Филиал Большого театра объявляет конкурс по следующим специальностям:

тенора 1 и 2

баритоны

басы

октависты…

Филиал ГАБТа — днем ДЕМОН, вечером ЛЕБЕДИНОЕ ОЗЕРО.

Госцирк — Борис Эдер с группой дрессированных львов.

Московский технический институт рыбной промышленности им. А. И. Микояна объявляет о публичной защите диссертации ассистентом Березиной Н. А. на тему: «Питание личинок стрекоз, как конкурентов и прямых вредителей мальков карпа и линя».

Положение в Тунисе…

Творческий опыт классиков.

Уникальная скатерть из цветного бисера…

Достоевский о так называемых судебных ошибках:

«Лучше уж ошибка в милосердии, чем в казни».

(«Дневник писателя»)

. . . . .

Герой Одессы и Севастополя генерал И. Е. Петров, с которым я был знаком в Архангельском, после контузии страдает заметным тиком: подмигивает и дергает головой. Журналист N, автор книги о Севастополе, пишет об этом излишне, даже, пожалуй, до оскорбительности почтительно.

…«Оттуда, сдержанно улыбаясь, смотрит человек в пенсне. У него ритмично подергивается голова. Он поднимает руку к седеющему виску» и так далее.

Если бы этому журналисту нужно было воспеть безногого маршала, он, вероятно, написал бы так:

«Человек этот изящно и гармонично прихрамывает».

. . . . .

В Москве поют:

А в деревне Черной, в литфондовском лагере, ленинградские женщины пели:

. . . . .

С каким удовольствием, с каким, я бы сказал, творческим аппетитом несколько раз повторяет маленький (четырех-пяти лет) мальчик в городском сквере — осточертевшую нам, взрослым, по ежевечернему нудному повторению формулу радиооповещения:

— Штаб эмпэвэо города Мас-квы пред-ла-га-ет: всем, кто еще не замаскировал своих окон, не-мед-лен-но эт-то сделать!

. . . . .

«Это величайшее искусство — уметь себя ограничивать и изолировать».

Эккерман^*. «Разговоры с Гете»

. . . . .

Самые интересные страницы «Разговоров» Эккермана — те, где он говорит не о своем патроне, не об искусстве, истории или философии. Наиболее яркие, свежие, темпераментные и просто увлекательные страницы — те, где друг и секретарь великого поэта рассказывает о способах изготовления луков и о ловле птиц. Честное слово! Здесь он выразил себя наиболее полно и открыто.

. . . . .

Дамочку определенного профиля называют:

— Шпиковая дама.

. . . . .

Вот уже полтора месяца я в военно-инженерном училище, а не нашел времени записать ни одного слова. Нет, где-то на клочках, на полях и обложках учебных тетрадей кое-что записывал.

Кроме обязательных классных и строевых занятий на меня взвалили редакционно-издательские дела батальона: назначили редактором газеты. Ложусь в 2–3 часа ночи, а чуть свет уже подъем, побудка. Туалет, заправка постели, зарядка. Утренняя поверка. Строем, с обязательными песнями, идем в столовую. Американская консервированная колбаса, каша, хлеб, чай. Гимнастика. Классные занятия. Фортификация. Тактика. Топография. Аэродромное дело (наш батальон — аэродромный). Строевые занятия. Часа два-три на полигоне. Стреляем. Бегаем. Берем препятствия, форсируем рвы, ползаем по-пластунски.

Небольшая передышка только после обеда.

. . . . .

Народ, в общем, хороший. Довольно много фронтовиков — сержантов, старшин и даже солдат, отличившихся в боевой обстановке.

. . . . .

Хорош двадцатичетырехлетний командир взвода, рязанец, похож на Есенина. Я старше его почти на десять лет. Он читал меня, гордится, что я в его взводе.

В Подлипках я шел куда-то узкой дорожкой. Навстречу три или четыре офицера, в том числе и Епихин. Я свернул с дороги, вытянулся, откозырял. Они мне ответили. Прошли. Слышу возмущенный голос Епихина:

— Неужели не читал?! Ее же каждый пацан знает!

Это он, милый мальчик, мною хвастается.

. . . . .

А на первомайском параде, — вернее, когда в жаркий день мучительно долго ждали начала этого парада, стояли на плацу в ожидании какого-то высокого московского начальства, — неподалеку от нас выстроили женский батальон. Этот батальон называют «Монастырским», потому что генерал-майор, начальник училища, понимая, какой соблазн и какая опасность возникают от присутствия в военном училище женского подразделения, ввел в этом батальоне порядки, каких не бывало никогда ни в одной самой строгой обители у самой суровой игуменьи.

И вот из этого строя «монашенок» в гимнастерках и пилотках раздается приглушенный голос:

— Ребята!

— Ау!

— Скажите, это правда, что в вашей роте Пантелеев «Республика Шкид»?

Кривить душой не буду — хоть и покраснел, а было приятно. Между прочим, в нашей роте далеко не все курсанты читали мои книжки или хотя бы слышали мое имя.

. . . . .

Пишу ночью. В Ленинском уголке. Мой помощник Лотман давно ушел, спит. А я решил — хоть что-нибудь записать.

. . . . .

Командир взвода Епихин славный парень, а вот помощник его — огромное гориллоподобное существо с голосом, который больше похож на звериный рык, чем на человеческий голос. Даже спать в двух койках от него страшновато.

Самое чудовищное — его пение. А петь он любит, числится в ротных запевалах.

Написал для газеты эпиграмму на него:

Ему понравилось.

— Это вы здорово! — сказал он мне. Понял так, что не только, как Шульженко, но и лучше.

. . . . .

Еще один «любимец роты» — капитан Г., грузин, преподаватель физкультуры. Если что не понравилось — наказывает взвод, подавая одну за другой, без передышки, такие команды:

— Ложись! Встать! Ложись! Встать! Ложись! Встать!..

И так минут десять — пятнадцать.

Сам — отличный спортсмен, гимнаст, он и от других требует невозможного. Например, прыжки через высоченную «кобылу».

Я написал:

Лотман нашел в этих стишках «что-то вольтеровское». Спасибо, что не гомеровское.

. . . . .

Помкомвзвода, старший сержант Василенко — одессит. Команду он подает так:

— Слушай сюда!

— Ладно. Молчите. Слушай сюда!

. . . . .

Ротный старшина Ведерников. Усатый, чуть-чуть похож на Чапаева, но без малейшего намека на то обаяние, которое придал этому человеку Бабочкин. Типичный фельдфебель. Я не всегда пою в строю. Задумаешься — и вот уже гремит гневный, раскатистый голос:

— Пантелеев! Дневалить вне очереди!..

. . . . .

Он же:

— Девятов, тебя сколько раз звать? Ты где был? Ты бы еще на крышу залез: сидит, как кум королю, сват министру…

. . . . .

Занятия с ОВ, с противогазами. Приучают надевать противогаз в отравленной среде. Входишь в такой узенький коридорчик, почему-то под землей, закрываешь за собой дверь, открываешь другую и попадаешь в помещение, наполненное слезоточивым газом. Надо в этой обстановке суметь расстегнуть сумку, достать и надеть на голову себе противогаз. И только после этого выйти (или выбежать, как делает подавляющее большинство) через противоположную дверь на свежий воздух.

После такого окуривания почти у всех слезятся глаза. Но и тут шутят: