Опоздал.

Как они смогли его так быстро вычислить?!

Очередное «хм» из коридора: маму так официально называли разве что в отделе ЖКХ, куда она ходила по делам жилищного кооператива, членом которого являлась. К слову, благодаря ей, а главное, её голосу и напору, их дом исправно инспектировали и оперативно исправляли недостатки. В общем, даже Гоша, «катюшкин мальчик», как она сама его называла, обращался к ней не иначе как «тёть Ал». А тут аж «Алла Евгеньевна», ты смотри!

— Сынок! — громыхнуло в дверь. — Ты уже проснулся?

— Тут только глухой не проснётся, — пробурчал Дима, а сам, не решаясь ответить в голос, лихорадочно думал: «Что делать? Что делать? Они обложили дом и от них не уйти? А если только в подъезде дежурят? Если в окно сигануть? Ну-ка, есть там кто?» Он, стараясь оттянуть время, крикнул: — Да! Счас!

А сам впрыгнул в шорты, стал напяливать футболку, застрял, чертыхнулся, вспомнил, что можно так не торопиться, раз ускориться можешь, чертыхнулся снова, прикрыл глаза, два вдоха… готово! Ускоренный в 50 раз, теперь уже не спеша натянул футболку, подобрался боком к окну, осторожно выглянул из-за шторы. Через мелкую рябь антимоскитной сетки до рези в глазах «отсканировал» взглядом весь двор и подходы к нему, но, конечно, есть ли там кто «из этих», понять не смог. Вот вроде кто-то незнакомый куда-то идёт, то есть куда-то застыл, может и из «ихних». Ну так тут весь двор незнакомцы! Кто тут кого знает? Раньше, по рассказам родителей, все всех знали во дворе, а то и в квартале. Ну тогда-то и дома были небольшие, двух-трёхэтажные, а не как сейчас: пятнадцати-тридцатиэтажные громадины. Сейчас же разве что дети, молодёжь друг друга узнают и дружат, да соседи по этажу (и даже они не всегда) стараются исключительно безопасности ради держаться «в позитиве». Остальные…

«Так что, с окна на дерево — и дальше ходу?.. Ага, и как это смотреться будет? К сыну пришла девушка — а он от неё сбежал. Вот сто пудов решат, что сделал девушке ребёнка, а теперь ушёл в бега, боясь ответственности. Написать, что ли, записку да сунуть маме в карман? А в записке той описать… Не-е-ет, нельзя их сюда впутывать. Раз уж «эти» действуют официально и совсем даже не идут на конфликт, то и они не спешат свои возможности открывать. Типа официальный визит дружбы? Приглашение в клуб ускоренных? Рискнуть, что ли?

Да и потом… Они уже здесь. Они показали, что прекрасно знают — как? откуда? — где я живу, и на крючке оказался уже не только я, но и мои родные. Родные. Давеча вот гопникам обещал, что пасти им порву за родных. Этим — тоже? Да, и этим тоже. Только вот здесь я совсем не уверен, что получится. Тут у меня преимуществ нет.

Что ж…»

Дима замолчал даже мыслями, осторожно сел на кровать в трагическую позу и приготовился «отчаиваться». Это у него раньше выходило на ура, и зрителей не надо было: хватало зеркала в шкафу. Мельком подсматривая за собой понурым, обычно он так сидел, иногда вздыхая и жалея себя, минут по двадцать-тридцать. А потом жизнь продолжалась. Сейчас… почему-то совсем не получалось таким образом стравить негатив. Вот не жалелось, и всё тут! Может, сознание подсказывало, что пока поводов отчаиваться нет, а может… может он из этого уже вырос?

Помучавшись таким образом с минуту, Дима неожиданно даже для себя подхватился, решительно направился к двери, в последнюю секунду замедлился — и рванул ручку на себя. Чуда не произошло и это всё же был не глюк: на пороге стояла вчерашняя незнакомка. Впрочем, если б не голос, сегодня он её не узнал бы. Вместо чёрного обтягивающего костюма — простенький сарафан в клеточку, вместо причёски «конский хвост» — что-то эдакое пышное колокольчикообразное с притягательной чёлкой. Босоножки на ногах, а глаза прячутся за громадными на пол-лица солнцезащитными очками. Совсем не похожа девушка на что-то угрожающее, а улыбка вполне себе искренняя.

Мама, чтобы разминуться с сыном, решила произвести рокировку, сама перебравшись на время в сыновью келью. Протискиваясь рядом с ним, прошипела ему на ухо:

— Я с тобой ещё поквитаюсь. Не мог предупредить заранее, что ли?

