Серое здание рядом с водой, как нам объяснили, это старая почта. Работала когда здесь были немцы.

— Река была единственной дорогой сообщения с остальной страной и самой надёжной для доставки грузов и почты.

Не то чтобы сейчас ситуация сильно изменилась, только почта теперь не работает.

Староста посёлка ожидал нас сидя перед своей хижиной построенной из глины и веток, как и все остальные хижины обращённые выходами на небольшую площадку утрамбованной земли. Людей вокруг было мало.

— Потому что… — объяснил учитель — все работают на рисовых полях. Вернутся перед самым закатом.

Дети играли в футбол мячом из тряпок завёрнутых в пакет голубого цвета и обвязанных верёвкой. Падая на землю он не подпрыгивал, а когда кто-нибудь из мальчишек отбивал его головой, слышался глухой удар.

Всё время нашего визита староста не переставал шутить и смеяться, обнаружив однако острый ум и сообразительность, благодаря чему мы понимали друг друга лучше чем учителя, несмотря на то, что говорили на разных языках. Мне он напомнил правителя с Сокотры.

Он предложил нам питьё — кокосовые орехи и чёрный мёд. Чтобы добыть его, объяснил он, в лесу находят соты и поджигают их. Забирают то, что осталось, поэтому мёд тёмный, карамелизированный и в нём плавают мёртвые пчёлы. Однако очень вкусный.

У нас на лодке есть пергамент, который при отправлении вручил нам мэр Порто Венере с просьбой собрать на нём подписи мэров в самых удалённых уголках земли. Пока его подписали «мудир» Сокотры и мэр Массавы, вождь племени афар с островов Dahlak и деревенский староста Тulusdoo. И здесь мы попросили подписаться главу посёлка. Учитель тоже захотел поставить свою подпись. Когда я перечитала написанное им, не поверила своим глазам, фамилия учителя была Manzi[5].

Как только поменялось течение, мы отправились назад. Последний участок шли по реке в сопровождении пирог полных мужчин и женщин направляющихся к устью реки.

На берегу, недалеко от лодки, мужчина с мальчиком ловили сетью раков. Они заходили в воду по шею, мальчик у берега, отец, более высокий, подальше в реку и процеживали мутную речную воду растянутой сеткой. Перед закатом они сели в пирогу и услышав наши призывы несмело подошли к лодке.

— Какая красота! — Дно пироги было полно больших разноцветных раков. — Попросим немного.

И начался странный разговор, мужчина говорил только на странном суахили, в то время как Карло пытался отвечать ему по-арабски. В конце концов, чтобы поставить всё на свои места, я протянула рыбаку банкноту в тысячу шиллингов — что то около двух долларов, и так как под рукой не было другой посуды, опустила в пирогу чёрное ведро, лежавшее в кокпите.

Мальчик тут же начал наполнять его раками, не обращая внимания на мои протесты, что это слишком много, и остановился только когда я силой забрала у него ведро.

— Слишком много….asante sana… спасибо.

Но они были растеряны и не верили, что мы больше не хотим.

— Надеюсь мы их не обидели. — Подумала я, глядя им в след, когда они удалялись гребя в сторону дома.

— Не думаю. Просто, возможно, мы дали им больше денег, чем они зарабатывают за неделю ловли.

Ночью на реке казалось, что лодка плывёт. Вода стучала в борта и нос прыгал вверх-вниз на волнах. Иногда бревно, ветка или ещё что-то плывущее по течению ударяло о борт и мы внутри вздрагивали и просыпались. Глубокой ночью, после десятого удара, снялись с якоря и пошли вслепую, следуя вчерашнему маршруту записанному в памяти GPS. Вчера поздно вечером прибыли на Занзибар.

— Лиззи! Я здесь! — Кричит Карло с приближающейся с другой стороны мола пироги гружёной кокосовыми орехами.

— Я привязал тендер к лодке, чтобы его не украли.

«Barca Pulita» остаётся на якоре и мы собираемся возвращаться поглядывать на неё с регулярными интервалами. А сейчас отправляемся открывать Занзибар. Одно лишь это название вызывает мысли о сказках, магии и волшебстве.

Волшебство начинается уже на площади у рынка, где останавливаются автобусы прибывающие из глубины острова. Это грузовики с крытой платформой и двумя лавками вдоль бортов набитые до невозможности мужчинами, женщинами в цветных одеждах, корзинами с овощами, гроздьями бананов, связками сахарного тростника и курами.

Выгрузившись все и всё занимают свои места по ту сторону бетонной арки, ограничивающей территорию рынка. В центре рыночной площади товар лежит прямо на земле: горы моркови, кучи плодов хлебного дерева, кокосовые орехи, папайя, манго, ананасы. Вокруг, по периметру проходит что-то вроде аркады, с прилавками специй, сушёной рыбы, зерна и мясными, дурно пахнущими и полными мух.

Выйдя с противоположной стороны оказываешься в паутине беспорядочных улочек, которые переходят одна в другую, расширяются небольшими площадями, сужаются, раздваиваются и разветвляются. Под ногами каменная плитка или просто земля, тёмные бордюры по краям служат ступенями у входа в сумрачные лавки, торгующие абсолютно всем, в строения с резными воротами, в зелёные светлые дворики украшенные фонтанами и причудливыми балконами.

В воздухе смешиваются ароматы специй, запах гнили, сушёной рыбы, керосина и горячего кокосового масла.

Старики в длинных, безупречно чистых халатах сидят на низких каменных лавочках у дверей, курят и пьют чай. Женщины, одетые в цветные kanga обтягивающие тело и покрывающие голову, быстро шагают по улочкам неся ношу на голове или ребёнка на спине, ребятишки играют мячом из тряпок, брусочками дерева вместо машинок бутылочными пробками и другими подобными игрушками, или развлекаются катая палками старые велосипедные колёса.

На маленькой площади, куда сбегаются множество переулков, дети продают круглые золотистые булочки, мужчина жарит самсы и блинчики в большом казане на телеге, другой выжимает сок из сахарного тростника, пропуская его между валиками приводимыми в движение рукояткой, вроде тех, что используют для раскатки теста. Он пропускает тростник два три раза, собирает сладкий сок, который постепенно становится всё более пенистым, и продаёт его в алюминиевом стаканчике за два шиллинга.

Выходить периодически с базара на набережную, чтобы контролировать лодку оказывается гораздо труднее, чем казалось. Улочки образуют сложнейший лабиринт. И каждый раз, когда мы хотим выйти наружу идя прямо, оказывается, что улица прямо не идёт и мы оказываемся совсем не там где думали.

Каждый раз требуется приличное время чтобы выйти к морю, и каждый раз лодка оказывается на месте и в порядке.

И мы снова возвращаемся в лабиринты города. Ещё несколько лет назад здесь по краям улиц проходили открытые сточные канавы, которые теперь закрыты. Но иногда, рядом с деревянными балконом и резной дверью, попадаешь в тупиковый переулок перекрытый грудами развалин и всевозможными отбросами и мусором, где свободно бегают крысы и какая-нибудь худая коза жуёт найденный кочан капусты.

В магазинах здесь продают всё — уголь и зерно, металлический пруток и ткани, мускатный орех и воду в стаканах. Ещё здесь есть мастерские кузнечные, столярные и швейные, их узнаешь издалека по лязгающему грохоту старых Зингеров с педальным приводом. Между мастерскими и бакалейными лавками втиснуты также магазинчики антиквариата, продающие вещи колониального периода и сувениры интернационального производства — бусы, изделия из дерева и серебра, ткани, такие же как и во многих других частях Африки.

Так мы и бродим, идя наугад час и два. Это здорово ощущать как можно больше нового всеми пятью чувствами. Мы пьём тростниковый сок, едим блины, покупаем специи, наблюдаем как работает столяр.

В какой-то момент, когда мы сворачиваем из переулка на маленькую площадь, вижу как навстречу мне идёт мужчина. Он смотрит на меня, и я улыбаюсь, приветствуя его. Он подходит очень близко, смотрит мне прямо в глаза, поднимает руку. Я не понимаю, что происходит, как вдруг чувствую рывок за шею.

Инстинктивно хватаюсь руками за подвеску на шее и издаю нечеловеческий вопль. Карло впереди меня резко поворачивается и не может понять, что случилось. Мужчина прыжком скрывается в переулке, вокруг ни души.