Здесь, в этом пустом жилье, окруженном огромными постройками, верхи которых разрушаются, но которых внешние выходы все заперты, я мог бы видеться с моей возлюбленной во всякое время, если б у меня было здесь какое-нибудь помещение, и чтоб отыскать его, я пустился сегодня осматривать все углы этого здания. Я опишу вам мои открытия; может быть, это описание наведет меня на добрую мысль.

Представьте себе замок с тремястами семьюдесятью четырьмя окнами[6], замок вроде замков Анны Радклиф, целый мир загадок, длинную цепь сюрпризов, одну из грез Пиранези. Но я должен прежде всего вкратце рассказать вам летопись виллы Мондрагоне, чтобы вы могли понять эту смесь жалкого опустения и царской роскоши, где я ищу себе приюта.

Дворец этот сооружен папой Григорием XIII в XVI веке. Вход в него устроен через обширную постройку, род казармы, в которой помещалась вооруженная свита его святейшества. Когда впоследствии папа Павел V (Боргезе) обратил этот замок в простую вилледжиатуру (загородный дом), он соединил одну из боковых стен этой казармы с дворцом посредством галереи, изящные аркады которой обращены с западной стороны к довольно значительной крутизне и служат теперь только свободным путем ветру и дождю. Своды текут, фрески сделались похожими на кору пестрых сталактитов; терновник и крапива растут между плитами рассевшегося помоста; два этажа над этой галереей разрушаются. Крыши почти уже не существует, карнизы последнего этажа подались и оседают, угрожая прохожим, если случаются когда прохожие близ этой фиваиды.

Однако, когда вилла Мондрагоне перешла во владение фамилии Боргезе, она была еще великолепным зданием, лет тому пятьдесят, да и теперь отличается веселой наружностью, характерной особенностью этих преждевременных развалин. Лишь в начале нынешнего столетия, во время французских войн в Италии, австрийцы бомбардировали, опустошили и разграбили Мондрагоне, и виллу постигла участь, общая всему в этой стране после политических потрясений: на виллу стали смотреть с отвращением, и она предана запустению. Впрочем, большая часть главного корпуса, именно parte media, еще хорошо уцелела, и расчистив ненужные развалины, можно было бы переделать это здание в прекрасный загородный дом. Нынешняя владелица виллы намерена, как говорят, это сделать, уже предприняты были переделки на роскошную ногу, совершенно в духе местных нравов. Началось, как водится, с бесполезного. Не заботясь о дырявой крыше, о брешах в верхних этажах, сделанных неприятельскими пушками, принялись за переделку паркетов, за живопись и за устройство роскошных ставней в бельэтаже. Ставни эти, кстати сказать, поразили меня, как вещь, какой я еще не видывал. Они сделаны из смолистого дерева с ярко-красными жилками, которые пропускают сквозь себя солнечный свет. В ясный день комната облита ровным розовым цветом. Эта часть здания не совсем заперта, и я довольно легко проник туда и описываю вам то, что сам видел.

Над этим этажом тянутся великолепные залы, заваленные бревнами и обломками. Там нашел я характерную особенность; род будуара или капеллы, плафон, который недавно расписан местным художником, в здешнем, старинном вкусе. Это розовые фигуры, плавающие в фоне бирюзово-голубого тона, такие чистенькие и грациозные, что от них веет балом. Зато в боковой стене вы увидите большую трещину, которую еще не подумали заделать, и сквозь которую залетает в комнату стая хищных птиц, занявших под насест конец балки, просунувшейся внутрь комнаты. Они усаживаются там преспокойно каждую ночь, о чем свидетельствует куча следов их пребывания. Вереница блестящих купидонов осеняет с голубого неба тайны любви коршуна с морской орлицей.

Эти украшения, обыкновенные предшественники необходимых поправок, остались на полдороге. В последнюю революцию дворец этот был снова занят войсками, и до сих пор терраса завалена кучами лошадиной подстилки. Неизвестно, французская или итальянская кавалерия занимала здесь пост, но, судя по надписям на стене, надобно полагать, что здесь был бивуак итальянцев.

