— Я знал, что ты вернешься, Моника. — Патрик вошел в квартиру с огромным букетом роз.

— Патрик! — она ругала себя за то, что обрадовалась. Предатель! Когда-то он и пальцем не пошевелил, чтобы спасти Фреда и Ромео. Но неужели она ждала от него этого? Допускала мысль, что такое возможно? Нет, относительно Патрика у Моники никогда не было иллюзий.

Два года не прибавили Патрику ни грамма, ни морщинки. Пиджак также висел на тощих плечах, на костлявых руках червяками вздулись вены. Хвастливые губы приоткрылись, сейчас с них сорвется поток новостей о том, как ему прекрасно живется на свете.

— Собирайся! Ты переезжаешь. Ко мне. Чем скорее ты соберешься, тем проще, — он прошел в комнату и наблюдал, как она кидает в чемодан вещи. — Старик Борн удружил мне — после визита к тебе зашел проведать моего отца. А, ты ведь не знаешь… Отец парализован. Когда нас всех арестовали, у него случился удар. Он просто потерял дар речи! Когда научился говорить, первой своей фразой просто услал меня в Париж — учиться.

«Зачем Патрик вернулся?» — промелькнуло у Моники в голове. Он захлопнул чемодан и щелкнул замками. Когда Моника подняла Валерию, та еле слышно застонала. Укутанную в одеяло, она понесла ее в автомобиль. Черный «хорх» тронулся с места.

— Здесь все просто изменилось. Ты знаешь, Герман служит в полиции.

— Догадываюсь. В Праге он разыскивал меня.

— Да, у него на тебя зуб. Он просто не любит умных женщин. А ты ведь умна, как дельфин.

Скромные лучи пронизывали небо, улицы оживились. Но Вена была уже не той, какую она помнила. Война оставила здесь свой плесневелый след. Пустые дома, заколоченные лавки, очереди к молочнику, неубранные тротуары. Казалось, даже позолота дворцов потускнела.

— Потому ты везешь меня к себе?

— Просто пока ты у меня, ты в безопасности. Послушай… Ты помнишь того итальянца — Монти? Герман теперь может просто соревноваться с ним. Они поделили Вену пополам. Здесь всюду его шпионы.

Автомобиль выехал на ту самую улицу. Вдали возвышалась серая башня-маяк, сторож нищеты. Вот и дом. Ветер играл занавесками, другими — новой модной расцветки, ограду перекрасили. Другая, темного дерева дверь вела в чужой мир.

— Они переехали, — известил Патрик. — Кстати, Герман не живет у отца.

Из-за поворота показался особнячок семьи банкира.

— Я так и не видела бассейна.

Они вышли. Дальше, среди череды домов-близнецов терялось жилище герра Борна. Патрик позвонил. Знакомый холл, лестница, картины. В семействе банкира мало что изменилось. Только одно… В доме появился лифт, необходимая вещь для человека на коляске.

— Патрик, твой отец позволит тебе?..

— Отец? Старый маразматик! Он мне просто надоел! Конечно, ты будешь стоить мне некоторых неприятностей. Каждый день он грозится подписать чек, по которому все средства банка переводятся в фонд пожертвований армии. Раз в неделю у нас обедает какой-нибудь из военачальников, что докладывает ему, будто императору, о ситуации на фронте. Они просто всерьез уверены, что когда-нибудь отец осуществит свое намерение. Но я-то знаю, что это блеф. Блеф, чтобы держать нас в узде. Этот чек, уже заполненный, лежит на его столе. Нашей мумии стоит просто поставить отпечаток пальца, вывести подпись он не может… И через несколько часов у доблестной армии появится еще несколько пушек.

Вечером Патрик вошел к ней.

— Моника, я еще не сказал тебе… Твое лицо… Ты выглядишь просто сказочно! — он протянул ей плоский круглый футляр. Она равнодушно открыла его. На бархатном дне покоилось колье из желтых бриллиантов. Патрик, как всегда, разбрасывался деньгами. — Позволь мне…

Он намеренно коснулся ее шеи. Ему казалось, что это должно быть эротичным, должно быть… Получился неуклюжий мазок холодных пальцев. Его пальцы совсем не хотели дотронуться до нее. Патрик желал ее не телом — мозгом, своим вечно все подсчитывающим умом. И она — всего лишь добро, коим надо завладеть. Следует только делать вид, что он уже обладает ею… Моника обернулась и обняла его. В гостиную они спустились, держась за руки.

— У нас гости, — сообщил он. — Угадай, кого я встретил у Германа?

Ну, конечно. Герман… Как же не похвастаться новым приобретением?!

В гостиной она увидела Ромео. Он отрастил рыжеватую бороду. На столике перед ним стояла рюмка и бутылка коньяка, Ромео медленно раскуривал сигару. В кресле напротив расположился Герман, бледный и напряженный.

— Боже, неужели мы снова в сборе! Просто как в прежние времена.

— Фреда не хватает, — улыбнулась Моника и осторожно села рядом с Германом. Она почувствовала, как тот подобрался, и попросила служанку принести чешского пива. Когда-то они пили его на крыше. Услышав ее заказ, Ромео насмешливо поморщился и осушил очередную рюмку.

Патрик не выпускал ее пальцев, то и дело дотрагивался до ее волос, и Моника отвечала ему долгим взглядом. Ромео задумчиво смотрел на них, в его усмешке проскользнуло что-то похожее на жалость.

— Расскажи о Париже, Патрик, — попросила она.

— Там столько обанкротившихся, «мертвых» предприятий! Такой труп можно продать по кускам…

— Моника, захотелось в Париж? Тебя снова потянуло путешествовать? — ядовито спросил Герман. — Прага, Лондон…

— Россия.

— Так эти бриллианты оттуда? Твои запросы помельчали. Глаз Анубиса, это я понимаю!

Моника переключила внимание на Ромео. Тот подошел к телефону и назвал номер — звонил какой-то девушке.

— Почему ты не куришь? — донесся голос Германа. — В свое время ты дымила, как паровоз. Как твои пальцы не пожелтели!

Она не прореагировала. Разговор Ромео занимал ее. Его неуловимые интонации, вопросы… Копия, совершенная копия бесед с нею! Эта бесконечная, откровенная болтовня, которой она когда-то так дорожила, была всего лишь манерой, его манерой… Прием применим к каждой, незачем стремиться к разнообразию.

— Я принесу пластинки, — Моника поднялась наверх, чувствуя на спине три пары глаз. В темноте коридора скрипнуло колесо. Она обернулась. Старик в кресле-каталке манил ее рукой. Она подошла, коляска въехала в кабинет. Видимо, он был устроен таким образом, чтобы слышать, что происходит в гостиной, потому как среди эха голосов она различила хвастливые нотки Патрика.

— Просто, если ты устроишь это, я отдам ее тебе. Мне нужны эти документы.

Ромео стал хохотать. Он плохо понимал происходящее. Жаль, Патрик не устроил аукцион. Хотя Ромео не дал бы ни гроша, не в его характере — раскошеливаться.

— Почему ты думаешь, что я не получу ее иным путем?

— Ты не пойдешь против меня. Герман, ты ведь умный человек. Как дельфин. Ты знаешь, я продам тебя с потрохами Вегетарианцу.

— Валентино? Что за бред вы несете? — для Ромео друзья говорили на другом языке.

Моника обернулась к старику:

— Благодарю.

Он, полуживой глупец, что-то искал на ее лице. Боль, отчаяние, страх, удивление? Моника не могла тратить на это время, в ее распоряжении осталась неделя.

Глава 4

Няней оказалась сухая дева лет сорока, за очками прятались ядовитые жала глаз.

— У вас есть дети? — Моника и так знала ответ.

— Это ни к чему, — одернул ее Патрик. — У нее прекрасные рекомендации.

— Вы умеете рисовать? Валерия любит, когда ей рисуют, — они обходили дом, знакомя женщину с расположением комнат.

— Как скажете, фройляйн.

— Иногда она играет тем, что вставляет шнурки в ботинки и по-своему перевязывает их. Позволяйте ей.

— Да, фройляйн.

— Я уже сделала распоряжения повару, Валерия ест перепелиные яйца и крольчатину. Пусть пьет из кружки сама. — Моника обратила спокойный взгляд на Патрика. — Я на час отлучусь, пройдусь по магазинам.

— В твоем распоряжении шофер.

— Я хочу прокатиться сама, — ей было интересно, насколько серьезны его намерения. Речь, видимо, шла о крупных деньгах. Но перекупить его было бы слишком просто.

— Исключено. Управление автомобилем не для женщины. Мы сделаем проще. Мейнард отвезет тебя туда, куда попросишь.