Про двух чернокожих миссис Бассет ничего не сказала. Из этого можно сделать вывод, что в жалобе Джорджи они упомянуты не были.
– Джорджи сказал мне, что все остальные мальчики отнеслись к нему очень хорошо, – продолжала миссис Бассет. – Вот поэтому-то он и считает, что они непременно должны позволить ему с ними играть. Он говорит, что большинство этого бы очень хотело, а, значит, он сможет оказывать на них положительное влияние. Слышали бы вы, миссис Уильямс, как трогательно он об этом говорил. Конечно, мы, матери, не должны хвастаться своими детьми, но Джорджи, правда же, не такой, как другие мальчики. Он такой впечатлительный! Вы представить себе не можете, как он обиделся! Я даже боюсь, как бы он не заболел! И, знаете, я понимаю его. Конечно, не мне, матери, хвалить свое дитя, но, согласитесь, как это благородно! Ведь он хочет вступить в их клуб не для собственного удовольствия, а чтобы оказывать на них благое влияние. Вы согласны, миссис Уильямс? Ведь это необыкновенно благородное стремление!
Миссис Уильямс подтвердила, что это, действительно, необыкновенно благородно со стороны Джорджи. Результатом ее диалога с миссис Бассет явился другой. Миссис Уильямс решила, что тут не обойтись без влияния мужчины, и тем же вечером мистер Уильямс поговорил с сыном по-мужски.
– Или вы примете Джорджи Бассета в свою игру, – заявил он, – или я разрушу ваш дом.
– Но…
– Никаких «но». Я не желаю выслушивать жалобы от соседей!
– Но, папа…
– Хватит! Ты ведь сам сказал, что ничего не имеешь против Джорджи.
– Я сказал…
– Ты сказал, что не любишь его, но сам не смог мне объяснить, за что. Ты не привел ни одного случая, когда Джорджи повел бы себя плохо. Не мог привести ни одного примера, когда Джорджи поступил бы не по-джентльменски. Тут и спорить нечего. Или ты пригласишь в следующую субботу Джорджи в домик или домика больше не будет.
– Но, папа…
– Я больше не желаю это обсуждать. Если хочешь, чтобы я сломал твой дом, можешь продолжать, как раньше, дразнить со своими дружками этого безобидного парня. Но если хочешь, чтобы домик остался, будь вежлив и пригласи его. Я тебя предупредил! Больше ты от меня ничего не услышишь!
Сэм был совершенно подавлен.
На другой день он пересказал членам Братства свою беседу с отцом, и всех охватило уныние. Дела принимали столь скверный оборот, что было решено после уроков собраться на экстренное совещание. В домике собрались все. Дверь плотно затворили, окно закрыли доской. Потом зажгли свечу, и «братья» стали высказывать свои соображения по поводу постигшей их беды. И все они согласились в одном: если среди них появится Джорджи Бассет, их дело погибнет. С другой стороны, рассуждали они, если его не принять, у них попросту «ничего не останется».
В обсуждении не принимал участия только Верман. Он занимался другим. Члены Тайного братства поручили ему роль раздатчика ритуальных ударов. При посвящении Родди Битса и Мориса Леви он отлично справился с этим делом, и все сошлись во мнении, что ему следует продолжать в том же духе. Когда посвящали Родди, Верман пользовался старой планкой, которую нашел на крыше сарая. Но сегодня он где-то раздобыл новую доску. Она была гораздо шире и увесистее своей предшественницы, и сейчас Верман обстругивал ее с одного конца, стремясь придать ему форму рукоятки. Это занятие поглотило все его внимание. В отличие от других, он, казалось, и не думал впадать в уныние. Наоборот, его глаза весело сияли, и пламя свечи лишь подчеркивало этот радостный блеск. Казалось, он предвкушал какое-то радостное событие и даже время от времени хохотал от удовольствия. Это привлекло к нему внимание остальных, и, заметив, чем он занимается, все замолчали и стали задумчиво следить за ним. Мрачность мало-помалу начала покидать их лица, все больше уступая место выражению радости и покоя. Они все следили и следили за Верманом, а потом Пенрод довольно весело сказал:
– Ну, во всяком случае, сегодня только вторник. У нас достаточно времени впереди. Думаю, мы еще несколько раз посовещаемся. Нам надо хорошенько подготовиться. Ведь как-никак в субботу нам придется его посвящать.
