— В одиночку он не захватит корабль! — сказал он обеспокоенному моряку.

В конце концов, тот согласился на компромисс. Раб получит свою привилегию, но цепей с него не снимут. Дуг все понимал. Пленные на этом корабле были сплошь рабы, которые, со своей стороны, совершили тяжелые преступления. Чаще всего это были нападения на господ. Ни у кого из них не было страха, и каждому из них больше нечего было терять. Кроме разве что Аквази, но Дуг ни в коем случае не мог рассказывать чужому капитану всю его историю.

Нора беспокоилась о Джефе: что будет с ним, когда он увидит отца в цепях? Но тут ребенку помочь было невозможно, и Дуг тоже не считал правильным обманывать мальчика. Его отец никогда не станет королем. Он остался рабом.

Аквази почувствовал скорее страх, чем облегчение, когда два матроса вскоре после выхода корабля из порта пришли в трюм и отсоединили его цепи от днища. Он уже устроился на жестких, пропитанных соленой водой досках — ни один из узников не должен был во время многодневного путешествия видеть солнце, а свобода движения ограничивалась сидением на корточках при поглощении скудного рациона. Аквази знал, что его ожидает. Он видел достаточно африканцев, которые в истощенном состоянии, наполовину мертвые от голода, сходили с корабля.

Однако теперь его снова вывели на свет. Причем Аквази не ожидал ничего хорошего. С его помилованием чуть-чуть не получилось — и, наверное, губернатор вообще передумал. Аквази приготовился к смерти. Если его в цепях бросят в воду, все будет кончено: с таким железным весом никто не смог бы выплыть. Кроме того, тут водились акулы.

Но его повели не на верхнюю палубу, а только на промежуточную — сухую и не такую темную, как трюм корабля. Мужчины постучали в какую-то дверь.

— Вот и он... мадам!

Они как будто ухмылялись, произнося последнее слово.

И Аквази понял почему, когда дверь открыла Маану.

— Ты? — спросил он, когда мужчины втолкнули его в маленькое, но чистое и сухое помещение, в котором ожидали его жена и сын.

— Папа!

Джеф хотел подбежать к нему и броситься в его объятия, но цепи отпугнули его. Он вопросительно уставился на Аквази. Но тот сначала посмотрел не на сына, а на супругу, которая хладнокровно встретила его взгляд.

— Ты отправляешься со мной? — хрипло спросил он.

Маану кивнула.

— Я — твоя жена, — твердо сказала она. — Мы должны быть вместе. Если ты хочешь... Если ты, наконец, согласишься с этим.

— Маану...

У Аквази пересохло в горле.

Маану подала ему стакан воды.

— Выпей, — сказала она спокойно. — И ты, конечно, не обязан жить вместе со мной. Если ты хочешь, я построю себе хижину в стороне от твоей. Но я... Я подумала, что попытаюсь еще раз.

Она указала на большую корзину из лозы, в щели которой на свет сердито смотрела толстая белая курица.

Аквази невольно рассмеялся.

— Ты раздобыла курицу? — спросил он. — Для ритуала обеа?

Маану кивнула.

— На островах точно найдется колдун-обеа и, может быть, какой-нибудь сговорчивый дуппи. В этот раз вблизи не будет никакой Норы. И я не спущу с тебя глаз. В этот раз колдовство должно подействовать.

Аквази помолчал несколько мгновений. Но Маану не поднимала на него взгляд, она напряженно смотрела через маленький иллюминатор каюты на море. А затем вдруг почувствовала твердую, крепкую руку на своей ладони. Цепи Аквази зазвенели, но они были достаточно длинны, чтобы он мог дотянуться до Маану.

— Пусть курица живет, — сказал он тихо. — Ты сама — достаточное колдовство.

— Так что там сейчас было с курицей? — спросил Дуг.

Фортнэмы выехали верхом на побережье и смотрели, как вдали мимо них проплывал корабль, увозивший Аквази и его семью в тяжелое, но общее будущее. Дэдэ сидела в седле перед Дугом и верещала от удовольствия, когда Амиго переходил в галоп. Эта поездка служила, прежде всего, для того, чтобы отвлечь ее. Малышка с большим трудом разлучилась с Джефом и уже сейчас очень тосковала по своему брату.

Нора пожала плечами.

— Ты же знаешь церемонии обеа, — сказала она затем. — Кровь курицы вызывает дуппи.

