Изменить стиль страницы

Богомолов (трёт лоб). Мне нужно о чём-то спросить вас… забыл!

Верочка. Жалею. (Идёт в угол к письменному столу.)

Богомолов (за ней). Да! О чём вы плакали утром?

Верочка. Я? Как вы знаете?

Богомолов. Мне Стукачёв сказал.

Верочка. Не всё ли вам равно?

Богомолов. О, боже мой. Вот не ожидал, что вы так ответите.

Верочка. А чего вы ожидали?

Богомолов. Не знаю. Меня это поразило. Такое прекрасное утро, всё так ярко, празднично, вы такая юная, красивая, так ласково встретили меня, и вдруг является лакей и говорит с улыбкой дурака: «А она плачет!» Ужасно нелепо.

Верочка (ус[мехаясь]). Никто, кроме вас, не заметил бы этой нелепости.

Богомолов. А меня, представьте, целое утро угнетают эти ненужные слёзы.

Верочка (тронута). Какой вы добрый, милый.

Богомолов. Добрый? Нет, не думаю. Просто мне всегда хочется видеть людей спокойными, весело деятельными.

Верочка (села, смотрит на него, облокотись о стол). Да, это я понимаю…

Богомолов. Мне всегда хочется видеть всех счастливыми, а главное — уверенными в себе. Это органическая потребность у меня. О чём же вы плакали?

Верочка. Глупые девичьи слёзы.

Богомолов. Вам полюбить хочется, да?

Верочка (вспыхнув, шутливо). Какой вопрос!

Богомолов. Послушайте — любите! Не ждите с этим, это самое лучшее в жизни, поверьте мне. Только любя, мы живём. Вот — полюбите Ладыгина.

Верочка (почти истер[ически] смеётся). О, господи… вы… удивительный! Вы такой чудак…

Богомолов. Нет, серьёзно! Вы не смущайтесь предрассудками, не думайте о последствиях, последствия любви всегда одни и те же — новый человек! Я говорю не о ребёнке, а о людях, которые любят, ведь это чувство обновляет душу, делает людей иными, лучше, красивее… Вы понимаете…

Верочка (вставая). Уйдите от меня! Оставьте Ладыгина для…

Богомолов (испуган). Почему?

Верочка (быстро уходя на террасу). Извините… я не могу…

Богомолов (недоумевая). Почему?

Ладыгин (входит с террасы). Что это — завтрак ещё не готов? А мне зверски есть хочется. Вы чего такой?

(Богомолов, не отвечая, уходит.)

Ладыгин (ворчит). Невежа…

II действие

Лунная ночь. В саду, под группой деревьев, стол, на нём большая чаша для крюшона, бокалы. Плетёная мебель. В нишах кустарника удобные скамьи. У стола Букеев и Жан. Оба выпивши. Букеев возбуждён, Жан настроен лирически.

Жан. Да-а, Ольга Борисовна — женщина, достойная героических усилий. Ты прекрасно выбрал, Никон!

Букеев. Я — выбрал? Это чёрт выбирает для нас. Если б ты знал, как я хочу её… эх!

Жан. Это, брат, видимо, последняя твоя женщина. Последняя женщина, как сороковой медведь для охотника, — опаснейшее приключение! Держись твёрдо!

Букеев. Это не приключение, а — быть или не быть?

Жан. Я понимаю. Хотя я и скептик, но сердце у меня есть, и я, брат, умею чувствовать и дружбу и любовь.

Букеев. Что же делать с этим дураком?

Жан. Не торопись. Придумаем.

Букеев. Иногда мне убить хочется его.

Жан. Ну-ну, зачем так грубо? Можно найти другой приём. Ты вот что пойми: красивая женщина или распутна или глупа, таков закон природы. Ольга Борисовна не глупа, значит, она должна быть…

Букеев. Заврался ты…

Жан. Друг мой, я — скептик, я не могу иначе. Для скептиков, как известно, нет ничего святого.

(Стукачёв несёт кофе.)

Жан. Давай выпьем кофейку. Стукачёв, притащи-ка ещё финьшампань[26] — живо. И земляники. Это, знаешь, специально для дам. (Смеясь.) Мы подольём сюда бутылочку, и — дамам будет весело, а когда дама весела…

Букеев (ухмыляется). Ты — жулик.

