Как вдруг он нахмурился… О! Что это? Или ему привиделось?.. Он встал, медленно пересек гостиную и остановился перед стеклянной витриной, слева от двойной двери, которая выходила в столовую. Немыслимо!.. Он сделал три шага назад, чтобы лучше видеть другую такую же витрину, ту, что справа… Это было уже слишком.

Хлопнула входная дверь.

— Клер… Клер, это ты?

Появилась молодая женщина, гибкая, надушенная, в шелках.

— Извини, дорогой. Я немного запоздала… Послушай, что с тобой?

— Подойди-ка сюда… Ты ничего не замечаешь? Нет?.. Это не бросается тебе в глаза… Витрины…

— А? Вот те на!

— Так что, это не ты?

— Нет, не я… Зачем бы, по-твоему…

— Во всяком случае, уж тем более не я. Я только что вернулся и вот что вижу… А между тем я запретил…

Амёй нажал на звонок.

— Это конечно же Маргарита. Я выгоню ее, не хватало, чтобы это вошло в привычку… Подумать только!

— Ну-ну! — сказала Клер. — Подумай немного и обо мне!.. И потом, в общем, так ничуть не хуже. Думаю, даже лучше.

— Возможно, — заметил Амёй. — Но только не горничной судить об этом.

Он позвонил еще раз, подольше.

— Ну и тетеха же эта девица!

— Да дай же ей время дойти, — сказала Клер. — Бедный мой Андре, я никогда тебя не видела таким. Это же пустяковая оплошность.

— А если бы она что-нибудь разбила, а? Кофейник… ты знаешь, сколько он сейчас стоит? А японская ваза?

— Да… Хорошо… Согласна… Но ничего же не разбито.

Постучалась Маргарита.

— Мадам звонили?

— Подойдите, Маргарита, — сказал Амёй жестким тоном. — Посмотрите… Сюда… стеклянные витрины…

— Да, мсье.

— Так что?

Маргарита напряженно думала.

— Итак, Маргарита? — сказала Клер.

— Признаться, мадам, я в этом почти не разбираюсь, но нахожу, что это так же хорошо, как и прежде.

— Но, черт возьми! — воскликнул Амёй. — Я не спрашиваю вашего мнения. Я спрашиваю вас: почему вы это сделали?

— Я ничего не делала, — запротестовала Маргарита.

— Как это!.. Будда и статуэтки были слева, а ворчестерский фарфор — справа. А теперь все наоборот!

— Не притрагивалась я к этому, — торжественно заявила Маргарита.

Вмешалась Клер:

— Скажите нам правду. Поймите, эти вещицы имеют очень большую ценность. Это уникальные предметы… Никто не должен открывать эти витрины.

— Клянусь вам, мадам…

Рыдания душили Маргариту, тогда как Клер и ее муж обменивались смущенными взглядами.

— Когда я пил свой кофе в два часа, — сказал Амёй, — все было на месте. Я в этом уверен. Я даже полюбовался голубой жардиньеркой. Удачно выбранное место!

— Я вышла в то же время, что и ты, — сказала Клер.

Амёй обернулся к Маргарите.

— Успокойтесь. Где вы были во второй половине дня?

— Здесь, мсье. Покончив с посудой, я все время стирала в ванной.

— Вы не уходили даже на какое-то время?

— Не двигалась я.

— Никто не приходил?

— Нет, мсье… А! Да, бедная девочка, она попрошайничала.

— Вы ее впустили?

— Нет.

— Ну что ты допытываешься! — выведенная из себя, заметила Клер.

— Хорошо, — сказал Амёй. — Вы свободны.

— У нее много недостатков, — проговорила Клер после ухода Маргариты, — но она не лгунья.

— В конце концов, эти предметы не сами же поменялись витринами, нет? И что?

— Ну и что из того? — сказала Клер. — Остается лишь вернуть их на место, и с этим покончено.

— Нет, только не это! Они хорошо смотрятся вот так… Что меня выводит из себя, так это то, что из моей квартиры устроили проходной двор.

— Но никто не заходил!

— О! Ты… ты чудо. Никто не заходил. Будда прошелся из одной витрины в другую, и ты считаешь это нормальным?

— Хорошо, он прошелся… Идем ужинать. Ты знаешь, что Лаваренны придут в девять часов поиграть в бридж.

Они прошли в столовую, и Амёй медленно развернул свою салфетку.

