Потом. Все потом.

Через два часа Рока в бессознательном состоянии вывезли в медицинской капсуле, на боковой поверхности которой отображались ломаные линии анализируемых функций организма и уйма непонятных цифр. Прозрачным оставили лишь «окошко» на уровне лица. От носа и губ тянулись тонкие белые трубки, теряясь в недрах капсулы.

— Кто родственники? — мужчина в темно-синем хирургическом костюме, вышедший следом, взглянул на нас.

— Я, жена, — с готовностью отозвалась я, в надежде услышать наконец прогноз.

— А вы? — он повернулся к Заку.

— Друг.

— Хорошо, подождите здесь. А вы, — врач взглянул на меня, — пройдемте со мной.

Я обернулась в сторону удаляющейся капсулы. Мужчина устало вздохнул:

— Состояние вашего мужа тяжелое, но стабильное. Идемте.

— Я присмотрю, — ободряюще провел ладонью по моей спине Зак и бросился догонять капсулу.

В кабинете нас ждала женщина с сочувствующим выражением лица, выработанным многолетней практикой, и кипой бумаг на столе.

— Миссис… — она заглянула в один из листков, — Карр? Присаживайтесь. Воды?

— Нет, — внезапно помертвевшими губами отозвалась я. От паники свело желудок. Хорошие новости сообщают сразу же, и только плохим предшествуют длительные реверансы. — Как он?

— Состояние тяжелое, — вступил в разговор мужчина. — У вашего мужа обширные повреждения внутренних органов. Три пулевых ранения в упор, из них два в брюшную полость, причем задето и забрюшинное пространство. Чудо, что его довезли живым. Повезло еще, что пули неразрывные, — деловито объяснял врач с каким-то профессиональным энтузиазмом. Кажись, он собой чертовски гордился.

— И? — еле выдавила я, страшась услышать ответ.

— Ну… — смутился своего воодушевления мужчина. — У него проникающее ранение с повреждением желудка, кишечника, печени и правой почки, переломы ребер. Что могли — сшили-склеили, но нужна пересадка поджелудочной и печени… Желательно бы еще и почку… Мы подключили вашего мужа к аппарату жизнеобеспечения, но времени мало. Забор клеток был проведен по время операции, и уже сегодня необходимо приступить к выращиванию новых органов. Тогда недели через две, после повторной операции, можно будет делать прогнозы.

— Понятно.

— Именно этот вопрос мы должны обсудить, — вмешалась покуда молчавшая женщина. — Меня зовут Сара Март, я страховой агент. Скажите, у мистера Карра есть полис медицинского страхования?

— Да, должен быть, — растерялась я.

— Еще один вопрос: полис какого государства?

— Эм… Крета.

— О… — женщина скривила лицо в странной гримасе, долженствующей означать сожаление. — Я так и подумала. Дело в том, что Крет не участвует в международной системе медстрахования.

— У меня пациенты. Пойду, — врач торопливо поднялся с кресла и заспешил вон. — Вы тут решайте.

Я заторможено проводила его взглядом. Ну да, для него это всего лишь один пациент из множества других… Конец света наступил только для меня.

— Миссис Карр? — позвала меня Сара Март.

— Да, да, я слушаю.

— Бесплатно мы можем предоставлять лишь неотложную помощь. Для проведения пересадки и выращивания органов нужна страховка… Либо оплатить расходы.

— Стойте! Есть, у меня есть полис Земли! Он подойдет?

— Да, конечно. Номер помните?

Номер? Номер… Голова была пустой, как барабан. Я бы сейчас и дату рождения не вспомнила бы.

— Приложите ладонь к сканеру. Я сниму ваши данные, — понимающе кивнула женщина и пододвинула ко мне планшет. Экран мигнул зеленым и через секунду вывел информацию о страховке. — Простите, но у вас личный полис, не распространяющийся на членов семьи.

Да что за гадство такое!

— А сколько стоит операция?