Суббота выдалась солнечная, и это немного скрасило состояние и кандидата, и членов Тайного общества. Миссис Уильямс видела, как весело, вприпрыжку направился Сэм после ленча во двор, и осталась вполне довольна. У передней калитки он остановился и подал сигнал. Вскоре раздался ответный сигнал, и вслед за этим рядом с Сэмом появились Пенрод Скофилд и Джорджи Бассет. Джорджи всегда был чисто одет, но миссис Уильямс сразу заметила, что сегодня он наряден, как никогда, и одежда на нем просто сияет. Что касается выражения его лица, то, пожалуй, в нем было многовато самодовольства. А ведь Джорджи Бассет прекрасно знал, что тактичный человек не должен проявлять гордыни даже в тех случаях, когда одержал победу над ближними. Однако, несмотря на такую промашку Джорджи, миссис Уильямс могла с удовлетворением отметить, что ни Сэм, ни Пенрод не проявляли враждебности. Похоже, они смирились со своим положением. Теперь они принимали Джорджи таким, каков он есть, и даже, кажется, отнеслись к нему с интересом.
Мальчики о чем-то посовещались. Потом Сэм скрылся за домом. Затем он вернулся и жестбм поманил Пенрода и Джорджи. Тут Пенрод взял Джорджи за левую руку, а Сэм за правую, и все трое зашагали на задний двор. Наблюдая эту исполненную мира и согласия сцену, миссис Уильямс поняла, что не зря вмешалась и защитила Джорджи. Ее посетила тихая радость, какая приходит как бы в награду, когда совершишь доброе дело.
В таком благостном настроении она поднялась наверх. Вооружившись иголкой с ниткой, она начала восполнять различного рода уроны, которые понесла за последнее время одежда мужа и Сэма. От этого занятия и оторвала ее чернокожая служанка.
– Миз Вильямс, – заявила она так мрачно, что было совершенно ясно: эта пессимистка ждет от жизни только несчастий. – Миз Вильямс, я думаю, что дом обвалится. Это общество массы Сэма обрушит крышу на наши головы! Точно, миз!
– Крышу? – без тени волнения переспросила миссис Уильямс. – Разве они на чердаке?
– Нет, миз, в подвале. Но слышно на чердаке. Никогда еще не стояло у нас такого хлопанья, топанья, крика. Они всё набились в подвал и – ба-бах! Начался такой бедлам, просто невозможно держаться. Наверно, в подвале уцелел разве что фундамент. Но, боюсь, и он долго жить не сможет. Я бы их пошла усмирить, но мне страшно. Истинный Бог, миз Вильямс, там такой бедлам, что моя жизнь в страхе! Я подумала, лучше уж вы!
– Миссис Уильямс засмеялась.
– Знаешь, Фанни, когда в доме играют мальчики, иногда приходится потерпеть и шум. Уж такие они существа, Фанни. Они иначе не могут. Это даже хорошо, когда они играют и шумят. Вполне здоровый признак!
– Я тут человек маленький. Это ваш дом, миз Вильямс. Если вам охота, чтобы его развалили, я уж мешать не буду. Нет, мэм.
Она удалилась, а миссис Уильямс продолжала шить. Дело было осенью, дни шли на убыль, и в пять часов ей пришлось отложить работу. У миссис Уильямс было неважное зрение, и она предпочитала не шить при искусственном освещении. Она спустилась на первый этаж. В доме было совершенно тихо. Она решила проверить, не принесли ли газету и открыла входную дверь. Она сразу заметила Сэма, Пенрода и Мориса Леви. Они стояли у калитки и о чем-то тихо беседовали. Пока она смотрела, нет ли газеты, Морис и Пенрод ушли, а Сэм задумчиво направился к дому.
– Ну, Сэм, – сказала миссис Уильямс, – теперь ты понял, что не так уж плохо дружить с Джорджи Бассетом?
Сэм бросил на нее полный невозмутимости взгляд. Лицо его напоминало сейчас чистый лист бумаги и не отражало даже тени какого-нибудь чувства.
– Не плохо, мама, – покорно ответил он.
– Джорджи ушел домой?
– Да, мама.
– Я слышала, вы там очень расшумелись. Джорджи тоже было весело?
– Что, мама?
– Джорджи Бассету было весело с вами?
– М-м… – Сэм задумался, как задумываются, чтобы добросовестно вспомнить все, что произошло. Потом он сказал: