Как просто сделать зло, причинив боль, принеся несчастье, и как сложно исправить хоть что-то.

Обвинитель запросил четырнадцать лет для меня и меньшие срока для Александра и Сергея. Через несколько дней я уже имел в своём багаже первый срок — 13 лет, что, по-моему, очень гуманно по отношению ко мне со стороны не только судьи, но и обвинения.

Измотав меня физически, а главное, духовно и нервно, суд всё же оставил чувство удовлетворения, и прежде всего — из-за какого-то, в конце концов, не злого ко мне отношения участников процесса, что было, в свою очередь, удивительно и необъяснимо. Через несколько месяцев, в ответ на кассационную жалобу и на указанную в ней просьбу не снизить срок, а подтвердить отсутствие злого умысла и нежелания причинять людям ущерб и ранения при взрыве в кафе, как и вообще желания его производить, суд учёл все факты и, согласившись с ними, сбавил с 13 до 12 лет и 9 месяцев строгого режима, признав тем самым моё мнение справедливым!

К тому времени, я находился в тюрьме почти 2,5 года и считался старожилом. Разбираясь во всех мелочах и нюансах, какой-то уверенностью и внешним спокойствием, я, по словам сокамерников, излучал только положительные эмоции. Причина проста — мною овладела уверенность в том, что внешнее состояние крепко связано с внутренним, они взаимозависимы друг от друга. Если не получалось уравновесить психологическое состояние обычными путями, то вполне возможно на него подействовать, внешне изменяясь. Что постепенно меняет и преддепрессивное состояние — если оно овладевает вами, улыбнитесь в зеркало.

В этой «замечательной» тюрьме, в больших камерах, где сидело по восемь человек при её полном заполнении, почти при любом составе коллектива образуется система взаимоподдержки, разумеется, по силам своим. Люди пытаются не давать друг другу падать духом и замыкаться в себе. Часто приходилось становиться даже не очевидцем, а участником нервных выхлопов в виде истерического смеха, охватывающего всю камеру минут на 20, после прекращения которого никто особо и вспомнить не мог, с чего всё началось. Эти всплески жизненно необходимы, поэтому поводы для них ищутся постоянно, причём интуитивно и самопроизвольно.

Также в подобном месте учишься чувствовать всё более оголёнными нервами и взрывоопасную ауру. Она постоянно меняется, дышит, то обжигая, то переохлаждая, передавая внутреннее напряжение физическому естеству, и какое же блаженство, если благодаря одному — двум людям атмосфера наполняется лёгкостью и безмятежностью. Не захочешь, а поверишь, причем это может происходить без слов, движений и всякого общения. Как, впрочем, и обратная реакция. Терпение, терпимость к любому должны вести к попытке удержаться от осуждения, к старанию тушить в самом зачатке любую отрицательную эмоцию, любую мысль, имеющую хотя бы налёт негативного. Но всё вышесказанное касается только этого «централа», смею предположить, что в других обстановка несколько иная, хотя бы из-за гораздо большего количества содержащихся в камере и возможности распространенного общения с внешним миром а, соответственно, и pазобщённости самих арестантов…

…Итак, ещё одна ступень в моём «Анабасисе» была преодолена, позже я узнал со слов человека, которому доверяю, что и обвинитель прониклась ко мне добрым чувством, и весь её наносной гнев был не более чем приобретённой привычкой и профессиональной оскоминой, от которой тяжело освободиться, даже видя и раскаявшегося человека. А потом и боязнь общественного мнения, предсказать которое не в состоянии никто и которое сейчас больше эфирно, чем материально, но всё же пугающе. В меру дозволенных возможностей, эта женщина тоже приняла участие в моей судьбе, пусть и несколькими словами, но и они материализуются. И как здесь не вспомнить: «Никто из нас не откажет тебе в погребальном месте».

Последняя надежда

Прошло совсем немного времени, и началось ознакомление с материалами дела, подготовленными для второго суда.

Начало казаться, что это бесконечный процесс, в котором все силы объединились против меня. Но такую жалость к самому себе я гнал, как надоедливую муху, потому что она — самое худшее из чувств, поддавшись которому лишаешься любых сил. Со временем я научился быть благодарным за все подобные испытания, повторяя сам себе, что это самая малая милость.