Дуг кивнул.

— Конечно, — сказал он. — Но зачем он ей нужен? Я имею в виду... Разве третий не лишний?

Нора рассмеялась.

— Можно вызывать духов по разным причинам, — пояснила она. — Однако Маану надеется на одинокого, жаждущего любви дуппи. И он, если повезет, овладевает человеком, на которого направлено действие церемонии, после чего тот проникается любовью к тому, кто оплатил ритуал.

Дуг в свойственной ему манере потер лоб.

— И это потом действует вечно? — недоверчиво спросил он.

Нора покачала головой.

— Нет. Ни один дух не остается навечно. Однако некоторые... Некоторые сопровождают людей очень-очень долго.

Она бросила почти извиняющийся взгляд на хижину на берегу.

Дуг вздохнул.

— Я могу это подтвердить.

Он знал, что Нора, как и раньше, всегда носит с собой память о Саймоне. И поскольку еще не была назначена дата их свадьбы, он видел в этом угрызения ее совести по отношению к первому любимому.

Нора глубоко вздохнула. А затем приняла решение.

— Едем! — сказала она хладнокровно и пустила своего коня в галоп.

Аврора послушно добежала до воды, затем остановилась, испугавшись волн, бившихся о берег. Нора слезла с кобылы и отпустила поводья.

Камея, которую она когда-то приказала сделать из фамильного перстня Саймона, лежала в кармане ее платья для верховой езды, была теплой на ощупь и надежной. Нора, как всегда, ждала прикосновения к ней, однако теперь это все прекратится.

Молодая женщина кивнула Дугу, который стоял рядом с ней в воде. Затем она сунула руку в карман своего платья и еще раз с любовью провела пальцами по той вещице, которая все это время была памятью о Саймоне. Она вытащила камею из кармана, посмотрела, как в ней играет солнце, — а затем размахнулась и забросила ее далеко в море.

Нора прижалась к мужчине, которого любила, и ей показалось, что она всем сердцем чувствует, как ветер шумит в пальмовых листьях и гонит над морем облака. Волны ласково плескались вокруг нее, и она была уверена, что слышит нежный голос Саймона, который шепчет ей слова прощания, прежде чем его душа исчезнет в бескрайних просторах Карибского моря.

Послесловие

Если это было так просто, почему же к маронам не сбежали все рабы?

Этот вопрос напрашивается, когда в этой книге — или, в моем случае, в поисках материалов для этой книги — читаешь, как близко находились села маронов к городам белых людей и как слабо охраняли рабов. Это зачастую лишало сна тогдашних белых господ — баккра. На каждой большой плантации на Ямайке или других островах на двести пятьдесят рабов приходилась всего лишь одна семья и приблизительно десять надсмотрщиков, а рабы, в большинстве своем, были молодыми крепкими мужчинами, у которых имелся доступ к мачете или, по крайней мере, к острым кухонным ножам. Было бы нетрудно напасть на белых, тем более что их огнестрельное оружие вряд ли повлияло бы на соотношение сил. В восемнадцатом веке еще стреляли из пистолетов и ружей, а также мушкетов с кремневыми замками, которые надо было перезаряжать после каждого выстрела. При серьезном нападении рабочей бригады у надсмотрщика было не более одного выстрела.

Тем не менее, в истории рабовладения в Карибском море, а также в южных штатах США, наблюдалось очень мало восстаний рабов, и ничтожно мало чернокожих решались на побег. Даже тогда, когда цель была относительно близка, как горы Блу-Маунтинс на Ямайке. О причинах этого можно лишь строить предположения, а они, конечно, весьма разнообразны. Так, например, следует учитывать, что на плантациях явно наблюдалась значительная «текучка». Продолжительность жизни полевого раба была чрезвычайно низка. К тому же почти беспрерывная тяжелейшая работа забирала у него слишком много энергии, и на разведывание возможностей побега ее просто не оставалось. К тому же существовали языковые барьеры, как об этом уже говорилось в книге: в Африке было и существует огромное количество племенных языков, а рабы попадали на Ямайку из самых различных областей Черного континента. Таким образом, пиджин-инглиш, который вновь прибывшие африканцы вынуждены были учить с большим трудом, зачастую служил не только средством общения с баккра, но так же был для чернокожих единственной возможностью понять друг друга. Для планирования и координации восстания его просто могло быть недостаточно.