— Я священник… отец Павел… или просто Павел Иванович Воробьев… На восток шел. Ожесточилось сердце мое. Я снимаю свой сан и прошусь в солдаты.

    — За готовность взять в руки оружие спасибо, Павел Иванович, — говорит майор, — но оружием может быть не только винтовка… Подумайте. Разоренным войной, растерявшимся людям и ваша помощь будет нелишней. Ослабевших нужно будет приютить. Верных людей от врагов укрыть. Вы можете помочь больше, чем винтовкой.

    Разные люди будут стучаться в вашу дверь. Может, и от нас кто-нибудь весточку передаст. Примете?

    — Ждать буду…

    — Ну вот и добре. Счастливо вам, товарищ Воробьев, — улыбнулся Млынский.

    — Вам тоже спасибо, — сказал отец Павел, — сохрани вас… — Он запнулся, махнул рукой.

    Млынский уходит к лесу, догоняя отряд. На дороге остается одинокая фигура отца Павла, который, ласково посмотрев ему вслед, медленно пошел дальше.

    Колонна солдат во главе с майором продолжает двигаться по лесной дороге. Майор сходит на обочину, пропуская мимо себя людей. Некоторые бредут опустив низко голову, другие, завидев майора, подтягиваются, в глазах у третьих надежда: они верят, что этот человек выведет их из окружения. Скрипят колеса, подпрыгивают телеги на неровной лесной дороге, тихо стонут раненые…

    В лесу — двор и изба лесника. Утро.

    …Бежал по лесу заяц и набежал на человеческие глаза. Заяц встал столбиком. Повел ушами, скосил глазом и метнулся в кусты. Человек пополз дальше. В матросском бушлате, невысокий, плотный, как из чугуна отлитый. Надпись на бескозырке означает, что он с Черноморского флота. По званию мичман. Это Вакуленчук.

    Затаился на опушке, смотрит на лесную сторожку. Спокойно возле сторожки бродят куры, чуть поодаль на привязи пасется корова, греется на солнце возле крылечка лохматый пес. Старуха в белом платочке развешивает на веревке белье. На крыльце играет со щенком мальчик лет семи.

    Вакуленчук поднимается и перебегает поляну. Собака лает. Старуха и мальчик настороженно смотрят на моряка.

    — Тебе кого, сынок? — спрашивает она.

    Вакуленчук оглянулся по сторонам.

    — Наверное, вас, бабуся. Можно войти?

    Вакуленчук входит в дом. Старуха и мальчик — следом. В тесноватой избе, у печки, сидит высокий старик лет восьмидесяти.

    — Здрасте! — говорит Вакуленчук.

    — Здравствуйте, — сдержанно отвечает старик.

    Вакуленчук подходит к ведерку с водой, в котором

    плавает ковшик. Черпает воду, затем глядит на старика, оглядывается. На стене над кроватью висят две фотографии молодых парней. Они в красноармейской форме. Чуть ниже висит гитара. Вакуленчук подошел, посмотрел на фотографии, провел рукой по струнам…

    — Сыны, бабуся? — спрашивает он.

    — Сынки! — с гордостью отвечает старуха. — Где они, кровинушки? — вздыхает она.

    Старик медленно встает, вытянув перед собой руки, приближается к Вакуленчуку на его голос. Коснулся его плеча.

    — Вы из каких будете, мил человек? Вроде солдат? — спрашивает он.

    — Солдат, дед, солдат, — неопределенно отвечает Вакуленчук.

    Старуха (обращаясь к хозяину). Совсем, старый, глаза-то потерял. Моряк он, дед, моряк.

    Старик. Дозволь спытать — ты за чьих же воюешь?

    Вакуленчук. За кого же черноморскому моряку-то воевать? За Советскую власть, дед, воюю.

    Старуха идет к печке, выставляет рогачом на стол чугунок с картошкой.

    — Ешь, сынок.

    Вакуленчук, потрепав рукой по голове мальчика, спросил:

    — Внучок?

    — Внучок, — ответила старуха и, нежно улыбаясь, обратилась к малышу: — Слетай в погреб, принеси крынку молока. — И матросу: — Проходи, сынок, садись.

    — Спасибо, бабушка. Как звать мальца-то?

    — Мишутка.

    Мишутка срывается с лавки, выбегает из дома. Вакуленчук садится за стол, финкой достает горячую картошку из чугунка. Старуха кладет на стол пучок лука, кусок хлеба. Мишутка возвращается с крынкой молока.