— Около двухсот тысяч, — она взглянула на мое вытянувшееся лицо. — Это не только операция, но и стоимость воспроизведения органов на замену. И еще… — женщина замялась. — Пребывание на аппарате жизнеобеспечения тоже необходимо оплатить. Без страховки мы не можем держать на нем дольше трех дней. Две недели обойдутся еще в сто тысяч. Возможно, чуть меньше…

Я молчала, стараясь осознать размер суммы…

— Скажите, — она покрутила в пальцах ручку, раздумывая, — ваш муж не изгнан из рода?

— Нет, а что?

— Согласно протоколам сотрудничества Крет может оплатить медицинскую помощь. Но они идут на подобное только когда… сейчас прочитаю… — Сара Март коснулась экрана планшета, — «субъект является гражданином Крета и не изгнан из рода». Не совсем понимаю, что это означает… в нашей больнице за все время было только три пациента-кретянина, по двум из них получены отказы. Но, сами понимаете, на Прино контингент не самый законопослушный.

— Нет, его не изгоняли! — надежда вспыхнула яркой звездой. — Ему не откажут!

Пусть только попробуют, я тогда дедулю лично морским узлом завяжу.

— Хорошо, — женщина вновь заглянула в планшетку, — значит, процедура следующая: представительства Крета у нас нет, вы должны обратиться в консульство Сатулы, они как ближайшие соседи берут на себя решение вопросов кретских граждан. Консул Сатулы пошлет запрос, и нам останется дождаться решения Крета. Давайте скину вам координаты.

— Секундочку, — я достала из заднего кармана телефон и нажала на разблокировку. Устройство не подало признаков жизни, а экран по диагонали пересекала длинная трещина. Наверно, разбила, когда упала на той стоянке. — Черт! Ой, а можно с вашего позвонить?

— Прошу, — она протянула планшет.

В консульстве согласились мне помочь. Конечно, они вышлют запрос. И деньги с радостью перечислят… Когда получат ответ с Крета… Тогда будет все и сразу. А пока надейтесь и ждите. Дней так шесть. Или семь. Или как получится. «Аномалия» возле Прино вещь плохопредсказуемая… И пока она не рассосется, транспортное сообщение, а следовательно и связь, не возобновится.

Они записали данные о Роке и отключились, пообещав отправить запрос в экстренном порядке, как только появится возможность.

У Сары Март сквозь натренированное выражение сочувствия проступала непоколебимость администратора, не имеющего права потерять ни цента.

— Мы можем договориться, чтоб счет мне выставили после того, как наладится связь? — предприняла я еще одну попытку.

— Боюсь, что нет… Максимум мы можем разбить сумму на два этапа: двести сейчас, чтоб обеспечить пребывание на аппарате и выращивание органов, а остальное непосредственно перед операцией.

— Я достану деньги. Пускай начинают подготовку.

— Простите, но только после оплаты. Это от меня не зависит.

— Зайду еще к вечеру, — захлопнув за собой дверь кабинета, я поспешила к операционной.

Честно говоря, я не представляла, что делать. Знала только одно — костьми лягу, но Рока вытащу. Даже если придется этой Саре Март нож к горлу приставить. После нашего разговора агрессия из меня так перла. Ну почему в наше время, когда медицина способна творить чудеса, жизнь и смерть зависит от этих гребаных денег? Почему они определяют ценность человека, а полубогов в белых халатах, на которых мы готовы молиться, низводят до уровня ненасытных демонов, безжалостно приносящих в жертву тех, кто не смог оплатить свою жизнь? Как может в одной системе сочетаться милосердие и хладнокровное безразличие?

— Куда повезли пациента из операционной?

— В конец коридора и налево, — сестра на посту лениво махнула рукой в нужную сторону.

Зак ждал меня возле сплошь стеклянной стены, по другую сторону которой рядком стояли медкапсулы. Часть помещения оставалась скрыта жалюзями.

— Рок вон там, второй справа, — шепотом сообщил маргунец. — Зачем тебя звали? Мне ничего не говорят.

— Про страховку спрашивали. Внутрь пускают? — я прижалась носом к стеклу. Матовая скорлупа капсулы, напоминающей формой половинку разрезанного вдоль яйца, скрывала тело. Лица отсюда тоже не видно.

— Нет, туда — только персонал. Что сказал врач?