И тут слезы покатились по лицу Анны.
— О Бесс, прости меня! — произнесла она всхлипывая. — Просто после смерти нашего сына все пошло вкривь и вкось. Я сама не знаю, что говорю.
Наконец Анна забылась сном, а Елизавета села у окна и погрузилась в невеселые раздумья. Так ли уж нелепы предположения королевы? И разве ее собственные догадки — лишь плод воображения? Наверное, все уже заметили, что в последнее время Ричард стал относиться к ней совсем иначе. Положение Елизаветы при дворе изменилось, и ей стали доступны многие удовольствия. Она не отказывалась от них, и чисто по-человечески это можно было понять, хотя ее мучила совесть, так как ей казалось, что, соглашаясь участвовать в дворцовой жизни, она предает своих братьев. Но сейчас она попыталась разобраться в себе. Действительно ли ей приятно, что Ричард выделяет ее, может быть, она чувствует в этом особую прелесть? Какую-то радость — неестественную, постыдную, подлую? А если Анна права?
И частенько по вечерам после ужина, когда больная Анна лежала в постели, а в большом зале раздавались чудные звуки музыки с верхней галереи, где располагался маленький оркестр, Ричард подходил к Елизавете. В такие минуты он был ослепителен. Копия ее брата, только старше, — нервический, живой, остроумный, понимающий все с полуслова, говорящий на одном с ней языке естественно и выразительно, как свойственно людям их породы. Собеседник, которого ей так не хватало.
Ниточки жизни, связывающие Анну с этим миром, становились все тоньше, она часто звала к себе Елизавету и Ричарда, и это волей-неволей еще сильнее сближало их…
В разгар весеннего цветения Анна, как и предсказывала, умерла, и ее смерть повергла в скорбь их обоих. Предстояло пережить нелегкие дни похорон и присутствовать при обряде погребения в Вестминстерском аббатстве; но даже сейчас Елизавета догадалась, что придворные вспомнили ее рождественский наряд, точь-в-точь походивший на наряд королевы, и шепотом говорили друг другу, глядя на изменившееся лицо Ричарда, что его слезы — последняя порция вранья, которой он потчует королеву, провожая ее на небеса.
Елизавета всем сердцем мечтала покинуть дворец. Но ей некуда было бежать. Она была в руках Ричарда. Фигурально, конечно, но еще немного — и это могло приобрести буквальный смысл.
— Думаю, ты не хочешь, чтобы я прикасался к тебе, поскольку до сих пор считаешь, что я убил твоих братьев, — зло усмехнулся он; его раздражало, что, танцуя с ним, она старательно увертывается от его объятий.
— Тогда покажите мне их! — смело потребовала она, плавно преодолев прежнюю робость перед ним.
— Но причина-то не в этом, Бесс, — сказал он, пропустив мимо ушей ее реплику и понизив голос, чтобы другие танцующие не услышали их разговор. — Просто тебя пугает то, что ты чувствуешь, когда я прикасаюсь к тебе.
У нее предательски вспыхнули щеки, а он смеялся и лукаво глядел на нее, то сжимая, то отпуская ее руки, как того требовали замысловатые танцевальные па. Она заметила своеобразную красоту его зеленых глаз, усеянных коричневыми крапинками, и хотя ему явно недоставало элегантной грациозности ее отца, танцевал он отменно, потому что был человеком самолюбивым и старался ни в чем не уступать другим.
В глазах окружающих их общение по вечерам носило формальный характер. Никто не слышал его полушутливых намеков и комплиментов в ее адрес и Елизавете не с кем даже было поделиться, разве что со старушкой Метти.
— Ты уже больше не боишься меня, — сказал он однажды утром, когда они прогуливались верхом по Виндзорскому парку вместе с лордом Стенли, Сесиль и свитой придворных, которая тянулась чуть поодаль.
— Да, так и есть… Но не всегда, — рассмеялась Елизавета. — Вы меняетесь, как хамелеон, сэр. Вы каждый раз другой.
— Вообще-то, это удобно, но довольно утомительно, — ответил Ричард, с интересом посмотрев на нее.
— Удобно?
— Преимущество в том, что никогда не обнажаешь свою истинную суть. Скажи, если бы ты впервые увидела меня где-нибудь в таверне, одетым в простое бедняцкое платье, — что бы ты подумала обо мне: кто я?
Яркое июньское солнце светило во всю, и у нее была возможность внимательно разглядеть Ричарда.
— Наверное, ученый или священник, — произнесла она, не догадываясь, как прелестно ее задумчивое личико с морщинками на переносице. — А когда у вас усталый вид, учитывая, что у вас еще и такие длинные ресницы, — ехидно добавила она, зная, что он бесится, когда упоминают о его ресницах, — вы, пожалуй, похожи на переодетую женщину. На одну из тех интересных дамочек, которых можно назвать почти красивыми.
— Боже, это ужасно! — воскликнул Ричард, опустив поводья, так что его лошадь чуть не въехала в загон для кроликов. — И что, меня ни за что нельзя было бы представить королем?
— Только не в рубище! — заявила Елизавета, вспомнив, что ее отец в чем угодно мог выглядеть величественным. — Во всяком случае, до тех пор, пока вы не откроете рот, — призналась она, не желая быть к нему несправедливой.
— И даже солдатом? — Он не обиделся, но ее прямота сразила его. — Наверняка ты бы подумала, что я солдат…
— Только в том случае, если бы я посмотрела на ваши руки.
Ее взгляд упал на его руку, державшую поводья, и она попыталась представить себе, каков он в этом качестве. Еще его называли «молодым герцогом Глостером», люди с радостью шли за ним на поле сражения, а сейчас он не намного старше, чем был тогда.
— Что чувствуешь, когда идешь в бой? — спросила она, зная, что задает глупый, чисто женский вопрос.
Ричард попытался дать ей вразумительный, хотя, увы, далеко не исчерпывающий ответ.
— Думаю, каждый мужчина относится к этому по-разному, — сказал он. — Некоторые не испытывают ни малейшего страха, не воображают себе никаких ужасов и идут в бой, как хорошо натренированные строевые кони. Для меня же вначале это сущий ад, но как только в моей руке оказывается меч, меня охватывает неописуемый восторг. Ну а после… В сущности, доказываешь себе, что ты мужчина, и это дает тебе право на почетное положение в обществе и на любовь женщин. Похоже, один из моих лучников чувствует то же самое.
— В вашей жизни много такого, чего мы, женщины, не в состоянии понять, — вздохнула Елизавета.
Ричард усмехнулся, глядя на нее сверху вниз (его лошадь была крупнее и выше).
— Взаимно, — ответил он. — Ты думаешь, нас не изумляет ваша способность рожать, ваша неистовая тигриная любовь к своим детям? Думаешь, нам не интересно знать, что вы говорите о нас, когда остаетесь наедине друг с другом? Именно потому, что мужчина и женщина часто не могут быть вместе, они испытывают невероятное блаженство, оказавшись вдвоем. Если бы не существовало этой особой тайны, можно было бы удовольствоваться поцелуем собственного пажа.
И все же при их встречах не исчезла напряженность. Все лето Елизавета чувствовала на себе пытливые взгляды его придворных, однако старалась держаться независимо, хотя ей было не по себе. А потом произошло то, что предсказывала Анна. Однажды августовским вечером, при открытом окне, через которое в комнату проникал пьянящий аромат левкоев, Ричард сделал ей предложение.
— Но вы же мой дядя! — воскликнула она, в ужасе отпрянув от него.
— А Папа непогрешим! — с усмешкой сказал он, облокотившись о спинку кресла. — Ему не впервой давать разрешения на брак с племянницей, если это отвечает интересам государства.
— Какая мерзость! — возмутилась Елизавета.
— А чем это хуже того, когда кузен женится на кузине в третьем или четвертом поколении? Так вынуждены поступать члены королевских семей, и мы уже настолько вырождаемся, что на свет появляются особи типа Уорвика, сына моего брата Кларенса.
Он пересек комнату, приблизился к ней и поднял ее голову за подбородок, чтобы лучше разглядеть ее лицо.
— Ты и я — люди умные, и возраст у нас самый подходящий, — заметил он.
— Как вы можете притворяться, что любите меня, после того как причинили столько зла моей семье? — вспыхнула она. В следующее мгновение ей захотелось откусить себе язык, потому что Ричард в ответ рассмеялся.