренних причин ее развитию препятствовал недостаток нужного материала, так как в ту пору еще не были открыты луненслийские (каррарские) залежи мрамора. Кто видел богатые и изящные золотые украшения южно-этрусских гробниц, тот не назовет неправдоподобным предание, что тирренские золотые сосуды высоко ценились даже в Аттике. И резные изделия из камня были очень разнообразны в Этрурии, несмотря на то, что появились позднее. Этрусские рисовальщики и живописцы находились в такой же зависимости от греков, как и скульпторы, но были нисколько не ниже их; они чрезвычайно деятельно занимались рисованием на металлах и монохроматическим расписыванием стен. Если все нами сказанное мы сравним с тем, что находим у остальных италиков, то с первого взгляда нам покажется, что их искусство было почти ничтожным в сравнении с этрусским. Однако, всматриваясь ближе, нельзя не придти к убеждению, что как сабельская нация, так и латинская были и гораздо даровитее и гораздо искуснее этрусков.

Хотя в собственно сабельских странах — в Сабинской области, среди Абруцц и в Самниуме — почти вовсе не встречается никаких произведений искусства и даже никаких монет, но зато те сабельские племена, которые проникли до берегов морей Тирренского и Ионийского, не только внешним образом подобно этрускам усвоили греческое искусство, но даже в большей или меньшей степени совершенно акклиматизировали его у себя. Даже в Велитрах, где когда-то жили вольски и где язык и нравы этого народа долго сохранялись, были найдены разрисованные изделия из обожженной глины, замечательные по своей красоте и оригинальности. В нижней Италии Лукания подверглась лишь в незначительной степени влиянию греческого искусства, но как в Кампании, так и в стране бреттиев произошло слияние сабеллов с эллинами как по языку и по национальности, так главным образом и по искусству; так, например, монеты кампанцев и бреттиев стоят совершенно наравне с современными греческими монетами по своей художественной отделке, так что их можно отличать от греческих только по надписям. Менее известно, но не менее достоверно, что и Лациум стоял позади Этрурии в том, что касается роскоши и изобилия произведений искусства, но не уступал ей ни в художественном вкусе, ни в художественной отделке. Римляне познакомились с искусством кампанцев в начале V века [ок. 350 г.], когда утвердили свое владычество над Кампанией, превратили город Калес в латинскую общину, а фалернский округ подле Капуи — в римский гражданский округ. Конечно, они не только были вовсе незнакомы с резьбой на камне, которою усердно занимались в привыкшей к роскоши Этрурии, но даже нигде не встречается следов того, что латинские художники отправляли свои изделия в чужие страны подобно этрусским золотых дел мастерам и ваятелям из глины. Конечно, в латинских храмах не было такой массы бронзовых и глиняных украшений, как в этрусских; латинские гробницы не наполнялись таким множеством золотых украшений, как этрусские, а стены латинских храмов не отличались, подобно этрусским, пестротою живописи; но, тем не менее, перевес оказывается не на стороне этрусской нации. Изображение фигуры бога Януса, которое, точно так же как и сам бог, было созданием латинов, не лишено художественности и отличается той оригинальностью, какой не видно ни в одном из произведений этрусского искусства. Прекрасная группа волчицы с двумя близнецами хотя и имеет по своей идее некоторое сходство с греческими произведениями, но ее форма, конечно, была придумана если не в самом Риме, то по меньшей мере римлянами; к тому же следует заметить, что она впервые появилась на серебряных монетах, которые были вычеканены римлянами в Кампании. В вышеупомянутом Калесе был придуман, как кажется вскоре после его основания, особый вид фигурных глиняных украшений, на которых выставлялись имя мастера и место производства и которые были в таком большом ходу, что даже проникали в Этрурию. Недавно найденные на Эсквилине маленькие алтари с фигурами из обожженной глины в точности соответствуют по рисунку и по орнаментам благочестивым приношениям в том же роде, находившимся в кампанских храмах. При всем этом и греческие мастера работали для Рима. Ваятель Дамофил, изготовлявший вместе с Горгасом раскрашенные глиняные фигуры для старинного храма Цереры, как кажется, был не кто иной, как наставник Зевксиса, Демофил из Гимеры (около 300 [ок. 450 г.]). Всего поучительнее те отрасли искусства, относительно которых мы можем прийти к сравнительным заключениям частью по древним свидетельствам, частью по нашим собственным наблюдениям. Из латинских каменных изделий едва ли что-либо уцелело кроме сделанной в конце этого периода в дорийском стиле каменной гробницы римского консула Луция Сципиона; но ее благородная простота способна пристыдить все этрусские произведения в том же роде. Из этрусских гробниц было добыто немало красивых бронзовых изделий в строгом старинном стиле — шлемов, светильников и разной утвари; но какое же из этих изделий могло бы сравниться с той изготовленной на штрафные деньги бронзовой волчицей, которая была поставлена в 458 г. [296 г.] на римской площади подле Руминальской смоковницы и которая до сих пор служит лучшим украшением для Капитолия? А что латинские литейщики из металла брались за грандиозные работы так же смело, как и этрусские, видно по колоссальной бронзовой статуе в Капитолии, которая была сооружена Спурием Карвилием (консулом 461 г. [293 г.]) из сплавленных самнитских доспехов и которая была видна с Альбанской горы; падавших во время ее отделки обрезков оказалось достаточно, для того чтобы отлить стоявшую у подножья колосса статую победителя. Из литых медных монет самые красивые принадлежат южному Лациуму; римские и умбрские монеты сносны, а этрусские не носят почти никаких изображений и нередко поистине похожи на варварские. Стенная живопись, исполненная Гаем Фабием на посвященном в 452 г. [302 г.] храме Благополучия в Капитолии, вызывала своим рисунком и колоритом похвалы в эпоху Августа знатоков искусства, развивших свой вкус на греческих произведениях; а во времена империи любители искусства хотя и хвалили церитские фрески, но считали образцовыми произведениями живописи фрески римские, ланувийские и ардеатские. Рисование на металле, украшавшее своими изящными контурами в Этрурии ручные зеркала, а в Лациуме туалетные ларчики, было у латинов не в большом ходу и встречается почти исключительно в одном Пренесте; как между этрусскими металлическими зеркалами, так и между пренестинскими ларчиками есть превосходные художественные произведения; но о прекраснейшем произведении последнего рода, о фикоронском ларчике, по всей вероятности вышедшем из мастерской пренестинского художника этой эпохи ¹⁷⁶ , могло быть справедливо замечено, что едва ли найдется другое древнее резное изделие, которое носило бы на себе такой же отпечаток художественности, законченной по красоте и оригинальности и вместе с тем вполне согласной с требованиями чистого и серьезного искусства.