Среди произнесенных на юбилейном заседании речей речь Бунина была одной из наиболее острых, хотя он и сосредоточил свое внимание не на политических проблемах, а на вопросе о состоянии современной русской литературы <…> Речь Бунина прозвучала не как бесстрастное академическое обозрение — это было резкое полемическое выступление. Он подверг суровому и безоговорочному осуждению все антиреалистические течения, которые возникали в русской литературе за последние 20 лет, включая и те эфемерные группы, которые в великом множестве расплодились на рубеже 1900-х и 1910-х годов. <…>

По резкости суждений и оценок речь Бунина нарушала все принятые нормы юбилейных выступлений. Именно поэтому она привлекла всеобщее внимание и вызвала самые различные отклики как со стороны тех, кто слышал ее непосредственно, так и тех, кто мог судить о ней лишь по газетным отчетам, кстати сказать, не всегда достаточно объективным (полный текст речи был опубликован только двумя годами позднее, в 1915 г.). Против Бунина восстали прежде всего литераторы, прямо или косвенно задетые им, либо те, кто был шокирован страстностью и непримиримостью его речи. По мнению кадетской „Речи“, Бунин „омрачил почтенный юбилей неуместной речью, полной нападок на современную литературу“ <…> Зинаида Гиппиус назвала выступление Бунина „неожиданной и бестактной выходкой“, „Московская газета“ обвиняла его в „сердитом недовольстве современностью, ее вкусами, привычками и симпатиями“.

Редакция газеты „Голос Москвы“ организовала опрос ряда современных писателей и начала публикацию их ответов под заголовком: „Прав ли Бунин? Наша анкета“. В первой же подборке, появившейся 13 октября, были напечатаны отклики Бальмонта, Балтрушайтиса, Брюсова, Арцыбашева и Зайцева. В следующем номере, 15 октября, газета поместила „Ответ И. А. Бунина“ на эти отклики. Он решительно отвергал направленные против него упреки, указывая, в частности, что многие из его оппонентов самой речи не слышали. При этом особое внимание Бунин уделил наиболее задевшему его обвинению в дворянском высокомерии, с каким он якобы говорил о роли разночинцев в русской литературе. Отводя упрек в сословном пренебрежении к разночинцам вообще, он проводил резкое различие между разночинцами-шестидесятниками и теми „духовными разночинцами“, с появлением которых в литературе он связывал начало декадентства…» (ЛН, кн. 1, с. 314–315).

«Нам печатный лист все еще кажется святым»… — Неточная цитата из статьи Пушкина «Опыт отражения некоторых нелитературных обвинений».

(Пастухов Н. И.) Разбойник Чуркин. Народное сказание «Старого знакомого». В двух частях. М., 1883–1884. Один из типичных образцов псевдонародной литературы.

И тысячу раз был прав Толстой, когда говорил… — Неточная цитата из предисловия Л. Н. Толстого к роману фон Поленца «Крестьянин».

…когда «порвалась цепь великая». — Цитата из поэмы Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» (глава «Помещик»).

…солнца, которое неизменно пишется теперь с большой буквы… — Выпад против Бальмонта, автора стихотворения «Будем как Солнце»

…«все можно опошлить высоким стилем»… — Цитата из «Зимних и летних впечатлений» Ф. М. Достоевского.

Толстой, в статье, которую я цитировал… — См. коммент. к с. 610.

На поучение молодым писателям^*

Впервые: газ. «Последние новости», Париж, 1928, № 2829, 20 декабря.

