Так выздоравливающая королева приступила к выполнению своего секретного плана. Такая настойчивость достойна уважения. Веря в неизбежность предсказаний звезд, в начале мирных переговоров она сказала послу Венеции Джованни Корреро, что звездные сочетания предвещали жестокие события в жизни государей. И подтверждением этому были заговор дона Карлоса против его отца в Испании [180] и несчастья Марии Стюарт, заключенной в замке Лошлевен в Шотландии. Болезнь отступила, и врожденный оптимизм Екатерины побуждает ее думать, что плохое позади и не только для нее. Несмотря на слабость, 26 мая она берется за перо, чтобы поблагодарить Елизавету Английскую за то, что она приютила Марию Стюарт, едва спасшуюся от своих взбунтовавшихся подданных и укрывшуюся у своей кузины; она уверена, что ее невестка получит помощь, милость и дружбу королевы Англии. Она знает мнение Елизаветы: «Нужно, чтобы государи помогали друг другу, чтобы наказывать своих подданных – бунтовщиков, непокорных своим суверенам».

Положение французского правительства далеко не блестящее. Рейтары-протестанты медленно покидают королевство, держа у себя в заложниках посланника и казначея короля, потому что они считают недостаточной полученную ими сумму, чтобы покинуть королевство. Они все еще находятся на территории королевства и гонят захваченных ими 1600 баранов и 7000 голов крупного рогатого скота. Король и королева-мать, не чувствуя себя в безопасности, окружают себя телохранителями. Во время аудиенции 11 июня Екатерина доверительно прошептала Джованни Корреро: «Неизвестно, может быть, даже в этой комнате есть люди, желающие нашей смерти и способные нас убить своими собственными руками. Но Господь этого не допустит, потому что наше дело – это дело его и всего христианского мира». У нее есть веские основания для надежды: «Если правду говорят, что времена меняются каждые семь лет, то еще возможно, что удача нам улыбнется, потому что наши мучения начались семь лет назад». В это время королева встала по отношению к Конде и его партии на позицию силы. Казнь графов д'Эгмона и Горна, обезглавленных в Брюсселе при огромном стечении толпы, стала для нее примером для подражания. Она сказала испанскому послу, что это «святое решение» и что то же самое она собирается вскоре повторить во Франции.

Но еще нужно суметь захватить виновников, которых надлежит наказать. Конде укрылся за стенами Нуайе в [181] Бургундии, где он приказал выкопать рвы. Колиньи укрепляет свой дом в Шатильоне. Ла Рошель не разрешила войти в город королевскому гарнизону: крепость стала идеальным местом для отступления мятежников.

Войска гугенотов прошли через Пикардию, направляясь во Фландрию. Ими командует сеньор де Коквиль. Но ни в коем случае нельзя допустить соединения войск протестантов Франции и бунтовщиков Нидерландов. Маршал де Коссе помчался навстречу Коквилю, разгромил его, взял в плен в Сен-Валери, казнил и отправил его голову в Париж.

Через некоторое время, 21 июля, армия Людвига Нассауского разбита герцогом Альбой. Теперь Екатерина свободна в своих действиях против мятежников. 29 июля она приказывает нескольким капитанам в Бургундии присоединиться к де Таванну, чтобы схватить принца Конде.

Из-за болезни короля казнь пришлось отложить. Карл IX страдает от непрекращающейся лихорадки, характерной для прогрессирующего туберкулеза. Вместе с матерью он удалился в Мадридский замок в Булонском лесу, недалеко от Парижа. Замок был укреплен; вокруг него вырыли рвы. Королевскую семью охраняют десять пехотных батальонов и 6000 швейцарцев, стоящих поблизости. Молодой король сильно похудел и выздоровел только к 17 августа. В это же время слегла его мать из-за сильного кишечного расстройства. Пока король был болен, она продолжала воплощать в жизнь свои замыслы, пытаясь отрезать гугенотам пути отступления к Ла Рошели. Решив, что она усыпила подозрения жителей города после того, как обсудила с ними условия пребывания в городе гарнизона, 5 августа Екатерина направляет де Коссе захватить город. Но ларошельцы предусмотрели необходимость обороны: маршал узнал, что крепостные стены охраняют гасконцы и провансальцы; ему придется отказаться от выполнения своей миссии. По тревоге собираются сторонники Конде в Провансе, Дофине, Пуату, Пикардии, Бри. О помощи попросили Германию. Людвиг Нассауский, принц Оранский, стоит в Кельне, готовый выступить, как говорят, с 6000 всадников и 15000 пехотинцев. [182]

Теперь католики и король должны принять решительные меры. Основная проблема – финансирование войны – была почти решена. В который уже раз духовенство станет главным поставщиком денег. Папа Пий V, которому был направлен 13 июня банкир Аннибале Ручеллаи, в булле от 1 августа разрешил королю получить с церквей исключительную помощь: 150000 ливров дохода, или 1500000 ливров, которые священнослужители передадут ему, отдав в залог или продав свое имущество. Эти деньги должны быть использованы исключительно на «наказание гугенотов» и, если удастся, на возвращение их в католическую веру. Когда была получена эта булла, мнения в Королевском совете разделились. Канцлер де Л'Опиталь отказался ставить на нее королевскую печать. Он осуждает папский акт и называет его провокацией. Такое поведение станет причиной его немилости. Парижский парламент соглашается утвердить буллу 20 сентября. Даже духовенство, часто сдержанное, пока решительно настроено сделать усилие. 4 сентября синдики[10] учредили ежегодную ренту в 75750 ливров в городской ратуше Парижа. В обмен на это город выплатит королевской казне крупную сумму в 900000 ливров. Города королевства последовали примеру столицы и дают взаймы значительные суммы денег: так, Марсель дал 50000 ливров.

