В конце концов высшие инстанции прознали про их вылазки и на их усмирение была выслана Делла.

– Мистер Пенрод! – выйдя на заднее крыльцо, закричала она, – ваша мама велит вам немедленно идти в дом и переодеваться. Чулки, и ботинки, и вообще все! Вы слышите?

Пенрод был застигнут врасплох. Слова Деллы пришлись ему совсем не по душе, и, выскочив из-под дерева, он побежал не домой, а в конюшню.

– Я сухой, как гренок! – бросил он через плечо.

Делла обиженно удалилась. Однако минуту спустя она появилась снова. Теперь у нее в руках был зонтик. Она открыла его и решительно зашагала к конюшне.

– Она сказала привести вас домой! – закричала она. – И я приведу!

Сэм тоже успел вернуться в конюшню. Они с Пенродом стояли рядом и, не говоря ни слова, наблюдали за грозной поступью Деллы. Она приближалась. Они не стали ждать, когда она совсем приблизится. По-прежнему не обменявшись ни словом, они тихо поднялись на сеновал и ждали, что произойдет дальше.

Они слышали, как Делла подошла к сараю.

– О, здесь легко притаиваться, – заворчала она, – но я все равно вас найду. Она сказала, чтобы привести вас, и я…

Но тут ее заглушил кашель. Это был громкий кашель. Он принадлежал явно не человеку, и у Деллы душа ушла в пятки. Мальчики знали, что это всего-навсего кашляет Уайти. Делла не знала ничего, и до мальчиков донесся ее сдавленный крик. Затем они услышали поспешные шаги и догадались, что она приближается к стойлу. Их охватил ужас. Мгновение спустя, конюшня огласилась пронзительным воплем.

– Господи, помилуй! – заорала Делла.

Затем мальчики снова услышали ее крик и удаляющийся топот. Теперь она бежала в обратном направлении. Продолжая истошно вопить, она пересекла двор, влетела на кухню и с шумом захлопнула дверь. Это была катастрофа. Она явно пошла «ябедничать».

Пенрод и Сэм скатились с лестницы и выбежали из конюшни. Они перемахнули через забор и очутились на улице. Потом они добрались до двора Сэма и, не сговариваясь, направились к входу в подвал. Проникнув туда, они забились в самый дальний, темный и сырой угол. Там они и уселись, прислонившись к стене, и их бросало то в жар, то в холод от страха.

Неизвестность – вот что больше всего пугало их. Раньше они мучились неясными опасениями. Теперь опасения начали принимать более или менее реальные формы, но было непонятно, какого рода катастрофа должна разразиться, и томительное ожидание повергало их в ужас. Насколько велики окажутся их прегрешения, какую кару определят им взрослые – этого они не знали. И все-таки им казалось, что скандал достигнет размеров не меньших, чем лошадь. В этом свете планы на вознаграждение, которые еще совсем недавно казались им разумными и обоснованными, сейчас представлялись чуть ли не преступными. Вообще все, что они делали днем, окрасилось для них теперь в иные тона. Они гонялись за лошадью, которая им не принадлежала. Они заманили ее в конюшню, и ведь это тоже можно было расценить так, будто они украли чужую лошадь и спрятали. А потом они, к тому же, украли для украденной лошади еду. Сумеречный свет в окошке подвала Уильямсов напомнил Пенроду об их подвале, набег на который тоже обязательно обнаружат. В качестве правосудия он представил себе Деллу. Она спустится в подвал за овощами, не найдет их там и тут же вспомнит, что он туда спускался. И насчет хлеба тоже выяснится, что он соврал. Оценивая ситуацию, Пенрод пришел к выводу, что его положение хуже, чем у Сэма. Но потом Сэм поставил вопрос о степени их вины перед обществом, и на этом фоне прегрешения перед родственникам стали казаться им детским лепетом.

– Слушай, Пенрод, – сказал Сэм и голос его задрожал. – А что нам будет, если хозяин этой лошади полицейский?

Вопрос Сэма не принес успокоения Пенроду, и он только грустно покачал головой. У него не было слов. Оба мальчика уже почти уверились, что поймали полицейскую лошадь. И теперь катастрофа, которая вот-вот разразится, приняла столь кошмарный размах, что их уже не особенно интересовало мнение родителей. Что там родители с их семейным наказанием, когда им предстоит сесть на скамью подсудимых! И уж, ясное дело, за кражу полицейской лошади их ждет суровая кара. Может быть, их и не повесят, но наверняка посадят в тюрьму. И оба мальчика живо представили себе жуткую камеру с зарешеченными окнами.

В подвале стало совсем темно, и они уже не видели друг друга.

– Наверное, нас уже ждут, – хрипло сказал Сэм. – Знаешь, Пенрод, мне что-то тут не нравится.