Жан. Таковыми же создал господь и всех прочих людей. Я, брат, скептик, я знаю: все мы притворяшки. Один притворяется умным, другой честным и т. д. По натуре своей и тот не честен и этот не умён, но — привыкли играть роль и — ничего! — иногда играют довольно удачно. Да. Добро, честь и прочие марципаны — всё это, брат, — литература и хуже литературы, — это так называемые навязчивые представления.

Букеев. Чёрт знает что ты говоришь, — ерунду какую-то.

Жан. Нисколько… Есть даже книга такая «О навязчивых представлениях», учёный психиатр написал. Ты, брат, прочитай. Это, знаешь, вроде сумасшествия.

Букеев. Не едут.

Жан. Приедут. Неминуемо.

Букеев. Замечал ты в глазах у неё тревожное такое?

Жан. Как же! Я всё замечаю.

Букеев. Тревога и печаль. Я люблю печаль, это самое человеческое настроение.

Жан. Ну, знаешь, быки и собаки тоже иногда очень печально смотрят в небеса…

Букеев. Перестань. Отчего она печальна?

Жан. С таким болваном, как её супруг… Тсс! Он и ещё кто-то.

Букеев. Вера.

Жан. Вера? Гм… Уйдём!

Букеев. Зачем это?

Жан. Иди сюда… Послушаем, что он говорит… Ну, скорее…

Букеев. Глупо…

Жан. Напоить бы его до чёртиков, а? (Скр[ываются] в кустах.)

(Богомолов и Верочка.)

Богомолов. Нигде я не видал таких бездельников, как здесь, и сам никогда не чувствовал себя таким бездельником. Здесь никого нет? Огонь, вино… Сядемте? А где же люди?

Верочка. Ваша жена с Ладыгиным и Ниной Аркадьевной катаются на лодке.

Богомолов. Знаете — я впервые на юге, и мне кажется, что люди здесь, точно ленивые, сытые пчёлы, висят в воздухе, тихо кружатся над каким-то невидимым цветком.

Верочка. Невидимый цветок? Как хорошо сказали вы это!

Богомолов. И сам я тоже повис в воздухе над ним.

Верочка. Но — что же это? Какой цветок?

Богомолов. Может быть — любовь или мечта о чём-то недостижимом.

Верочка. Как странно, что вы романтик.

Богомолов. Почему странно? Все люди романтики. У меня есть приятель, он называет себя реальным политиком и убеждён, что через двадцать пять лет — в России будет нечто вроде земного рая. Это тоже романтизм.

Верочка. Вы так много работаете — целые дни!

Богомолов. Я люблю работать, работа повышает уважение к себе самому, и — знаете: земля должна быть огранена трудом людей, как драгоценный камень. Я думаю, что те, кто говорит о муках творчества, — неправы, надо говорить о радостях творчества.

Верочка. Ольга Борисовна так же думает?

Богомолов. Ольга? (Помолчав.) Она из тех людей, для которых то, что они поняли, становится неинтересным.

Верочка. А — вы…

Богомолов. Что?

Верочка. Нет, я не то хотела спросить.

Богомолов (смеясь). Вы хотели спросить — поняла ли она меня?

Верочка (сму[щённо]). Я не имею права… так не спрашивают…

Богомолов. Почему же? Обо всём можно и должно спрашивать… (Очень сердечно и просто.) Послушайте, — вы к ней относитесь несправедливо, и это потому, что вы немножко увлекаетесь мной. Правда?

(Верочка смущена, молчит.)

Богомолов. Правда?

Верочка. Не знаю… может быть…

Богомолов. Милая девушка, — мной нельзя увлекаться, я совершенно не гожусь для романа — уверяю вас.

Верочка. Не говорите так… грубо…

Богомолов. Это не грубо.

Верочка. Неловко так…

Богомолов. Жена говорит про меня, что я хладнокровный болтун, — это верно, вы знаете? У меня в мозгу неустанно во все стороны двигаются какие-то колёсики. (Показ[ывает] руками.) И так, и так, и эдак. Я люблю думать обо всех людях, о судьбе каждого, мне хочется для всех чего-то хорошего… каждому по желанию его и — больше желания. Вероятно, я мог бы изменить жене, если б это понадобилось для кого-то другого, — если б я почувствовал, что могу дать счастье человеку.

вернуться

26

сорт российского коньяка из одноимённого сорта винограда, произрастающего в Грузии — Ред.