Выступление Бунина явилось откликом на статью поэта и критика Г. В. Адамовича «О французской „inquietude“ и русской тревоге»[91], появившуюся в той же газете в № 2822 от 13 декабря 1928 г. Адамович, с которым у Бунина на протяжении многих лет складывались добрые, можно сказать, дружеские отношения (см. его воспоминания о Бунине — «Знамя», 1988, № 4), в этой статье попытался подвести итоги эстетических исканий русского зарубежья. «Мы засиделись в Европе — дольше, чем думали, дольше, чем надеялись, — писал он. — Во всяком случае слишком долго, чтобы можно было вернуться домой ни с чем — ничего здесь не приобретя и ничему не научившись. „Пора домой“ — это как бы лейтмотив, повторяющийся во всех наших здешних беседах. Пора — хоть и невозможно еще. Не удивительно ли, что в беседы эти редко вплетается другой мотив, казалось бы, столь естественный: что мы с собой в Россию привезем: „учености плоды, вольнолюбивые мечты“, как Ленский, или что-нибудь иное?»

Далее Адамович размышлял о путях развития русской литературы, сравнивая ее с французской, и говорил о необходимости поисков обновления, обогащения, в частности, за счет опыта французской культуры. Бунина, конечно, не могло не задеть упоминание его имени в этом контексте, а также утверждение, будто бы «традиционный», толстовский реализм, по сути, исчерпал себя, свои возможности. «В общем, в среднем французы пишут лучше нас, — утверждал Адамович, — острее, яснее, тоньше, гибче. Писательская техника их несравненно богаче, опыт разнообразнее. Французские романисты уже не прельщаются ни натурализмом, ни „бытовизмом“ (советское словечко), которые многим из наших писателей представляются сейчас не только средством, но и целью. В частности, они поняли, что нельзя без конца делать ставку на внешнюю изобразительность и что здесь уже в конце прошлого столетия был достигнут некий „максимум“… Все это французы уже поняли или чутьем почувствовали. У нас же еще многие молодые писатели тратят свои силы попусту и бьются в кругу, в котором после Толстого, собственно, делать нечего… „Показать“ что-либо яснее Толстого нельзя, и всякие надежды на этот счет надо оставить. Надо вообще оставить этот путь. На Толстом не кончается литература (и не в приемах же и не в методах Толстого его величие!) — есть и другие выходы. Крайне интересно в этом отношении творчество даровитейшего и убежденнейшего из „толстовцев“ Бунина, особенно поздние его вещи, после „Господина из Сан-Франциско“, — исключительно четкие, безошибочно выразительные по внешности и все-таки куда-то дальше рвущиеся, как бы изнывающие под тяжестью собственного совершенства».

27 декабря в № 2836 «Последних новостей» уже после публикации бунинского ответа Адамович напечатал продолжение своей статьи, где говорит преимущественно о французском эстетическом опыте и религиозной морали.

Думая о Пушкине^*

Впервые: газ. «Возрождение», Париж, 1926, № 373, 10 июня.

Отрывок из статьи «Думая о Пушкине» в переработанном виде стал 8-й главой третьей книги «Жизнь Арсеньева».

Выходные данные

ИВАН АЛЕКСЕЕВИЧ БУНИН

Собрание сочинений

Том 6

Освобождение Толстого; О Чехове; Воспоминания; Дневники; Статьи.

Редкол.: Ю. Бондарев, О. Михайлов, В. Рынкевич;

Подгот. текста, статья-послесл. и коммент. О. Михайлова.

Редактор В. Фридлянд

Художественный редактор Г. Масляненко

Технический редактор А. Синицына

Корректор Н. Усольцева

ИБ № 5072

Сдано в набор 01.10.87. Подписано к печати 09.03.88.

Формат 84x108/32. Бумага типогр. № 1.

Гарнитура «Академическая». Печать высокая.

Усл. печ. л. 37,8. Усл. кр. отт. 38, 22. Уч. изд. л. 42,74.

Тираж 400 000 экз. (1-й завод 1-200 000 экз.)

Изд. № 11 2564. Заказ № 1196. Цена 3 р. 60 к.

Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Художественная литература».

107882, ГСП, Москва, Б-78, Ново-Басманная, 19

Ордена Октябрьской Революции, ордена Трудового Красного Знамени Ленинградское производственно-техническое объединение «Печатный Двор» имени А. М. Горького Союзполиграфпрома при Государственном комитете СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли.