Утром летописец понял мудрость богов создавших рассол. К сожалению местные боги до этого не додумались. Вернее, они явно что-то слышали, и даже попытались создать огурец. Но на их произведение можно было ходить только с оружием, не зря же местные называли овощ — бешеным. Страшно было даже подумать, какой рассол вышел бы из этого огурца. Думать было не только страшно, но и больно. Прощание получилось скомканным, не зря же говорится, «долгие проводы — долгие слёзы». И долг не мог ждать, императорский и моряцкий. Молча обнявшись на прощанье, ватажники отправились в обратную дорогу, немного посторонившись, чтобы пропустить пышный благоухающий, и звенящий музыкой, кортеж принцессы Жасмин. Помахав Алладину на прощанье, и оставшись без ответа, потому что тот не сводил глаз со своей мечты, Ивашка побежал догонять своих. Дорога, она самая требовательная из женского рода, она никогда не может ждать.

Вот и берег, родная ладья, качающаяся на волнах. Мужские объятия, женские слёзы, впереди Океан! Впереди ветер, волны, новые земли и новые друзья. А враги… Враги старые — лень, безделье, скука, и пусть они остаются на берегах, на покинутых и забытых берегах великого моря под названием Жизнь.

Часть третья

Когда наша не попадала…

Море, или как выразился сусанин, Акиян-батюшка, был неспокоен. Волны постепенно превращались в валы, и всё серьезнее потряхивали судёнышко. Нега и довольство жизнью быстро покидали мореплавателей, и они с тревогой поглядывая на кормчего, всё чаще и чаще проверяли натяжение канатов, крепость поручней и надёжность мачты. Вскоре это надоело Кудаглядову, и он напрямую спросил:

— Опять штормовать будем?

— Нет, атаман. Буря мимо пройдёт, что-то здесь другое чую, но что, не пойму. — пробасил Гриць, нюхая воздух.

— Ладно, всё равно порядок навести под палубой надо. Сколько тебе людей оставить?

— Да человек десять хватит, — задумчиво протянул кормчий, добавил, — Рыся обязательно, Володимира, ну и Ивашку, как же без него-то. В историю лучше вписываться, чем влипать.

— Все, ну просто все хотят в историю, — ворчал Спесь Федорович, строго следя за спускающимися в люк ватажниками, — А работать некому! Лисовин! Ты куда собрался? Пошли, пошли. Запасы надо проверить, да и воду обязательно.

Ивашка стоял недалеко от кормчего, и слышал как тот негромко ворчал Рысю:

— Чует моё сердце, что туман будет. И хоть землицы рядом нема, но чтой-то смуга эта меня тревожит. Ты уж смотри, и своим скажи.

— И не моргнём ни разу. — Успокоил его дальнозор, и быстро пошёл на нос.

— Хлопче, — позвал Гриць, — Стой-ка рядышком, чувствую, что надо тебе это видеть.

А вот видеть было и нечего. Туман накинулся на ладью, и всё исчезло. Даже ветер не видел куда дуть, поэтому тоже успокоился. Парус заполоскал, и мужики быстро его свернули. А туман всё растворил в серой влажной пустоте, от кормила с трудом угадывалась мачта, а люди превращались в каких-то чудовищ. Даже звуки стали медлительными, вот волной тряхнуло ладью, а плеск донёсся через несколько мгновений.

— Туман разума являет чудовищ, — пророкотал сусанин, и задумчиво добавил, — Или чудеса? Как думаешь, паренёк?

Но Ивашка не успел ответить, часть тумана стала тёмно-серой, и из неё выскользнул странный, непонятный корабль. Ладья на его фоне выглядела маленькой лодочкой, точь-в-точь как вырезал по весне добрый плотник Игнат, чтобы раздать детворе. Не было на корабле ни парусов ни весёл, и пока скользил мимо его борт, юноша с удивлением осознал, что он — железный. Жутко завыло в высоте, корабль остановился и сверху на ладью уставились люди в оранжевых накидках, и с какими-то железками в руках. От железок явственно тянуло опасностью, но скрытой. Гриць нахмурился, но сказать, ничего не сказать. Люди расступились, и новый человек склонился над бортом:

— Реконструкторы… Дую спик инглиш? Шпрехен зе дойч?

— Пошто лаясся, воевода? — огрызнулся сусанин, — Иди, куда шел. Мы тебя не замаем.