    Обжигаясь картошкой, Вакуленчук спрашивает:

    — Немцы-то были?

    — В деревню заходили. А нас бог пока миловал… — отвечает старуха.

    — Далече идешь, моряк? — интересуется старик.

    Вакуленчук. Да как сказать…

    За окном слышится истошный лай собаки.

    — Кто там еще? — спрашивает старуха.

    Шум моторов, треск мотоциклов, немецкая речь.

    — Немцы, — строго говорит старик.

    — Ох ты господи, накликали нечисть. Немцы, — крестится старуха. — Да что же это будет?

    Вакуленчука как ветром сдуло с лавки, в руках у него — автомат.

    — Ты, служивый, ходи в сенцы, залазь на чердак, — приказывает старик.

    Старуха распахивает дверь в сенцы. Вакуленчук ухватывается за край чердачной балки, подтягивается и исчезает в темноте чердака. Чердак набит сеном. Вакуленчук пробирается сквозь сено к слуховому окну. Видит, как подъезжает грузовая машина, выскакивают несколько немецких солдат. Из люльки мотоцикла, разминая ноги, выходит офицер. Мотоциклист поднимает автомат, короткая очередь, собака, взвизгнув, падает.

    Солдаты ловят кур, двое солдат подходят к корове.

    — Куда же ты ее? Куда? — кричит с крыльца старуха. — Кормилица моя!.. А-а-а!.. Отдай!.. Пусти! — Она бежит к солдатам.

    Солдаты вытаскивают из погреба крынки с молоком, корзины с картошкой, а один волочит из сарая мешок с мукой. Еще один солдат тащит из избы связку лука.

    Старуха намертво вцепилась в одного из солдат, который возится с коровой. Он смеется, отталкивает ее. Другие открывают борт грузовика. Прилаживают к нему мостки.

    На крыльце стоит старик, опираясь на внучка. Мальчик держит в руках щенка.

    — Мать, оставь их, оставь этих грабителей. За все рассчитаемся. Пущай все берут…

    — Партизан! — строго кричит офицер. Подходит к старику. — Партизан?

    Вакуленчук расчищает от сена пространство возле окна, автомат кладет на подоконник, снимает две гранаты.

    …Офицер сталкивает старика с крыльца, тот пытается удержаться на ногах, но спотыкается и падает.

    Офицер поднимает его и кричит:

    — Партизан!

    — Не знаем мы никаких партизанов. В глаза не видели их, — бросив корову, на ходу говорит старуха, спеша к старику и Мишутке.

    — Швайн! — крикнул офицер и ударил старика по щеке. — Где партизан?

    Старик мрачно и зло, невидящими глазами смотрел на офицера.

    Тот медленно поднял пистолет и направил его на Мишутку. Старуха прижала мальчика к себе, пытаясь прикрыть его своими руками.

    — Я скажу тебе, где партизаны! Партизаны вот где! — громко произнес старик и положил руку на сердце. — Все мы партизаны! Уходите с нашей земли! Уходи, душегуб окаянный! Уходи!

    Старик плюнул сгустком крови в лицо немца. Офицер от неожиданности отпрянул, а затем выстрелил. Старуха подхватила обмякшее тело старика.

    Вакуленчук ударом ноги вышибает раму из окна и бросает гранату в немцев, которые втягивали корову в кузов грузовика… Взрыв… Летит вторая граната… Опять взрыв… Вакуленчук отцепляет от пояса третью гранату, но она уже не нужна.

    Только двое — офицер и один из солдат — ползут к машине, оставляя за собой кровавый след. Офицер стреляет из пистолета…. Старуха падает, накрывая своим телом мальчика.

    Вакуленчук дает очередь из автомата, вылезает из слухового окна на крышу, прыгает вниз, подбегает к старухе. Она мертва.

    Мишутка лежит на пороге, испуганными глазенками смотрит на мичмана, держит правой рукой левое плечо.

    — Живой?

    — Ага, — отвечает Мишутка и смотрит на Вакуленчука. Нечеловеческий страх в глазах у мальчика.

    Вакуленчук оглянулся вокруг, снял с веревки простыню, накрыл ею старика и старуху. Подошел к убитым немцам, поднял с земли два автомата, засунул за пояс парабеллум.

    Вакуленчук с Мишуткой уходят со двора и углубляются в лес.