– А кому тут может нравиться? – столь же хрипло отозвался из темноты Пенрод.

– Ох! – вздохнул Сэм и добавил со слезами в голосе: – Лучше бы мы никогда в жизни не встречали этой проклятой лошади!

– Конечно, это она во всем виновата, – согласился Пенрод. – Мы-то сами ничего плохого не делали. Если бы она не сунула свою дурацкую морду к нам в конюшню, вообще бы ничего не случилось. Глупая кляча. Я пошел, Сэм. С меня на сегодня хватит.

– А куда ты собрался, Пенрод? Неужели ты пойдешь домой?

– Конечно, нет! Думаешь, я тронулся?

– Так куда же нам идти?

Неизвестно, как далеко бы зашел Пенрод, отдайся он на волю отчаяния. Но на вопрос Сэма он ответил совершенно твердо:

– Не знаю, как ты, а я решил уйти из города. Я буду идти, пока мне не попадется какая-нибудь ферма. Тогда я скажу, что меня зовут Джорджи и постараюсь остаться там жить.

– Я тоже пойду на ферму, – согласился Сэм. – Только я скажу, что меня зовут Генри.

– Ну, тогда пошли, – деловито сказал Пенрод. – Мы, наверное, еще успеем удрать отсюда.

Но их подстерегал жестокий удар. Когда они хотели выйти из подвала, оказалось, что дверь заперта.

– Бесполезно, – с горечью констатировал Сэм. – Силой ее не открыть. Я уже однажды пробовал. Фанни всегда запирает подвал в пять часов вечера. И как же я забыл? Придется подниматься наверх. Попробуем пройти через дом.

Они тихо поднялись по внутренней лестнице, остановились, прислушались, и, едва дыша от волнения, шагнули в темную прихожую. Сэм схватил Пенрода за рукав. Они остановились, и Сэм прильнул ухом к двери.

Вдруг дверь отворилась. В ярко освещенной библиотеке сидели мама Пенрода и отец Сэма, а мама Сэма как раз открыла дверь.

– Идите сюда, мальчики, – сказала она, – миссис Скофилд тут рассказывает о вас.

Приятели покорно поплелись в комнату. Навстречу им вышла мать Пенрода и подтолкнула сына к горящему камину.

– Постой здесь и посохни, а я пока дорасскажу о вас мистеру и миссис Уильямс, – сказала она. – По-моему, Сэму тоже хорошо постоять около огня, миссис Уильямс. Они оба промокли до нитки. Подумать только, они скрылись именно в тот момент, когда большинство людей предпочитает оставаться на виду! Итак, я продолжаю. Делла рассказала мне, что увидела, и добавила, что соседская кухарка заметила, как они целый день собирали траву и листья для несчастной лошади. И еще она заметила, как они носили яблоки из вашего подвала, промокли насквозь и работали как проклятые. А потом еще они скормили лошади буханку хлеба. И не стыдно тебе, Пенрод! – она засмеялась, но в глазах у нее стояли слезы. – Потом они кормили лошадь картошкой, и салатом, и капустой, и репой из нашего подвала! Видели бы вы, какую они ей соорудили постель из опилок! Когда я обо всем узнала, я тут же позвонила в Лигу защиты животных. Оттуда немедленно приехал человек. Он сказал, что в жизни не видел таких благородных ребят. Оказывается, они уже знали об этой лошади. Они искали ее. Он сказал, что девяносто девять мальчиков из ста наверняка прогнали бы несчастное животное. И еще он сказал, что Пенрод и Сэм – лучшие мальчики в городе.

Мистер Уильямс кашлянул.

– Должен сказать, вы просто молодцы, ребята.

Пенрод и Сэм стояли, скромно потупив головы, и не говорили ни слова.

Глава X

СОВЕСТЬ

Миссис Скофилд три дня не было дома. Она гостила у сестры в Дейтоне, штат Иллинойс. Она прекрасно провела время. Сразу же по приезде она получила телеграмму от мистера Скофилда: «Все хорошо, не волнуйся, веселись». Она с радостью воспользовалась советом мужа и почти не волновалась о своем семействе. Однако, стоило ей сесть в поезд, увозивший ее обратно, как ее начали одолевать муки совести. Теперь она уже корила себя за то, что так беззаботно провела время, а дома, может быть… И тут ее воображение стало рождать на свет случаи, один другого тревожнее. Непременным героем этих сцен был Пенрод. Не тот Пенрод, который существовал в реальности, и даже не тот, каким он представлял себя сам. Нет, это был совсем другой мальчик. Слабый, истерзанный неизлечимыми болезнями, требующий постоянной заботы и неусыпного бдения любящей матери.