— Чем же я могу быть возбуждена, милорд? Я обязана тебе жизнью и ценю этот подарок!

— И у сестры твоей цветущий вид. Наверное, вам нашлось о чем с ней поговорить?

— С каких пор тебя начали волновать женские разговоры? У тебя на плечах столько важных дел, столько своих собственных хлопот!

Кэтрин повернулась к окну.

— Донован! — вдруг сказала она, не поворачивая головы.

— Да?

Он сел в освободившееся кресло и откинулся в нем, разглядывая жену. Луна только что взошла из-за горизонта, и в ее свете он мог видеть очерк фигуры и блеск волос жены. Он сидел тихо, ощущая внутри себя желание заниматься с ней любовью до тех пор, пока не сотрется всякая память об Эндрю Крейтоне… Но еще больше он желал ее не желать.

— Я бы хотела попросить тебя об услуге, — сказала она.

— Вот это сюрприз. Не ждал, что ты когда-нибудь попросишь меня о чем-то.

Кэтрин повернулась к Мак-Адаму, лицо у нее казалось непроницаемым.

— Я хочу вместе с сестрой вернуться домой.

Донован ждал чего угодно, только не этого.

— Ты хочешь сказать, что собираешься покинуть замок?

— Речь идет о какой-нибудь паре дней. До чего же мне надоело всякий раз умолять тебя, нарываясь на холодность и унижения!

— Не надо ни о чем умолять. Просто тебе, кажется, нужно лишний раз напомнить, что ты моя жена, и я не тот муж, который готов отпустить тебя куда-либо… или к кому-либо.

— К кому-либо?.. — Глаза ее расширились, и щеки раскраснелись от гнева. — Ты хочешь сказать, что я… что у меня…

— …Может быть любовник? Я ничего не хочу сказать. Я просто тебя предупреждаю.

— Себя самого предупреждай. Как там твоя красотка Дженни? Еще не забеременела? Когда же она тебе родит? Мне не пора еще готовить ей для крестин подарок?

Как ошпаренный вскочив с кресла, Донован в три шага оказался возле жены. Схватив Кэтрин за плечи, он повернул ее к себе, так что их лица оказались на расстоянии дыхания друг от друга.

— Я предупреждал тебя, что ты однажды заставишь меня обращаться с тобой так, как ты того заслуживаешь!

Увидев зловещий огонь в его глазах и ощутив исходящую от него недобрую силу, Кэтрин пожалела о сказанном.

— Отпусти меня, — взмолилась она полушепотом, глядя в глаза мужу, и увидела, как ярость сменяется другим, более осмысленным, но и более зловещим чувством. Она все же попыталась продолжить: — Ты ведь уже взял от меня все. Имущество Мак-Леодов твое. Что тебе еще надо?

— Что мне нужно? — крикнул он. — Прекратить отрицать очевидное. Взглянуть в глаза правде.

Скажи хоть слово любви, хотелось ей закричать, скажи слово, что я для тебя значу больше, чем просто возможность позабавиться в постели. Скажи, что тебе хочется, чтобы жена, а не шлюха, согревала твои ночи! Скажи, что я не сундук и не тряпка, которую продают и покупают!.. Но этого он никогда ей не скажет…

— Сам гляди правде в глаза. Ты же меня купил! Так и не рассчитывай на что-то сверх счета!

Кэтрин с трудом удерживала слезы.

Какой-то момент их взгляды вели безмолвную схватку, затем, с подчеркнутой любезностью, Донован заявил:

— Если на то ваша воля, мадам… я получу по счету.

Руки его уже схватили Кэтрин, и рот припечатал ее губы, не давая дышать. Донован обхватил жену за талию, голова ее откинулась, и она ощутила его горячее, мускулистое тело рядом, в тоске подумав, почему так всегда должно быть. Унизительно всякий раз быть принуждаемой к этому и получать как пощечину очередное доказательство собственной слабости, когда первое же его прикосновение пробуждает в ней чувственный жар…

Донован тяжело дышал, слушая, как сердце бьется в груди, словно зверь, запутавшийся в чаще. Он вспомнил, как Кэтрин стонала в такие моменты: упоенно и бессвязно, — Кэтрин, женщина, способная сломать любого! Но тут же в его сознании вновь пробудилась мысль об Эндрю, и он потерял над собой контроль.

