Как себя повести Виктору Илларионовичу, чтобы вконец не поссориться и с «мировой общественностью», и с оппозиционерами новой волны, которые, хоть и со скрипом, но согласились пойти под его начало? Что, вообще говоря, только и делало переговоры официальными, потому что строго обозначало стороны...

Понятно, что как руководитель Верховного Совета сам Столяр вести переговоры не должен: не соответствует уровень. То есть если за стол садится Всенародноизбранный, тогда и Столяр. Но Батька, понятно, ни за какой стол не сядет. Он уже выставил от себя какого-то клерка. Тогда и Столяра должен представлять кто-то из помощников. Или скажем... водитель.

Посмеялись. Столяр подошел, выслушал, махнул рукой и снова отправился колоть дрова.

Тут вот Юра Хащ, режиссер, хлопнул себя по лбу. Посмотрел на Дудинскаса, словно оценивая, в состоянии ли тот его понять. Ну конечно же! Все очевиднее очевидного. У Столяра есть только один способ выйти сухим из этой глупой истории, не став причиной срыва переговоров, что подорвет его авторитет, и не устранившись от них, что ополчило бы на него оппозицию, лидеры которой видят, как этот авторитет растет, и откровенно опасаются, что Столяр может захватить бразды.

— Виктор. Илларионович. Должен. Исчезнуть.

— То есть как? — спросил Дудинскас.

— Очень просто. Тихо слинять, никому ничего не объясняя, — Хащ, уже заведенный, уже развивал захватившую его идею. — Представляешь, какой поднимется гвалт?! Вот начало предвыборной раскрутки, согласись?!

Дудинскас соглашаться не спешил. Хотя... Что-то интересное в этом предложении было. Да и Столяр, его выслушав, не отмахнулся.

Неясно было только, как и когда потом он объявится.

Но тут появился господин Вестерман, и в этом полудетективном сюжете они не успели дописать финала.

Кунц Вестерман в Дубинках бывал несколько раз. Однажды даже в качестве хозяина. Вскоре после ухода Федоровича и назначения министром иностранных дел молодого гэбиста Столыпова господин Вестерман придумал собрать европейских послов в Дубинки на дружеский ужин и пригласить на него нового министра, заметно выигрывавшего на фоне предшественника. Расчет был на то, что в неформальной обстановке удастся установить хоть какой-то контакт с новым главой внешнеполитического ведомства. К тому же тот по совместительству был назначен еще и вице-премьером, что свидетельствовало о его приближенности к Всенародноизбранному, а значит (можно надеяться), и о некоторой возможности с его помощью на Батьку хоть как-то влиять.

Вечер тогда удался на славу, хотя своим гурманством господин Вестерман доставил немало хлопот супруге Ду-динскаса, принимавшей гостей. Правда, лучшим поводом для сближения стали не изысканность стола и даже не тщательно подобранная лично господином Вестерманом музыка (он оказался еще и музыкант), а капризы погоды. Из-за обрушившегося на Республику снегопада послам во главе с англичанкой Дженни Бирс на ее суперпроходимом джипе пришлось до глубокой ночи выбираться, толкая и вытаскивая машины из заносов, из-за чего министр Столыпов едва успел к президентскому самолету (утром они летели в Москву). Такие приключения сближают; Вестермана с министром оно сблизило до дружбы.

Встретившись со Столыповым на одном из приемов, куда Дудинскаса по старой памяти еще приглашали, Виктор Евгеньевич выразил ему свое «восхищение»: его предшественник Павел Павлович Федорович на такую вылазку бы не отважился, отчего (в том числе) и не мог рассчитывать на дружбу в дипкорпусе — ни с кем, кроме «номенклатурных» послов СНГ.

Виктор Столяр произвел на господина Вестермана благоприятное впечатление.

Начиная с того, как красиво этот симпатичный парень рубил для костра дрова. Как просто и свободно держался, как легко и непринужденно шутил.

Глядя на кипящий котел с покрасневшими раками, Виктор Столяр, обращаясь к дипломату, не без подтекста заметил, что, пожалуй, только раки от невыносимости условий хорошеют.

