— «Переведите на итальянский, — прочитала она. — „Нам нравится путешествовать. А вам? — А нам нравится сидеть дома"…» Что за фигня? Какая-то неправильная книга, — недовольно сказала Лёка Ж., вернула мне самоучитель и отвернулась к иллюминатору.

Я раскрыл учебник, намереваясь скоротать дорожку за чтением, и тут заметил, что в кармашке кресла передо мной лежит газета. Я вытащил ее наружу. Газета называлась «Cronaca di Roma» — «Римская хроника». С газетной полосы на меня смотрел выглядывающий в пролом кирпичной стены молодой человек с огромными испуганными глазами, которые казались еще больше и испуганнее под сильными линзами крупных очков в роговой оправе. Из одежды на нем были только трусы. Рядом шла колонка текста. Заголовок над ней сообщал: «Non diventare tonto. Compa casa con Tuttotondo». Порыскав в скудном словарике моего учебника, я перевел: «Не будь дураком. Купи дом в Туттотондо». Наверное, это тоже итальянский юмор. Я положил газету в свою сумку, чтобы как-нибудь на досуге попрактиковаться в настоящем итальянском.

Стюард с тележкой поравнялся с нашим рядом. Лёка Ж. старательно делала вид, что не замечает итальянца. Он обслужил соседей напротив и двинулся дальше.

— Э! Синьор, перфавора! — обиженно крикнула ему Лёка Ж.

Стюард обернулся, увидел Лёку Ж. и улыбнулся.

— Oh, scusi, singorina! Acqua minerale, vino, succo?[1]

Лёка Ж. оторопела.

— Какая еще сука? — выдохнула Лёка Ж.

— Лёка, «сукко» — это «сок» по-итальянски, — тихо объяснил я. — Не забывай, он русского не знает…

— А-а-а… — оттаяла Лёка Ж. — Нет, суку я не хочу. Вино, — ласково сказала она стюарду.

— Vino, — перевел сам себе итальянец и уточнил: — Rosso o bianco?

— Что он говорит? — шепнула мне Лёка Ж.

— Спрашивает: красное или белое, — ответил я.

— А… белое, — выбрала Лёка Ж.

— Пэрфаворэ, вино бьянко пер ля синьорина, — перевел я.

— И красное, — добавила Лёка Ж.

— Э россо, пэрфаворэ, — перевел я.

— И себе возьми оба, — не могла остановиться Лёка Ж. — Я у тебя заберу, когда он уйдет.

— Ми анкэ, пэрфаворэ[2], — вздохнул я.

Стюард немного удивился, но налил четыре стакана вина и поочередно протянул их мне, приговаривая:

— Prego.

— Грациэ милле! — ответил я.

— Ты так хорошо знаешь итальянский! — восхитилась Лёка Ж., когда стюард удалился.

Она приподняла пластиковый стакан.

— Я хочу выпить за… О-ё, — спохватилась она, — зачем я набрала вина? У меня же мартини! Придется тебе выпить вино самому.

— В меня столько не влезет, — воспротивился я.

— Надо, Сева, — настаивала Лёка Ж. — А то перед итальянцем неудобно. Еще подумает, что я вином его брезгую.

Дабы не подмочить в глазах итальянца репутацию Лёки Ж., мне пришлось выпить все четыре стакана.

Потом как-то сам собой образовался обед: сыр, салат с креветками, рис с овощами и красной рыбой, печенье, булочка, фрукты… Лёка Ж. ела за двоих — в буквальном смысле. Видимо, ей очень хотелось понравиться Энрико Карузо. Или стюарду. Или сразу всем, не знаю.

Когда Мимино снова появился, чтобы забрать использованную пластиковую посуду, Лёка Ж., поблагодарив его по-итальянски, ткнула меня локтем.

— Спроси, как его зовут.

— Комэ си кьяма? — спросил я.

— Pasquale, — ответствовал стюард.

— О! — восхитилась Лёка. — А меня зовут Лёка. Переведи ему.

— Си кьяма Лёка, — перевел я и добавил: — Ми кьямо Сева.

После этого Лёка Ж. потребовала, чтобы я выяснил, кто ведет самолет, а то она беспокоится за безопасность полета. Не знаю, каким образом я это перевел, но Мимино меня понял и ответил, что синьорина может не волноваться — за безопасностью полета следит командир экипажа, который находится сейчас в кабине экипажа. Наверное, итальянское вино разрушает языковой барьер.

— Как же так! — поразилась Лёка Ж. — Вы же здесь!

— Комэ? Лэй э куи! — перевел я на автомате и заснул.

После терпкого итальянского вина и сытного итальянского обеда грех было не уснуть. Последнее, что я успел увидеть перед тем, как впасть в забытье, — вытянувшееся лицо стюарда.

Проснулся я оттого, что в ушах у меня звонко заголосил Робертино Лоретти:

Я открыл глаза. На моей голове торчали наушники. Лёка Ж. лукаво улыбалась и тыкала пальцем в иллюминатор. Внизу, под нами, проплывали буколические средиземные ландшафты — рощицы округлых дерев посреди зеленых лугов и желтоватых полей.

— Мы в Италии! — радостно сообщила Лёка Ж., освободив от наушников. — Мы на родине Адриано Челентано, Тото Кутуньо и Дольче с Габбаной!

— Во-первых, Италия это еще и родина Пуччини, Феллини, Пазолини, Росселини… — заметил я.

— Они что, родственники? — перебила меня Лёка Ж.

— Однофамильцы… Во-вторых, я бы сказал: мы над Италией. А в-третьих — и что тут особенного?

— Какой ты зануда! — Лёка Ж. бросила на меня взгляд, полный сожаления, и потребовала: — Посмотри, какая красота.

Я посмотрел еще раз. Невдалеке показалось нечто похожее на вулкан.

Пассажиров попросили пристегнуться — боинг пошел на снижение. Мы приближались к ландшафтам, которые превращались в еще более умиротворенные пейзажи, вдохновлявшие итальянских художников на всякие каприччио.

Вот уже показалось здание аэропорта Леонардо да Винчи, он же — Фьюмичино. Я внутренне сжался, приготовившись к пикирующей посадке. Но едва опустившись к взлетной полосе, «боинг» резко взмыл в воздух и полетел дальше.

— Я не поняла, — растерянно сказала Лёка Ж. — Куда это мы? Мы что, в Рим сегодня не попадем?

Я глянул на часы. До нашего прибытия в аэропорт был еще целый час. Наверное, нам не разрешили посадку из-за того, что прилетели слишком рано.

Самолет сделал круг над Римом довольно низко, так что можно было рассмотреть все основные достопримечательности, перечисленные в тексте самоучителя о поездке масок в Вечный город.

— Зато у нас бесплатная экскурсия по городу с высоты птичьего полета, — сказал я Лёке Ж., указывая на архитектурные памятники. — Вон смотри: Колизей, там проходили бои гладиаторов. А вон Ватикан, там живет папа римский.

— Что мне твои гладиаторы с папой римским! — возмутилась Лёка Ж. — Я курить хочу.

— Синьорина! — сказал я строго.

— Да, я синьорина, — признала Лёка Ж., — но я женщина, и ничто человеческое мне не чуждо…

Самолет снова пошел на посадку и опять взмыл в воздух, отправившись на второй круг.

— Ну вот, теперь, пока не рассмотришь все как следует, пока не покаешься в оскорблении папы римского, мы не сядем, — пояснил я.

— Боже! — взмолилась Лёка Ж., воздев ладони. — Прости меня. Я очень люблю папу… римского. Обязательно схожу к нему и передам от тебя привет. Но сейчас я очень хочу курить. Можно мы приземлимся?

Самолет качнуло — сначала в одну сторону, потом в другую. Нехорошо качнуло — так, что по телу побежали мурашки.

— Лёка, ты очень некорректно сформулировала запрос! — воскликнул я.

— Что не так? — испугалась она.

— Ты не уточнила, как мы приземлимся!..

Нос боинга резко накренился, и мы понеслись к земле.

— Я сейчас уточню, — пообещала Лёка Ж.

— Поздно!

Хлопок. Самолет задребезжал, в иллюминаторе побежали строения аэропорта. Мы приземлились. В полной тишине.

Пассажиры из самолета также выходили молча.

— Какие-то неправильные итальянцы, — шепнула мне Лёка Ж. — Тихие.

У выхода на трап стоял Паскуалино.

— Смотри, твой командир. Попрощаться хочет, — сказал я Лёке Ж.

— Никакой он не командир. Он самый обыкновенный стюард, — грустно сообщила она.

— Как ты догадалась? — поинтересовался я.

— Он мне сам сказал, — ответила Лёка Ж.

Кажется, я что-то пропустил…