Он вновь прижал ее так, что она едва успела выдохнуть его имя, сжал ее голову ладонями и поцеловал вновь, жадно и страстно, словно стремился из глубин ее извлечь и присвоить всю ее сущность, все ее существо.

Кэтрин пыталась найти слова, чтобы дать ему почувствовать ее боль и страдания при одной мысли о том, что он может быть с Дженни; но его серые глаза вновь лишили ее дара речи. Кэтрин вдруг почувствовала, что все его разговоры о Дженни не более чем слова, что любит он ее, и даже отрицать это смешно.

Тщетно пыталась она бороться с затопившими ее чувствами, оторваться от его губ… Битва вновь была ею проиграна, всякий дух сопротивления сломлен. Он ослабил свою хватку, но ее собственные руки неизвестно как и почему оказались на его плечах и обвились вокруг могучей шеи Донована…

Словно уловив момент капитуляции, он уже ласкал ее и целовал вновь и вновь. Кэтрин в последний раз попыталась собрать остатки воли, но вместо протеста издала слабый стон страсти.

Донован не мог ни о чем думать, кроме как о чуде, происходящем всякий раз, когда он держал жену в объятиях. Тело ее сдавалось… Но вся ли Кэтрин в его власти? Действительно ли эта сводящая с ума, непредсказуемая женщина всецело его в эти моменты?! Ведь когда она была в его объятиях, губы ее приоткрывались навстречу его губам, тело сладострастно изгибалось, стремясь как можно теснее прижаться к нему! Донован не хотел ничего, только возноситься с ней на волшебные высоты страсти, где уже нет «я» и «ты», где остается лишь одна истина — слепящий свет блаженства… Он прижался к пульсирующей жилке на шее жены, в то же время освобождая ее от одежды, пробиваясь к мягкому теплу ее плоти; Кэтрин дрожала, желание переполняло ее, стремясь выплеснуться на поверхность. Она слабо застонала, прося еще, еще, еще…

Он, проникнув в нее, начал двигаться, сперва медленно, ловя каждый момент, играя с ней, дразня и возбуждая пальцами и губами, пока она не забилась под ним в страстном экстазе. В ее мире теперь не оставалось ничего, кроме него и горячих волн желания, затопляющих ее сознание; плоть Донована, казалось, превратилась в горячий, раскаленный меч, пронзающий саму ее душу, заставляющий все ее существо молить об освобождении от этой муки. Почувствовав, что она больше не в состоянии ждать, он проникал в нее глубже и глубже, вновь и вновь…

Откуда-то она слышала свой голос, свои всхлипы и мольбы; Донован шептал несвязные слова любви и желания ей на ухо, и оба утратили чувство времени.

Холодным и мучительным показалось Кэтрин возвращение к реальности; она испытывала стыд и опустошенность, и разрыдалась в безутешном горе. Она плакала, полагая, что для мужа она не более чем одно из удобств жизни, способ извлекать удовольствие!.. Как всегда, за мигом несказанного блаженства настал час сомнений и неуверенности, час расплаты.

Донован чувствовал, что жена плачет, и не мог утешить ее. Она отвернулась от него, и прошло много времени, прежде чем смогла уснуть. Но Донован уснуть так и не смог. По мере того, как бессонная ночь тянулась, в нем начало зарождаться осознание ситуации. Да, он проиграл. Он любит ее больше, чем любил Дженни или кого-либо еще. Он не может без нее, и утром ему придется признать эту горчайшую правду. Ведь если Кэтрин любит Эндрю, то ему, Доновану, придется делать выбор: либо ее счастье, либо его право держать ее рядом с собой до конца. Завтра… завтра он придет к окончательному решению…

Перед самым рассветом Донован Мак-Адам уснул.

24

Рассвет уже позолотил утренние облака, когда Кэтрин осторожно выскользнула из кровати. Тщательно одевшись, она немедленно поспешила к Энн, которая уже не спала, что немало удивило Кэтрин. Она не знала, что сестра плохо спала с момента бегства Эндрю, долгие ночные часы молясь то за благополучие любимого, то за здоровье и счастье Кэтрин, то за саму себя, чтобы иметь силы встретить грядущие испытания.

— Кэтрин, я не ждала тебя так рано!

— Ничего, я подожду. Только поторопись, пожалуйста, Энн.

— Хорошо, — кивнула сестра.

Она оделась с максимальной быстротой, поглядывая на Кэтрин, которая в нетерпении расхаживала по комнате, как пойманная тигрица.