— Ре-е-еконструкторы, да ещё и свои. — Протянул моряк, и ехидно поинтересовался, — Гиперборею открываем, али опять укры Америку находят? Три якоря в брандвахту через левый клюз, и восемнадцать кошек на каждого!! Вы что совсем нюх потеряли? Ни огней, ни колокола, посреди Атлантики. Да вас же ни один радар не видит!! Ваше счастье, что у нас на руле глазастый стоял, а если бы амеры чесали?! Да ещё на какой-нибудь дурынде, типа Нимитца. Они бы вас и не заметили, только бы бульки остались! В общем, помощь нужна? Я, кап-три Нэстэрэнко, предлагаю вам буксир, и что ещё…

— Сало-о-о-о!!! — из стремительно открывшегося люка вылетел Непейвода, — Ридну мову слышу! Не дай сгинуть среди хляби морской, казаче! Сальца дай, кали ласка.

— Эк, как тебя достало, — с восхищением воскликнул каптри (Странное имя, подумал Ивашка), — А ведь не перевелась ещё козацкая сила… Будет тебе, козаче, сало, и цибулю отсыплю, вот горилки много не дам, звиняй коли могёшь. Счас, кок соберёт. Так что, буксир примите?

— Спасибо на добром слове, но мы как-нибудь сами, — степенно ответил Спесь, поднимаясь на палубу, — Ты уж, прости, боярин, не выдержала душа у моего салоеда. У нас-то всё есть, кроме сала. Хоть и говорят, что сала много не бывает, но сколько ему надоть — даже твоя ладья не увезёт.

— Вот, примайте. Значит, решили по-честному Америку открыть? Ну, удачи вам! Мой бог погоды говорит, что скоро ветер будет, как раз вам попутный. Но в тумане будьте осторожней!

Снова рявкнула дурноголосица, и серый гигант быстро набрав скорость, исчез в тумане.

Туман кончился как отрезанный острым ножом, но серое море неприветливо встретило ладью. Подкравшийся вал коварно врезал суденышко с тылу, и непроницаемое лицо сусанина дало трещину. На памяти, пусть недолгой, волхва, Гриць впервые поморщился.

— Чуешь парень, чем пахнет? Неустроенностью.

— Да, — согласился Ивашка. Успел он научиться этому полезному чувству, и сейчас явственно чуял как к запаху моря примешивается дух горелого камня, а неуловимого запаха того, что зовут коротко и ёмко — «Лад» не было. Не было лада в жизни на этой земле, негде было просто присесть, и почувствовать, как сливаешься с миром, как становишься всем. Дёрганная была здесь жизнь, рваная, и недолгая.

— Скажи атаману, шоб смотрели зорко. Ну, ты знаешь.

Парень быстро пошёл к мачте, где Непейвода с нетерпением вскрывал подарок. Вначале на свет показался какой-то пакет. В прозрачной упаковке были видны желтоватые квадратики, почему-то с дырочками.

— О, грамошный пришёл! — обрадовался Лисовин, — Зачти-ка нам, что это такое.

Ивашка взял лёгкий пакет и недоуменно повертел в руках.

— А что читать? Это не наши резы, и не греческие знаки, даже не картинки, прям, буквы какие-то. Человек такого не напишет!

— Вот не надо, — обиделся Непейвода, — Человече нам сало дал, а ты его обижаешь. Да, где же оно?!!

Пока нетерпеливый козак вываливал на палубу пакеты и коробки, юноша передал атаману слова сусанина, и отправился к Рысю.

Вопль, оскорбленного в лучших чувствах, человека, разгладил волны, и заставил вбаламошно нырнуть здоровенную тушу, устремившуюся было к ладье.

— Ну чистый нимитц, как говорил каптри, — удивленный Рысь повернулся к парню, — Что там за крик-то?

— Не знаю, Непейвода сало искал, — пожал плечами парень.

— Или не нашёл, или это совсем не то сало, — уверенно заявил дальнозор, — Сходи к кормчему, скажи, что берег рядом, только не нравится он мне. Каменистый, и… не наш какой-то. Неприветливый, в общем.

Вернувшись к мачте, Ивашка успел застать демонстрацию продукта. Непейвода, гневно размахивал в руках разорванным пакетом, из которого виднелось надкусанная пластина сала.

— Атаман, давай вернёмся, догоним этого капа, и побьём! Та-а-акое, называть салом?!! В нём же ничего нет, оно же не живое!!! Без души сделано!

Пакет полетел за борт и треснул в глаз всплывшего было, нимитца. Обиженно крякнув, тот перевернулся кверху пузом и махнул хвостом. Волна захлестнула палубу, и когда сошла, только Лисовин ухитрился удержать в руках самый первый пакет. Всё остальное досталось морю.