Дима непонимающе глянул на неё и понял, за что такая немилость: мама была в домашнем халате, волосы не расчёсаны. Дома хоть и порядок, но не идеальный, а к чаю только сушки, а не фирменный мамин торт. Тут в кои-то веки любимое чадо домой будущую, может быть, невестку привёл, а тут такой кавардак.

Незнакомка, тем не менее, конечно же, услышала мамину реплику.

— Вы меня извините. Я просто без приглашения пришла, даже Димочка не знал. Ну прости, малыш.

Она сняла очки, потом прильнула к Суперпупсу и легко прикоснулась губами к щеке остолбеневшего от всего происходящего (и от волнения) Диму. Тот окосел ещё больше и почти молитвенно глянул на маму, мол, а чего это она, я же её не трогал?! Алла Евгеньевна, впрочем, на помощь идти не спешила, наоборот, тут же подлила масла в огонь. Видать, из коварной женской солидарности:

— Ты нас не познакомишь?

Такой подлянки от самого родного человека Дима не ждал. Он, соляной столп, начал краснеть с ног до головы. В голове лихорадочно крутились какие-то нелепые, а, скорее, редкие женские имена типа «Кристина», «Снежана», «Виталина». Секунды шли, а Дима только рот разевал, как рыба, выброшенная на берег. Незнакомка, казалось, от ситуации просто изнемогала и делала невероятные усилия, чтобы не рассмеяться в голос. Пауза затягивалась, и Суперпупс уже истратил все позволительные в данной ситуации задумчивые и «вспоминательные» выражения лиц. Наконец, когда уже обе женщины набрали воздух в груди, дабы изобличить юношу в ветрености и беспечности, он выдавил из себя хрипло:

— Ма, знакомься, это… Евлампия, — девушка хрюкнула, задавливая возмущённый смешок. Нашёл тоже имечко. Дима в душе испепелял свой язык по тому же поводу. Мама в очередной раз хмыкнула. Вот жеш наградил бог её сына причудами. — Евл… Еля, это — мама. То есть Алла Дмитриев… эээ… Алла Евлампьев… Алла Евгеньевна!

— Вспомнил, наконец, — хмыкнула мама. — Хоть с третьего раза. Ну, будем знакомы, Евлампия.

— Можно просто: Лампа. Меня так мама звала.

— «Звала»? То есть… А ну скройся, срамота! — последний крик относился уже к папе, который вышел на разговор, заспанный, недовольный от того, что разбудили. Вышел в том, в чём спал: семейные трусы. Всё. Ну, крестик. Шлёпанцы. Но шлёпанцы не в счёт. Папа разглядел, что девушка, с которой беседуют на пороге родные — не вернувшаяся вдруг под утро дочь, а совсем даже незнакомая девушка. Потом перевёл взгляд на маму, на себя.

— Уй, йо! — поспешил в спальню.

— Здрасьть, Игорь Владиславович! — крикнула ему вдогон «Евлампия». — А по поводу вашего вопроса, — это уже к маме: — я сирота. Ну, ты готов? — теперь реплика адресовалась Диме. И, пока тот снова не превратился в столп, добавила: — Забыл, что ли? Ууу, голова дырявая. Мы же в зоопарк собирались! Давай, ноги в руки, зубы чисть — и поскакали.

— Аааа, да, счас, — Дима не знал, куда идти, за что хвататься и что делать. Сунулся в туалет, потом — в ванную. Зажужжала механическая щётка, и сквозь её гудение и рой спорящих и противоречащих в его голове придуманных советчиков всё же пробивался разговор, что происходил сейчас в прихожке.

— Так может пройдёшь пока, Еля. Не буду звать тебя Лампой, как-то не звучит. Неожиданно всё. Слышишь, сынок? Придёшь, уши отдеру.

— Ой, не надо, Алла Евгеньевна, мне он целый больше нравится. О, привет, Катюш! Я — Евлампия, — произнесла она с придыханием. Дима чуть не подавился.

— П-привет, — значит, уже и сестра проснулась, выползла на шум.

— Я смотрю, у вас это семейное, — сказала непонятную для остальных фразу «Евлампия», залилась серебристым смехом. — А Дима мне о тебе много рассказывал.

«Та-а-ак, значит, они про неё всё знают, и она у них на крючке», — «перевёл» фразу Дима, вытирающийся полотенцем.

— Да-а? — протянула недоверчиво Катька.

— Но только хорошее.

— Хм, — одновременно сестра и мама.