Линдсей Лонгфорд

Поцелуй, малыш и невеста под Рождество

ГЛАВА ПЕРВАЯ

– Не трогай эту елку, она моя! – Голос донесся откуда-то снизу, из-под опущенных веток, и на ногу Габриэль тяжело опустилась маленькая нога.

Габриэль вздрогнула и крепче ухватилась за корявый ствол.

Мальчишеское лицо с выпяченным подбородком и сердитым взглядом уставилось на нее.

– Не трогай, слышишь? – Он обхватил короткими пальчиками ближайшую ветку и нетерпеливо потряс ее. На сырую землю посыпались иголки. – Мы с папой уже выбрали эту елку. Она наша. Ищи себе другую.

Габриэль удержалась от улыбки и внимательно оглядела исполненного решимости младенца.

Рубашка на нем была аккуратно заправлена в новые синие джинсы, лицо чистое, а карие глаза смотрели гневно и с достоинством. Кто-то очень постарался прилизать вихор у него на макушке, но не слишком преуспел в этом нелегком деле.

– Так что, женщина, понятно? Поищи себе другую елку, хорошо?

В голосе были раздражение и грубость, а в глубине смотрящих на нее глаз – еле заметное беспокойство.

– Понятно. – Габриэль закусила губу, чтобы не улыбнуться.

Как мог отец оставить ребенка одного на темном елочном базаре? Ее это, конечно, не касается, но она все-таки выскажет свое возмущение его папаше.

– Извини, но я действительно считаю, что первой увидела эту елку. – Надо потянуть время. Она оглянулась, осматривая пустые проходы.

– Вовсе нет. – Мальчик важно наклонил голову и ни на миллиметр не сошел с места.

– Я сразу увидела эту елку. Мне она понравилась. – Габриэль распушила ветку, но постаралась не задерживать руку, потому что взор малыша следил за каждым ее движением. – И она большая. В этом году мне как раз хотелось большую елку. – Она задержала взгляд на некрасивой и большой елке и сказала со значением: – Мне хотелось особенную елку.

Он нахмурился, отвернулся и вздохнул, глядя на елку:

– Да. Мне тоже.

У этого беспризорного ребенка были свои причины, чтобы выбрать дурацкую елку на базаре Тибо. А у нее – свои.

Они с отцом всегда старались притащить домой самую что ни на есть несуразную елку, чтобы услышать, как зазвенит колокольчиком мамин смех.

Рождество было любимым праздником Мэри Кэтлин О’Ши.

В прошлом году Рождество прошло мимо них, потрясенных и оцепеневших от горя после маминой смерти.

Габриэль и ее отец не могли перенести вид пустого стула в конце большого стола, поэтому, несмотря на теплый, безоблачный день во Флориде, когда туристы с севера опускали ноги в неглубокую воду Мексиканского залива, прошлогоднее Рождество было холодным и темным в доме О’Ши.

В этом году мамин смех станет лишь воспоминанием, а все остальное будет как прежде: хорошая елка, яркие фонарики, развешенные по всему дому, и прекрасный слоеный пирог с мясом. Все будет замечательно. Они придумают, как поступить с пустым стулом и с воспоминаниями. Хотя рана оставалась такой же свежей, как и год назад.

Она вздохнула и увидела, как сверкнул у мальчика взгляд. Он неловко переминался с ноги на ногу.

– Извини, – пробормотал он так тихо, что она едва расслышала, – но это особенная елка для меня и для папы.

Ей захотелось обнять его, прижать, утешить. Однако с мальчишками надо поосторожнее.

– Разве ты не видел меня у загородки? Я стояла там и присмотрела именно эту елку.

Мальчик внимательно посмотрел ей в лицо своими не по годам мудрыми глазами, потом уверенно покачал головой:

– Не-а. Хочешь надуть меня.

– Неужели? – Смышленый, однако, ребенок. – А вдруг я говорю правду?

– Не-ет. – Он усмехнулся, и в слабом свете елочного базара сверкнули белые зубки. – Ты хочешь подшутить надо мной.

Она удивленно присела, оказавшись с ним нос к носу.

– Откуда ты знаешь?

– Чувствую. – Он переминался с ноги на ногу, глядя не на нее, а в начало базара. – Взрослые говорят детям неправду. Многие, во всяком случае.

– Вот как! – Габриэль обхватила себя за коленки, чтобы не упасть.