Кунц Вестерман не без подтекста вспомнил, что, кажется, в английском парламенте уже давно дебатируется проект закона, запрещающего варить раков заживо.

Немного помолчав, Виктор Илларионович с грустным сарказмом произнес:

— В наших условиях достаточно бы запретить бросать их в холодную воду. Чтобы не так мучались.

И знакомство состоялось.

Особое впечатление на немецкого дипломата произвело то, как твердо стоял на своем этот сравнительно молодой политик, с какой настойчивостью объяснял, почему нельзя прогибаться.

Давно уже немолодой и повидавший виды Кунц Вестерман смотрел на Столяра, слушал его, верил ему и не верил и прямо на глазах распрямлялся. Ему в самом конце карьеры, под занавес, в этой дыре, в этом непреходящем кошмаре вдруг повезло с новыми друзьями. Молодой и интеллигентный министр, все понимающий с полуслова, молодой и интеллигентный лидер оппозиции, так твердо стоящий на своем...

В ходе их неожиданно откровенной беседы господину Вестерману даже пришлось признать, что дипломатия дипломатией, политика политикой, компромисс компромиссом, но ведь и ежу, блин, понятно, как здесь почему-то принято говорить, что если этот решительный, с абсолютной ясностью ума и определенностью позиций, молодой гражданин Республики, этот представитель новой волны сейчас, под их дипломатическим нажимом, хоть немножко прогнется, неважно перед кем — перед Пиком или Батькой, перед Москвой, Клинтоном, Америкой или Европой, — он как политик умрет.

И никогда уже никому не будет интересен так, как сейчас он интересен ему.

Господин Вестерман, профессиональный дипломат, совсем недавно получил от Всенародноизбранного непривычную плюху... Даже три. Страстный коллекционер, он при «эвакуации» из Скворцов нечаянно разбил свою любимую китайскую вазу. Потом, когда прежний министр Федорович объявил, что в Скворцы уже можно возвращаться, он, как дурак поверил и повез обратно только что вывезенный рояль... Рояль простоял трое суток у ворот резиденции, но так и не был пропущен охраной. А в довершение ко всему, когда Вестерман подъезжал к своему дому на «мерседесе» с государственным флажком ФРГ на капоте и с Дудинска-сом на переднем сиденье, которому он предложил заскочить, чтобы перед концертом, куда они направлялись, вылить по чашечке кофе, постовой милиционер, бесцеремонно остановив машину, потребовал у Дудинскаса... предъявить пропуск. После чего им пришлось, как здесь говорят, поворачивать оглобли...

Получив такие плюхи впервые за всю карьеру и сразу в таком количестве, господин Вестерман, дипломат, вынужден был утереться и вести себя дипломатично. Поэтому за тем, как свободно держит себя Столяр, он следил с откровенной завистью. И думал о том, как ему, Вестерману, повезло.

Чутьем прожженного дипломата он угадал перед собой... Молодого Руководителя Государства в Самом Центре Европы, с Которым Он Близко Знаком.

Это было бесспорным везением, подарком судьбы на закате карьеры. И потому он слушал Столяра внимательно, даже завороженно, жадно впитывая каждое слово. И бестактно просил Дудинскаса не вмешиваться, не перебивать и вообще, блин, помолчать.

Назавтра Столяр исчез.

Пошел с приятелем в баню, позвонил жене Нине, что уже выезжает домой. И больше его никогда не видели.

Вечером следующего дня Кунц Вестерман приехал на место исчезновения, где друзья Столяра обнаружили следы возможной схватки — осколки стекла и пятна крови на земле. Он был потрясен всем случившимся, еще больше он был потрясен тем, что у милиционеров, занимавшихся расследованием, не оказалось даже машины, чтобы выехать на место предполагаемого происшествия. И ему пришлось их подвозить.

Взбешенный Кунц Вестерман тут же, поздно вечером, почти ночью, забыв про дипломатические правила, помчался в МИД, где, вступив в перебранку с дежурным, потребовал немедленно связать его с его другом господином министром.