Такие действия и приготовления уже давно начали тревожить Конде. Некое предупреждение дало ему возможность узнать предполагаемый день его похищения. Один из шпионов, следящих за тем, что происходит в Нуайе, попал в руки главы протестантов. При нем нашли записку: «Зверь попался, можно начинать охоту». Смысл послания совершенно ясен. Конде немедленно покидает свое убежище. 27 августа об этом узнают при дворе: принц и его семья переправились через Луару и через Берри вместе с Колиньи направляются к Ла Рошели. Побег принимает размеры массового бегства. На привалах все гугеноты городов и деревень присоединяются к нему с бесчисленными повозками и [183] телегами, увозя продовольствие, женщин и детей. Адмирал пишет королеве, что это похоже на повторение исхода из Египта богоизбранного народа. В одном из своих манифестов Конде осуждает посягательства на эдикт о мирном урегулировании и проявления насилия по отношению к протестантам: все эти злоупотребления исходят от плохих советников короля. Именно против них направлен его законный бунт.

Король не сразу принимает вызов, он снова болен. Неудачное кровопускание становится причиной воспаления в руке. Обезумев от страха, что может остаться калекой, король вызвал к себе в Сен-Мор свою мать и братьев. В Сент-Шапель и во всех церквах Парижа идут мессы. Воспаление исчезает. Такое выздоровление воспринимается как знак свыше: Господь хочет сохранить руку короля, чтобы тот мог ему служить.

Под влиянием Екатерины в Сен-Мор был выработан документ, похожий на объявление войны протестантам. Стремление к терпимости и миру сменилось ненавистью к бунтовщикам. Этот акт ознаменовал переход между двумя направлениями в политике. Меняется состав правительства. Кардинал-фанатик Лотарингский сменяет миротворца, канцлера де Л'Опиталя. Название этого документа весьма красноречиво: «Запрет на проведение любых проповедей, ассамблей, богослужений, кроме католических, апостольских и римских». В нем король детально рассказывает обо всех имевших место мятежах, в которых предводительствовали знатные вельможи, подстрекаемые министрами-священниками новой религии, еще со времен царствования Франциска I. Он объясняет далее, что еще до его совершеннолетия, его высокочтимая повелительница и мать, не располагавшая тогда большой силой, разрешила принять предварительный эдикт от 17 января 1562 года, установивший терпимость по отношению к существованию двух религий. «Надо было надеяться, что мы искореним это зло, когда достигнем более зрелого возраста, обретем власть и могущество, которые принудят наших подданных к еще большему повиновению». [184] Но подданные, обратившиеся в новую религию, не захотели удовольствоваться дарованной им уступкой и продолжали враждебные действия. Амбуазский эдикт о мирном урегулировании (19 марта 1563 года) и другие, последовавшие за ним, ими не соблюдались: они должны были вернуть несколько городов – Ла Рошель, Монтобан, Кастр и еще несколько в Лангедоке и в Дофине. Вместо этого они проявили жестокость, призвав на помощь иностранцев, и, укрепившись в Ла Рошели, начали открытую войну. Король решил, что более нет никаких «сомнений в том, что они собираются устроить в этом королевстве еще одно суверенное государство, чтобы уничтожить наше, Богом созданное, и через эти ухищрения разлучить наших добрых подданных с нами, используя разрешение на отправление своей религии и на сборища, которые они проводят под прикрытием своих проповедей и тайных вечерь, для чего собирают пожертвования, вербуют людей, заставляют клясться, организуют ассоциации, заговоры, плетут интриги как внутри, так и за пределами нашего королевства… и ведут себя как наши смертельные враги». Поэтому отправление любого, кроме католического, культа запрещается «под страхом лишения жизни и имущества». В двухнедельный срок после опубликования эдикта протестантские министры-священники должны будут «покинуть пределы нашего королевства». При этом протестанты могли пользоваться свободой совести; король надеялся, что епископы и священники смогут их убедить вернуться в лоно католической церкви: желая показаться милосердным, он даровал свое прощение всем бунтовщикам, готовым в трехнедельный срок сложить оружие. Последнее положение поражает своей умеренностью. В реальности, как уточнила Екатерина Филиппу II, оно было включено по совету Испании и должно было убедить немецких протестантов, что король наказывает гугенотов как бунтовщиков, а не как протестантов.