В околице носятся слухи, что заброшенные работы вскоре опять начнутся; это важный вопрос для меня. Если они не начнутся, уединение не будет здесь нарушено, и я нанял бы, может быть, уголок, в котором жил бы спокойно. Я никак не мог пробраться в одну странную часть построек, лучше других сохранившуюся. Это будто отдельная маленькая вилла, усевшаяся на одном из боков главной виллы. Кажется, что это было отделение для личных прихотей владельца, которое в подобных итальянских дворцах называется casino, где бы ни было это отделение, вверху или внизу, явно или скрыто в постройках. Здесь — это собрание маленьких павильонов, комнаты которых, судя по окошкам и дверям, должны быть миниатюрных размеров. Была ли это фантазия устроить отшельническое убежище? На террасе стоит сквозная башенка, похожая на какую-то воздушную молельню, способную располагать душу к нравственному совершенству путем благосостояния физического, вследствие красоты вида и свежего воздуха. Но это казино могло служить и убежищем любви, безопасным от любопытства прислуги и от нечаянного посещения.

Как бы то ни было, мне очень нравится это изящное убежище; с его аркадами, с его разрушенными мраморными ступенями, с его таинственными окнами, дверьми, плотно заделанными. Сквозь щели этих дверей, ревниво хранящих тайны прошедшего, я вижу маленькую террасу, маленькие павильоны и маленькую круглую башенку этого казино. Великолепные злаки пробиваются из расселин плит, и воробьи здесь совсем дикие, не так как наши городские воробьи щебечут там, не подозревая, что я, отделенный одной дощатой перегородкой, подслушиваю их пересуды. Если бы я мог проникнуть в эту скрытую виллу, я думаю, что нашел бы там удобное и уединенное помещение; я вижу, что двери и окна там еще в хорошем положении. Но туда нельзя пробраться иначе, как взломав вход, а я не должен употреблять во зло доверие сторожей…

Отыскивая вход в казино, я сделал другое открытие. Это еще более странный, еще более скрытый уголок и даже более красивый. Блуждая по бесчисленным подземным часовням, кордегардиям и конюшням, расположенным значительно ниже уровня двора и такой прочной и прекрасной архитектуры, что невольно задумаешься, к чему устроены в этом мраке все эти великолепные залы, я пришел к круглой лестнице и сошел по ней вниз.

Здесь замок, построенный на горе, становится истинно фантастическим зданием. В этом помещении не могла жить прислуга; она была бы слишком далеко от господ. Это отделение было, кажется, предназначено для какого-то добровольного затворника или государственного преступника. Вообразите себе небольшой дворик внизу на большой глубине, с открытым небом, с постройками по сторонам, составляющими как бы стены этого колодца; а под аркадами этого дворика другую крутую лестницу, которая углубляется еще ниже, Бог знает куда.

Я сошел и туда; мне сдавалось, что на этот раз я в самом сердце земли, и, признаюсь, я еще более удивился, заметив, что в этой глубине виднеется солнечный свет. Вероятно, я дошел до самого основания скалистой горы, на которой лежит Мондрагоне против Рима, выше его на всю высоту первого гребня Тускуланских гор. В конце длинной лестницы, по которой я сошел, был, вероятно, выход, но он, как надобно полагать, заложен, потому что свежий воздух и светлый солнечный луч проникали сюда сквозь небольшую расселину, до которой я не мог проникнуть.

Слева открылся передо мной длинный ряд зал. Я было пошел туда, но со мной не было спичек, и я вынужден был отказаться от этого опасного путешествия по обломкам, по неожиданным ямам и по множеству головоломных преград.

Я взошел опять по лестнице во вновь открытый мной маленький монастырь и придумал для этого места название, В моих письмах к вам я буду называть его монастырем del pianto или просто pianto. Эта мысль пришла мне вследствие предположения, что в этом уединенном месте, невидимом снаружи, какой-нибудь несчастный выдержал продолжительное покаяние.