Изменить стиль страницы
  • 1906

    Пугач*

    Он сел в глуши, в шатре столетней ели.
      На яркий свет, сквозь ветви и сучки,
    С безумным удивлением глядели
      Сверкающие золотом зрачки.
    Я выстрелил. Он вздрогнул — и бесшумно
      Сорвался вниз, на мох корней витых.
    Но и во мху блестят, глядят безумно
      Круги зрачков лучисто-золотых.
    Раскинулись изломанные крылья,
      Но хищный взгляд все так же дик и зол,
    И сталь когтей с отчаяньем бессилья
      Вонзается в ружейный скользкий ствол.

    <1906>

    Дядька*

    За окнами — снега, степная гладь и ширь,
    На переплетах рам — следы ночной пурги…
    Как тих и скучен дом! Как съежился снегирь
    От стужи за окном. — Но вот слуга. Шаги.
    По комнатам идет седой костлявый дед,
    Несет вечерний чай: «Опять глядишь в углы?
    Небось, все писем ждешь, депеш да эстафет?
    Не жди. Ей не до нас. Теперь в Москве — балы».
    Смутясь, глядит барчук на строгие очки,
    На седину бровей, на розовую плешь…
    — Да нет, старик, я так… Сыграем в дурачки,
    Пораньше ляжем спать… Каких уж там депеш!

    <1906>

    Стрижи*

    Костел-маяк, примета мореходу
    На ребрах гор, скалистых и нагих,
    Звонит зимой, в туман и непогоду,
    А нынче — штиль; закат и чист и тих.
    Одни стрижи, — как только над горою
    Начнет гранит вершины розоветь, —
    Скользят в пролетах башни и порою
    Чуть слышно будят медь.

    <1906>

    На рейде*

    Люблю сухой, горячий блеск червонца,
    Когда его уронят с корабля
    И он, скользнув лучистой каплей солнца,
    Прорежет волны у руля.
    Склонясь с бортов, с невольною улыбкой
    Все смотрят вниз. А он уже исчез.
    Вверх по корме струится глянец зыбкий
    От волн, от солнца и небес.
    Как жар горят червонной медью гайки
    Под серебристым тентом корабля.
    И плавают на снежных крыльях чайки,
    Косясь на волны у руля.

    <1906>

    Джордано Бруно*

    «Ковчег под предводительством осла —
    Вот мир людей. Живите во Вселенной.
    Земля — вертеп обмана, лжи и зла.
    Живите красотою неизменной.
    Ты, мать-земля, душе моей близка —
    И далека. Люблю я смех и радость,
    Но в радости моей — всегда тоска,
    В тоске всегда — таинственная сладость!»
    И вот он посох странника берет:
    Простите, келий сумрачные своды!
    Его душа, всем чуждая, живет
    Теперь одним — дыханием свободы.
    «Вы все рабы. Царь вашей веры — Зверь:
    Я свергну трон слепой и мрачной веры.
    Вы в капище: я распахну вам дверь
    На блеск и свет, в лазурь и бездну Сферы
    Ни бездне бездн, ни жизни грани нет.
    Мы остановим солнце Птоломея —
    И вихрь миров, несметный сонм планет,
    Пред нами развернется, пламенея!»
    И он дерзнул на все — вплоть до небес.
    Но разрушенье — жажда созиданья,
    И, разрушая, жаждал он чудес —
    Божественной гармонии Созданья.
    Глаза сияют, дерзкая мечта
    В мир откровений радостных уносит.
    Лишь в истине — и цель и красота.
    Но тем сильнее сердце жизни просит.
    «Ты, девочка! ты, с ангельским лицом,
    Поющая над старой звонкой лютней!
    Я мог твоим быть другом и отцом…
    Но я один. Нет в мире бесприютней!
    Высоко нес я стяг своей любви.
    Но есть другие радости, другие:
    Оледенив желания свои,
    Я только твой, познание, — софия!»
    И вот опять он странник. И опять
    Глядит он вдаль. Глаза блестят, но строго
    Его лицо. Враги, вам не понять,
    Что бог есть Свет. И он умрет за бога.
    «Мир — бездна бездн. И каждый атом в нем
    Проникнут богом — жизнью, красотою.
    Живя и умирая, мы живем
    Единою, всемирною Душою.
    Ты, с лютнею! Мечты твоих очей
    Не эту ль Жизнь и Радость отражали?
    Ты, солнце! вы, созвездия ночей!
    Вы только этой Радостью дышали».
    И маленький тревожный человек
    С блестящим взглядом, ярким и холодным,
    Идет в огонь. «Умерший в рабский век
     Бессмертием венчается — в свободном!
    Я умираю — ибо так хочу.
    Развей, палач, развей мой прах, презренный!
    Привет Вселенной, Солнцу! Палачу! —
    Он мысль мою развеет по Вселенной!»

    <1906>

    Москва*

    Здесь, в старых переулках за Арбатом,
    Совсем особый город… Март, весна.
    И холодно и низко в мезонине,
    Немало крыс, но по ночам — чудесно.
    Днем падают капели, греет солнце,
    А ночью подморозит, станет чисто,
    Светло — и так похоже на Москву,
    Старинную, далекую. Усядусь,
    Огня не зажигая, возле окон,
    Облитых лунным светом, и смотрю
    На сад, на звезды редкие… Как нежно
    Весной ночное небо! Как спокойна
    Луна весною! Теплятся, как свечи,
    Кресты на древней церковке. Сквозь ветви
    В глубоком небе ласково сияют,
    Как золотые кованые шлемы,
    Головки мелких куполов…