– Конечно. – Уголки губ у него опустились. – Сейчас ты меня дразнишь, вот и все. – Вдруг лицо у него озарилось радостью. – Вспомнил! Мой папа снял с елки этикетку, так что у нас есть доказательство.

– Что ж, значит, я проиграла. – Она улыбнулась ему легкой улыбкой – игра была окончена.

Позади нее скрипнула доска, и на Габриэль упала длинная тень.

– Папа! – Мальчик кинулся вперед, таща за собой елку. – Папа!

Наконец-то! С ее губ уже готовы были сорваться назидания, когда она увидела лицо подошедшего мужчины. В груди что-то екнуло, горло сжалось, а лицо вспыхнуло, как будто его обдало внезапным и сильным жаром.

Перед нею стоял Джо Карпентер – худощавый, длинноногий, с врожденной гордой осанкой, которую он передал и своему сыну. Он положил руку на плечо мальчика. Сын обвился вокруг его ноги, и нежно ему улыбнулся.

– Итак, Оливер, тебе по-прежнему нужна эта елка?

– Да. – Не отпуская елку, мальчик обхватил рукой Джо за талию и прижался к нему. – Это самая большая елка. Самая лучшая. Елка что надо. Наша елка. Ведь правда? – Он быстро взглянул на Габриэль, потом блаженно улыбнулся отцу.

Джо Карпентер посмотрел на женщину, и его усталые карие глаза заблестели от насмешливого удивления.

– Мы должны прекратить встречаться таким образом, Габби. – Джо наморщил лоб. – Дай подумать. Сколько прошло?..

Уголок рта у него едва заметно дернулся. Она не пропустила этого движения.

Она-то знала, сколько прошло, С точностью до дня. И он, конечно, тоже знал.

17 мая. Суббота. Школьный бал. Она чувствовала себя несчастной и ненужной. Ей было пятнадцать, и она была моложе всех своих кавалеров.

– Эй, красотка Габби, – позвал он, привалив мотоцикл к волнорезу как раз за деревенским клубом.

Вода билась в причал, а грохот мотоцикла наполнял сырую весеннюю ночь.

– Что ты здесь делаешь? Танцуют ведь внутри. Он указал на ярко освещенный клуб позади них, откуда доносился слабый звук контрабаса.

– Знаю. – Она отвернула голову и вытерла злые слезы.

– Так, может, ты объяснишь мне, почему самая хорошенькая девушка здесь совсем одна? Или ты хочешь, чтобы я догадался?

Габриэль знала, что она не самая хорошенькая девушка. Она точно знала, какая она. Она просто хорошая. Такая обычно председательствует в школьных комитетах, работает на вечерах выпускников, ходит каждое воскресенье в церковь. Девушка, на которую можно положиться. Девушка, которая все воспринимает всерьез.

Габриэль выпрямила колени под бледным шифоном тонкой юбки, стараясь громко не дышать, и посмотрела на блестящую полоску лунного света на воде. Хорошие девушки остерегаются оставаться наедине с Джо Карпентером. Даже если им этого очень хочется.

Он подождал минуту, потом опустил подножку мотоцикла, отключил мотор и подошел к ней, поскрипывая башмаками по сырой траве.

– Самая хорошенькая девушка должна быть внутри и танцевать последний танец.

Она вздрогнула, и в ее едва заметной груди стало странно пощипывать.

– Бьюсь об заклад, Джонни Рэй проглядел все глаза, высматривая тебя. Он бы хотел потанцевать с тобой медленный танец, близко прижавшись, и узнать, такие ли у тебя замечательные волосы на запах, как на вид.

Он швырнул недокуренную сигарету в залив и сделал еще один шаг вперед.

– И мне это тоже интересно. Они хорошо пахнут, Габби? Дождем и ночным жасмином? – Кончиком пальца Джо коснулся ее волос.

Она ничего не ответила. Не смогла. Он провел пальцем по ее руке, забираясь под рукав платья, скользнул от подмышки вниз и прикоснулся к запястью – нежным, легким движением, отчего у Габриэль бешено запрыгало сердце. У него на губах заиграла полуулыбка, которую она будет вспоминать много лет, и он поднял ее руку. Лунный свет упал на тонкий браслет и на кожу, превращая все в серебро.

– Черт возьми, – пробормотал Джо, – Джонни Рэя здесь нет, а я есть. Тем хуже для старика Джонни Рэя, – повторил он, кладя ее руку себе на шею. – Черт меня побери, если я сам не узнаю, как пахнет и какой на вкус дождь на твоих волосах.