С новыми силами я ухватился за мерцающие возможности, хотя и понимал всю их воздушность и облачность, оставляющие вместо ожидаемого лишь испарину на ладонях. Но, привыкнув не сдаваться и искать решение во внутренних ресурсах и своих силах, я делал шаг за шагом, преодолевая это, казалось бы, поначалу, невозможное «восхождение». С каждым преодолённым отрезком я всё больше и больше чувствовал то ли рядом, то ли в глубине себя, в самом сердце, поддержку чего-то неведомого ранее, хотя ещё не принятого, и уже не терял надежды, понимая — человек один не бывает.

Поддержка семьи тоже придавала силы и более всего помогала поверить в себя, как в человека, не совсем потерянного для общества.

Разумеется, я понимал о необычности, мягко говоря, ситуации. Чем встретит меня завтрашний день — не известно никому. Маловероятно, что желание быть кем-то и с кем-то совпадёт с настоящим положением, будет ли у меня шанс хоть на что-то? Или нужно забыть о нём раз и на всегда? Всё это станет известным лишь после второго суда, и то с одной оговоркой — как возможность.

Всё, что пришлось испытать и преодолеть до того, казалось мелким и неважным. Это напряжение было не только жутким по давлению и мощи, но и по кажущейся бесконечности, без возможности не только отдыха, но и малейшего расслабления.

И изучаемых томах не было ничего неожиданного, кроме, может быть, количества свидетелей и их состава. Исходя из опыта прошедшего суда, свидетелей защиты мы даже не стали привлекать, но более серьёзно подошли к их изучению и пониманию возможности воспользоваться ими в своих целях.

Прорабатывая каждого из тех, с кем я был знаком или хотя бы о ком наслышан, пытаясь понять, какой информацией они обладают, способны ли отвечать откровенно и честно, скрывать, теряться, как реагируют на раздражители, а, может быть и лесть, мы пытались составить алгоритм и манеру опроса каждого из них. Выбрали 5–6 человек из более чем сотни, и нужно отметить, что ошибок почти не было.

Необходимо понять, что каждый вопрос, каждое слово могут нести в себе почву не только для ожидаемого и нужного ответа, но и нечто совершенно противоположное , что только усугубит положение. Поэтому защитник вбивал чёткое понимание: «Если неуверен в положительном необходимом ответе, лучше молчать». Поэтому уже на судебном заседании концентрация достигла бешеного уроння. И почти всегда основой служила импровизация, отталкивающаяся от состояния, настроения и возможностей людей, выступающих свидетелями. Не всё предполагаемое оправдывалось, но если человек, которого я хорошо знал, в обычных ситуациях мог и обмануть, и утопить или, не сдерживая эмоций, говорил правду, то, попвдая в атмосферу судебного заседания и под взгляды обвиняемых, судьи, присяжных заседателей, обвинителей и и адвокатов, глаза которых буравили каждую его клеточку, а уши ловили каждый вылетающий из уст звук, не мог просто замкнуться в себе. Последствия могли вылиться в чём угодно, вплоть до истерик.

Кстати, откровенность, наигранность, ложь или надуманность в такой обстановке видны как на ладони.

К примеру, один из признанных потерпевших (правда, только морально) до дачи показаний, поставил выбор перед адвокатом: либо «хорошие» показания (правда, я не понял, в каком смысле хорошие в моей ситуации) за миллион рублей, либо показания, которые меня утопят (куда уж глубже). Разумеется, отказавшись от подобного предложения и прежде выдав о содеянном исчерпывающее повествование, я приготовился к обещанному. То, о чём говорил я и о чём сейчас рассказывал он, был эпизод с покушением с помощью взрыва в лифте, повлекшего за собой ранения ног его брата, слава Богу, восстановившегося полностью. Наигранность в даче показаний, растянутость и чрезмерное, буквально, смакование некоторых подробностей сыграли роль, обратную предполагаемой и не произвели желаемого впечатления на присяжных. Я был не против того, что он говорил и как он говорил, к тому же сам описал во всех подробностях всё произошедшее, предварив его рассказ, но здесь говорю об откровенности и о влиянии судебной ауры на людей.