«Кулаки», завидев алые полотнища, в ужасе убегали. А «батраки» обнимали «рабочих» и хором пели:

Мы в колхоз идем, идем,

К жизни радостной придем!

Разумеется, они старались петь как можно красивее, хотя разочарованная Мотя утверждала, что получается это у них лишь самую чуточку лучше, чем у «кулаков».

Как бы там ни было, репетиции проходили вполне успешно, и Зоя Александровна советовала пригласить на утренник всех герасимовских бедняков и середняков.

В спектакле принимало участие несколько саковцев. Приверженцы Петра давно покинули своего главаря, и теперь он почти перестал показываться на улице. Изредка пионеры видели его в отдалении, одинокого и скучающего. Всякий раз он грозил им кулаком и исчезал у себя во дворе. «Боится», — решили они.

В тот день, когда должна была состояться генеральная репетиция, к двенадцати часам пришли только Павел и Мотя с Клавой. Остальные участники спектакля не явились и в половине первого и в час.

Это было невиданное нарушение дисциплины. Недоумевающая Зоя Александровна долго смотрела в окно на пустую улицу, рассеянно накручивая на руку свою светлую косу. Наконец она сказала:

— Вы, ребятки, разузнайте, в чем дело, а я пока просмотрю, как вы заметки в стенгазету написали.

Павел мрачно предложил:

— Пойдемте к Яшке…

У избы Якова Павел посвистал условно. В окне, между двумя банками герани, моментально показалась Яншина голова. Но у него были такие испуганные глаза и он выглядел таким жалким, что Клава шепнула Павлу:

— Заболел, наверно…

Яков делал странные движения руками, и они сообразили, что он просит их идти на огород, за сарай.

— Чудное что-то с ним делается, — недовольно сказал Павел. — Подожди, Мотя, через забор не лезь. Тут у нас одна условная доска отодвигается.

Через минуту за сарай явился Яков.

— Ребята, — виновато начал он, — меня мать не пустила…

Павел, не глядя на него, раздраженно перебил:

— Не ври! Всегда пускала!

— Всегда пускала, а теперь нет… Вот гляди, что она нашла сегодня в сенях…

Яков протянул скомканную бумажку. Это был листок из ученической тетрадки в клеточку, исписанный корявыми буквами:

«Во имя отца и сына и святого духа… был слышен во святом граде Иерусалиме голос господень, и сказал господь: кто в колхоз пойдет, не будет тому благословенья. Перепиши письмо это семь раз и отдай соседям своим. Аминь».

— Мать прочитала и давай плакать, — жалобно заговорил Яков, — а мне сказала, что если из пионеров не выпишусь, так голову оторвет. А потом сказала, чтобы я переписал семь раз…

— Ну а ты?

— Чего я? — помедлил Яков.

— Переписал?

Яков вздохнул и не ответил.

— Ну? Чего молчишь?

Яков прошептал чуть слышно:

— Переписал, ребята.

Павел сверкнул глазами:

— Зачем?!

— А если… это самое, правда?

— Дурак!

Мотя тихо ахнула:

— Яша! Да разве настоящие пионеры в бога верят? Это ж только от некультурности.

Яков шмыгнул носом.

— Да, а мать-то дерется… К соседям вчера ходила, так там тоже такие записки нашли.

Клава вдруг всплеснула руками:

— Ой, так это же нищенка! Ну да! Я сама видала, как она у соседей христа ради просила и что-то в сени бросила. Я тогда даже подумала: что это она бросает?

Павел молчал, соображая.

— Пошли-ка в избу-читальню. Надо подумать, что делать. Эх, задержать бы эту нищенку нужно было! А теперь ищи ветра в поле.

В избе-читальне Зоя Александровна склонилась над листом стенгазеты. Возле нее вертелся Федя. Увидев вошедших пионеров, она спросила:

— Кто писал эту заметку «Сдадим хлеб родному государству!»?

— Я, — сказала Мотя.

— Тут написано «здадим».

— Вот так написала! — пропищал Федя.

— А ты-то откуда знаешь, как надо! — огрызнулась Мотя. — Во втором классе только учиться будешь… Я сейчас поправлю, Зоя Александровна.

Павел протянул учительнице скомканный листок.

— Зоя Александровна, поглядите, что нищенка по деревне разбросала.

