Сегодня обсуждаемые тогда темы не то, чтобы удивляют, но просто кажутся странными, с точки зрения меня же, но находящегося на свободе.
В этой тюрьме содержалось много состоятельных людей, и всё, что было сказано о материальных благах, хотя не без бахвальства и выпячивания, но не выдумано или услышано ими, как зачастую бывает в лагерях. Нет, они действительно многое имели. Излюбленные темы их разговоров: машины, часы, места отдыха (понятно, что за границами Российской Федерации), знакомство с высокого полёта «птицами», отношения с известными женщинами, многие из которых, поражали непредсказуемостью, развязностью и развратностью. Разумеется, основная тема — кажущаяся, а скорее — действительная несправедливость правосудия, причём со своеобразным подходом, но, наверное, разумным.
Главной мыслью было, что, безусловно, вина есть, и без преступлений у нас больших денег не наживешь, но сидеть бы хотелось, если уж сидеть, то за своё и, конечно, доказанное, а не придуманно сфабрикованное! По мне, большой разницы нет, более того, мы всё время со смехом обсуждали продолжение этой темы — за своё дали бы больше!
Мне было проще, я знал совершенно точно, зачем, главное, почему я здесь. Это сильно упрощало отношении к происходящему.
Однажды на одном из допросов разговор случайно зашел о преступниках, которым дана возможность попробовать жить заново, дошло до рассуждений не только об этом шансе, но и об отношении к ним общества, как к заново родившимся, а не навсегда потерянным. Сошлись на том, что переубеждать себя вряд ли кто будет, и всегда проще относиться к людям, не задумываясь об их судьбах, зачастую ориентируясь по отношению к ним, исходя из услышанного, увиденного, из сделанных кем-то выводов.
Чужая жизнь, не касающаяся твоей, вряд ли заинтересует, если в ней не будет любопытного, но и эта причина скорее всего, не поможет.
Диалог увлёк обе стороны, и этот день стал нерабочим, но уступившим требованиям духовным. Через несколько часов, мы поймали себя на мысли о чрезмерной откровенности. Не стану вдаваться в подробности, но один из следователей констатировал: «С такими принципами и подходом к жизни, Алексей Львович, если есть Бог, то Он обязательно даст вам второй шанс». Потом, подумав, добавил: «А последние произнесённые предложения - просто великолепная речь для «последнего слова».
Но самое удивительное ждало меня в камере. Находясь под впечатлением разговора, я встал у окна, пытаясь что-нибудь рассмотреть сквозь щель и заглянуть вдаль, и перед расплывчатым взором начало появляться нечто необычное, что не сразу было мною проявлено в сознании — перед глазами, словно готовя душу к чему-то необычному. Ясно проявлялась дуга, а точнее — радуга, да не простая, а двойная. Недавно прошёл несильный дождь, это было как будто бы последствием и, как будто бы, очень своевременным для меня знаком, каким я его и воспринял. Всё произошедшее в тот день говорило о закономерности происходящего. Ведь буквально неделю назад я прочитал в Ветхом Завете, что радуга — символ заключённого между Богом и Ноем завета не уничтожать человечество потопом. Для меня же это стало просто подкреплённой надеждой на «вторую жизнь», пусть и начинающуюся с сегодняшнего дня.
Мы не можем понять природу чудес, потому что не знаем законов её в полной мере, и пытаемся понять, исходя из известного и предполагаемого, помноженного на гордыню своей мнимой правоты и безошибочности…, а значит остается просто верить, как это делают дети…
…Выбор присяжных поначалу кажется именно тем событием, которое, в конце концов, будет решать всю твою судьбу. Неверное предположение, попытка чтения по физиогномике характеров, все потуги интуиции, все предполагаемые подсказки лопаются перед списком, воплощённом в живых лицах. Глаза разбегаются даже перед всего двадцатью тремя людьми, из которых чуть меньше половины нужно отсеять.
Наши планы рушились, хоть и казались глубоко продуманными. Предположив, что моя внешность и поведение могут повлиять на женщин, Керим Тутович, предложил оставлять молодых и только, представительниц прекрасного пола, также по другим причинам включая в него мужское вкрапление из бывших офицеров и людей немолодых, помнящих хорошо то время, когда развивались события, но не совсем пожилых. И те и другие представители сильного пола, в любом случае, переживали, если не подобное моему состояние, то все же кризис 90-х… что могло возродить в их умах некоторые аналогии.