— Кто-то обязательно приходил, — сказал он.

Маргарита принесла суп, и Клер обслужила своего мужа, который сидел, задумавшись.

— Ты знаешь, — сказала она, — все эти штучки — это что-то загадочное.

— Какие штучки?

— Ну, как этот будда, например… Об этих статуях с Востока рассказывают такие странные вещи.

— Я так и вижу будду, переезжающего из одной витрины в другую, — высказался Амёй.

— О! Все это меня начинает раздражать, — заметила Клер.

За рыбой Амёй нарушил молчание:

— Строго говоря, пусть входят, я допускаю… Я этого не понимаю, но допускаю… Но мне не нравится, что кого-то развлекает менять местами эти вещицы.

— Андре, малыш, послушай…

— Нет. Никакого малыша Андре нет. То, что я говорю, серьезно. Ты можешь себе представить, что ты ради своего удовольствия, с риском для жизни лезешь к кому- то, чтобы переставить на пианино то, что находится на камине, и наоборот?

— Как это «наоборот»?

— Не утруждай себя, — вздохнул Амёй. — Я не прав, что… Единственное, я чувствую, что это какой-то знак. Может быть, угроза. Завтра придут рыться в моем письменном столе, в моих бумагах… И нет оснований…

— Но прежде всего, — вновь вступила в разговор Клер, — разве ты полностью уверен, что не ошибаешься?

Амёй положил вилку и внимательно посмотрел на жену.

— Маргарита заметила, как и мы, — ответил он. — Это и есть подтверждение!

— Это не то, о чем я хочу сказать. После своего кофе ты наверняка заснул. Не отрицай. Уверена в этом. Ты плохо улавливаешь и не хочешь меня слушать.

— Ну и что?

— Так вот… Ты сам поменял местами безделушки. Это же существует — сомнамбулизм.

Амёй резко отодвинул стул и встал.

— Дорогой, — сказала Клер, — не сердись. Я так пытаюсь тебе помочь.

— Спасибо.

Он вернулся в гостиную, закурил сигарету и, стоя в центре комнаты, стал рассматривать витрины. Однако он не видел ни нефритовых безделушек, ни хрупких фарфоровых изделий пастельных тонов. «Им» было известно, что он купил безделушки — ну, подлинное безумие! — после той истории с университетскими столовыми; «им» было известно, что он уладит это дело с учебными группами. «Им» пришел на ум такой тонкий способ предупредить его. «Они» старались произвести на него впечатление и обескуражить его.

Он закрыл глаза и глубоко вздохнул. Нет! Это выглядело смешно!.. Как! Человек его склада!.. Хотя…

Он вынул из витрины тяжелого будду, который с опущенными веками улыбался своим тайным мыслям. У него было ощущение, что в своих руках он держит какого-то врага. Он чувствовал, что, быть может, пришел конец его удачам…

Когда прибыли Лаваренны, он отвлек в сторону психиатра, старинного друга по лицею, и провел его в свой кабинет.

— Я хочу кое-что тебе рассказать… Тебе, должно быть, приходилось видеть этаких чудаковатых…

— Ты мне еще рассказываешь! Да вот в прошлом месяце… Один бедолага, которому не удавалось правильно сосчитать до десяти…

— Успокойся. Я еще до такого не докатился. Но меня это очень беспокоит.

И он рассказал ему случай с витринами.

Лаваренн внимательно слушал его с бокалом шампанского в руке.

— Первое, что приходит на ум, — заключил Амёй, стараясь засмеяться, — так это необходимость поменять замки. Впрочем, мне бы уже давно полагалось это сделать. Такая богатая коллекция, а у меня даже нет надежного запора.

— Дело не в этом, — сказал Лаваренн. — Что мне кажется любопытным, так это твоя реакция. Прежде всего, навязчивая идея никогда не дотрагиваться до этих вещиц явно наводит на мысль… Можно подумать, что ты придаешь этому какое-то серьезное значение… И потом, твое тревожное состояние в данный момент… потому что ты явно одержим навязчивой идей, это сразу видно… Ты хорошо спишь?

— Так себе…

— Хм… Дела беспокоят?

— Да, тяжело! Но я не жалуюсь.

— Тогда зайди ко мне завтра. Я проведу небольшое обследование. Мне бы не хотелось тебя беспокоить, старичок, но за тобой надо бы понаблюдать.

— В конце концов, что тут… Мои вещицы поменяли местами, это очевидно.