Учительница быстро пробежала записку глазами и весело рассмеялась:

— Какая глупость!

— Зоя Александровна, — сказала Мотя, метнув короткий взгляд на Якова, — а есть, которые уже переписали по семи раз!

— Молчи! — цыкнул Яков, краснея. — Вот я тебе дам!

Учительница молчала, думала о чем-то. Лицо ее было серьезно. Наконец она внимательно посмотрела на пионеров.

— Всеми средствами пользуются враги, ребята! Знают, что еще темных людей много… Вот что… Даю вам боевое пионерское задание: надо все эти записки собрать по дворам. Я напишу об этом в газете. А потом еще на собрании расскажем… Пошли!

Неподалеку от избы-читальни, посреди улицы, с гармошкой в руках стоял Данила, окруженный приятелями. Увидев учительницу, скривился в улыбке, выплюнул на землю дымящуюся папиросу.

— Наше вам с кисточкой, Зоя Александровна!

— Все балагуришь? — сухо сказала она и прибавила: — Я вот что хотела сказать тебе, Данила: ты не обижай Павлика! Мне дети передавали, что ему от тебя прохода нет.

— Наговоры, — усмехнулся он, перебрасывая всхлипнувшую гармонь с руки на руку.

— Смотри! Услышу еще раз — в милицию сообщу.

— Что вы, Зоя Александровна! Я скоро приду к вам в комсомол записываться. Вы, говорят, комсомольскую ячейку организуете?

— Ну, неужели придешь? — сердито сказала она. — А тебя в комсомоле ждут не дождутся!

Данила глуповато хохотнул, глядя вслед удаляющейся учительнице, рывком растянул запевшую все лады гармонь.

ГЛАВА XI

У КОСТРА

Под воскресенье ребята пошли на озеро удить рыбу. Запаслись едой, теплой одеждой: решили ночевать на берегу.

До озера несколько километров. По дороге девочки пели песни, бегали между деревьями, пугая белок, аукались. Они шли без сетей и удочек — какие из девчонок рыболовы! Взяли их, чтобы за костром следили да уху варили.

Одна Мотя несла удочку на плече. Она — как мальчишка, даже стрелять из ружья умеет: отец выучил.

Был погожий день. Солнце, уже не горячее, но по-прежнему яркое и ласковое, плыло над тайгой, пробивалось светлыми полосами и пятнами сквозь чащобу и бурелом, сверкало на полянке.

Павел и Мотя шагали позади всех, о чем-то совещаясь. Яков сначала обиделся, что они не позвали его к себе, потом ухмыльнулся, зашептался с ребятами. Они остановились под старой сосной и вдруг нестройно запели:

Тили-тили тесто,

Жених и невеста.

Тили-тили тесто,

Жених и невеста.

Со смехом сбежались девочки. У Моти мелко задрожали пухлые губы.

— Дураки! Сами вы женихи! — она расплакалась.

Девочки, посмеиваясь, стали ее успокаивать:

— Брось, Мотя, да они же просто так, балуются…

Мотя всхлипывала:

— Они думают… как идем вместе, так, значит… жених и невеста… Дураки! Все пионеры… дружить должны!

Павел, красный, подошел к Якову.

— Это ты придумал?

— Ничего не я…

— Врешь, ты! Вот набью тебе шею, тогда узнаешь, — он сказал это довольно миролюбиво. Ему самому было немножко смешно.

— А у тебя, это самое, секреты от друзей завелись?

— Дурень, да ты знаешь, про что она говорила?

— Про что?

— Вот нарочно не скажу, потому что ты дурак. — Он подумал и прибавил: — На озеро придем, тогда скажу.

Якова мучило любопытство, но виду он не подал и до самого озера шел рядом с Павлом, посвистывая и балагуря: хотел загладить вину. Когда пришли, Павел ничего не сказал — должно быть, забыл. Разъехались на лодках ловить рыбу и купаться.

Вода в озере холодная, чистая. Если всмотреться, можно увидеть илистое дно, зеленые лапчатые водоросли, мелких рыбешек, которые сверкают под лодкой.

Летом из разных лесных деревень на озеро приходит много рыболовов, и на его берегах по ночам горят костры, будто в огромном цыганском таборе. Озеро большое — всем места хватает.