В основе предположения верные, но не воплотимые в жизнь. В розданных списках был отмечен только нынешний род занятий, а юные леди — две симпатичные особы, которые могли, в том числе, и скрасить заседание, - по всей видимости, испугавшись его серьёзности, самоустранились, да и вряд ли их мнение могло что-либо и изменить, если бы и было в мою пользу, скорее, переубедили бы их, указав на влияние симпатий. Несколько человек были устранены из-за их бывших мест работ, по закону не допустимых к участию в заседании присяжных. Всё, что мы смогли — это отказать в участии двум претендентам, и не более. Так что не так уж и много от нас и зависело, а точнее — вообще ничего. Поэтому любое заседание, следующее за выбором состава коллегии присяжных заседателей, было не менее важным, быть может, даже по-своему решающим, укладываясь по кирпичику и формирующиеся мнения.
Первый суд представлял лишь часть обвинений, выдвинутых против меня и моих ребят. Три офицера в отставке, представляющие когда-то слаженную ячейку, со своими обязанностями и задачами. Но так было до 2000 года, а теперь на дворе стоял 2007-й, и пять лет до задержания при уже разрушившейся, в сущности, группировке, мы просто пытались остаться на плаву. Я не мог их бросить, и все заработанные средства делил, на мой взгляд, по справедливости, часто зарабатывая их сам, без их участия.
Приходилось на заседаниях сталкиваться и с казусами, вызывающими улыбку, несмотря на их неправдоподобность. Скажем, обвинитель, стараясь доказать статью «участие в организованной преступной группе» на момент моего задержания, что подразумевает подчинение главенствующему лицу, пытался доказать наши встречи с Пылёвым Андреем, даже несмотря на нахождение последнего в тюрьме Испании. Когда я привёл это алиби, то в ответ услышал гневную тираду, не оставляющую шанса на оправдание, суть которой сводилась к тому, что даже после экстрадиции Андрея в Москву мы общались, я ежедневно получал указания по телефону, что было уже выше всякой иронии, так как он содержался в самом закрытом изоляторе 99/1, где не только телефон, но и любое общение между камерами исключено. Понимающий это судья еле сдержал усмешку и попросил проводить заседание в более спокойной обстановке.
Но всё это просто мелочи, а при моей линии защиты и вообще не нужные, но дающие понятие методов, используемых в случае, когда обвиняемые не признают своей вины. На это принято не обращать внимания и даже считать достойным воздействием на виновных в особо тяжких преступлениях, в случае, если доказать их вину невозможно, но она очевидна.
Спорить не буду, но уверяю вас, что как только человек с подобным мнением попадает под такой каток, оно меняется на 180 градусов, а те граждане, по кому каток уже проехал, становятся для него примерами, на которые он ссылается, притягивая их к своему случаю, как на вопиющее нарушение закона. С этим я очень часто сталкивался, находясь в заключении.
Вердикт присяжных оказался неутешительным, но справедливым, подтверждающим виновность и не дающим снисхождения. Возможно, повлияло привезённое уже после прений оружие, чего, в принципе, не должно было быть по закону. Им завалили, именно завалили, все столы и даже часть пола судебного зала. К 99 процентам этого «железа» мы отношения никакого не имели, но, поскольку согласились со своим участием в преступной группе, высокий суд счёл это нормальным, правда, не разъяснив разницу присяжным.
Самым запоминающимся из всего было выступление женщины, пострадавшей от взрыва в кафе. Она как мужественный человек, сдерживая переполняющие её эмоции, ответила на все вопросы, и на наши извинения с достоинством коротко произнесла: «Бог простит». Эта фраза с прозвучавшей интонацией навсегда осталась звенящим укором тому, что там произошло. Я часто вспоминал о ней, когда мысленно вижу немые взгляды своих детей и женщин, которые сыграли важную роль в моей жизни. Мне нечего им ответить, я не смогу выдавить из себя ни одного слова оправдания.