При каждом переходе из офиса в офис мне приходится проходить через территорию порта отведённую для экипажей. Это узкий мол, расположенный в стороне от других и ограниченный двумя низкими длинными складами. Между складами стоят большие чаны с водой и мужчины там моются, не обращая внимание на проходящих людей, животных и проезжающие телеги. Однако, когда я появляюсь в третий раз, начинают смущаться.

Моряки, они хоть и без комплексов, но всё же не привыкли принимать душ при женщине, да ещё и белой. После первого раза, когда я застала их врасплох, они стараются прикрыться или развернуться в другую сторону, но так одной рукой им приходиться держать шланг, выходящий из бочки, а другой качать ручной водяной насос, попытки прикрыться приводят либо к бесполезному расходу воды, либо к остановке насоса, с последующими действиями, которые вместо того чтобы прикрыть, выставляют всё ещё больше на показ. И это совсем не смешно.

Наконец, в энном кабинете я заплатила десять долларов и, вместе с грузом информации об опасности крыс, о болезнях, которые они переносят, особенно лихорадке и тому подобное, мне был дарован сертификат на гербовой бумаге республики Занзибар, подтверждающий что на «Barca Pulita» крыс нет. При этом, естественно, никто на борт даже не поднимался.

И вот я здесь, на причале, жестикулирую, чтобы меня заметил Карло и забрал отсюда.

Может быть он заснул. Последние два дня и ночи были тяжёлыми.

Мы спустились на юг, вдоль побережья Танзании, до дельты Руфиджи, самой большой здесь реки, которая ещё за десять миль к северу заявляет о своём присутствии меняя цвет моря, которое из голубого становится зелёным, потом зеленовато жёлтым и в конце концов коричневым.

Мы решили подняться немного вверх по реке. Обычно мы этого никогда не делаем, реки могут оказаться опасной западнёй, но мы знали, что эта очень широкая и глубокая, настолько, что во время войны немецкий военный корабль укрывался здесь от поисков англичан. У нас были относительно свежие карты, которые подтверждали это, но когда мы вошли в дельту и стали подниматься вверх по воде цвета жидкого шоколада, пришлось делать над собой усилия, чтобы продолжать плавание в слепую, не видя ничего под пенной поверхностью и полагаясь лишь на карты и эхолот.

Мангровые заросли вдоль берегов были затоплены до самых крон, так как мы выбрали время прилива, чтобы иметь как можно больше воды под килем. Прошли несколько миль вверх высматривая в воде скалы и другие возможные препятствия, но вскоре нервы сдали и мы решили бросить якорь и продолжить исследования на тендере.

На следующее утро проснулись на рассвете, с началом прилива и отправились вверх по реке, пока солнце ещё не поднялось. Илистые берега быстро скользили назад, благодаря совместным усилиям подвесного мотора и течения. По мере того, как мы удалялись от дельты, мангровые заросли начали уступать место настоящим деревьям, с тёмно зелёной листвой и вековыми стволами. И как раз, когда солнце начало просвечивать сквозь заросли, на ветвях одного из больших деревьев появилась группа чёрных обезьян. Посмотрев, как они бросаются в бегство, мы нагнали множество узких и длинных деревянных пирог. В каждой по два человека, гребущих лёгкими изящными веслами. Они тоже поднимались по реке используя приливное течение. Периодически одна из пирог исчезала в одном из узких ответвлений реки. Свернув в один из этих рукавов оказываешься среди растительности удивительных цветов. В основном это рисовые поля, множество маленьких квадратов с ярко зелёными растениями погружёнными в воду. В центре каждого поля на сваях хижина из соломы и глины. Они все одинаковые — веранда с одной стороны и множество окошек на боковых стенах, лесенка с перекладинами спускается на землю. Дети и женщины на верандах махали нам в то время как мужчины были внизу, обхаживая рис. Все показывали руками в нашу сторону, словно нас ждали. И действительно, когда нам удалось остановиться у края одного из полей, ухватившись за торчащий столб, хозяин дома направился нам навстречу, идя босиком по мягкому илу, который выдавливался у него между пальцами ног.

— Hallo. Welcome… — На смеси суахили и английского он спросил нас, те ли мы самые, что пришли на яхте, сказал, что можно было подняться выше от того места, где мы бросили якорь и что в двух милях отсюда в деревне на противоположном берегу нас ждут.

— Это наверное Салала. Я смотрела по карте, должно быть это самое большое селение на Руфиджи. Но как, черт возьми, они узнали про нас?

Ведь мы пришли вечером, перед самым закатом, а сейчас прошло всего пол часа после рассвета. Действительно, после заката прошли пара пирог, используя последнее движение прилива, но как они сумели известить всех? Наверняка здесь нет ни телефона ни радио.

— Чудеса!

Мы немного поболтали с хозяином, который перемежая фразы со смехом, рассказывал нам о своём рисовом поле, о реке, о обезьянах и крокодилах живущих здесь.

— Крокодилы!?

— Да, до восьми метров длинны. — Разводил он руки показывая нам. — Иногда я нахожу их на своём поле.

Потом он пригласил нас выпить чаю на веранде. Мы сомневались. В первые часы на восходе мы немного замёрзли и идея выпить чего-нибудь горячего была очень соблазнительна. Но рассказ о крокодилах и мысль идти по скользкой грязи до хижины заставили нас отклонить предложение под предлогом того, что нужно ещё успеть подняться вверх по реке, пока не начался отлив.

К счастью наш собеседник на отказ ответил смехом, возможно догадавшись о истинной причине, и остался на краю своего поля махая нам вслед, пока мы удалялись на фарватер реки.

— Что будем делать? Пойдём в деревню?

— Если нас ждут, не можем же мы разочаровать их.

И действительно, в двух милях выше по течению, на левом берегу реки нас ожидала группа людей. Стоящих на маленькой земляной площадке, где кусты с оранжевыми цветами потрясающе контрастировали с выжженной почвой. Позади них на зелёном фоне растительности выделялось серое здание с двумя башенками.

Но между нами и ними, сквозь слой воды глубиной в ладонь, был виден жидкий скользкий ил, не обещавший ничего хорошего.

— И как, чёрт возьми, мы выйдем на берег?

— Закатав штаны!

— Ты с ума сошёл, я…

В этот самый момент дно тендера коснулось дна и я инстинктивно шагнула ногой на землю, чтобы удержать равновесие. Ай! Нога по колено утонула в тёплой тошнотворной массе. И даже штаны я не подвернула! Со дна по моей голени стали подниматься мириады мелких пузырьков, в то время как что-то подозрительное царапало мне ногу.

— Вытащи меня отсюда! — заорала я, пытаясь вытащить ногу, и, самое главное, туфель, который как присоска приклеился ко дну. Когда же присоска наконец поддалась, я катапультировалась обратно в тендер с ногой облепленной илом, пачкая всё внутри чёрной слизью. Карло, согнувшись пополам от смеха, пытался отталкиваться от дна веслом, но оно тоже безнадёжно тонуло.

— Да уж! Хорошо что это самое большое селение. На берег выйти невозможно. Что уж говорить об остальном.

Группа людей на берегу начала подавать нам странные знаки. Показывали жестами подняться выше, вроде как указывали дорогу. Наконец, после некоторых усилий нам удалось подняться ещё на пару метров и тут, словно по волшебству, на дне оказалась земляная тропинка шириной сантиметров двадцать и неожиданно твёрдая.

Подвернув штанины, по крайней мере то, что ещё можно было уберечь, мы спустились в воду и подошли к ожидающим нас, таща за собой тендер.

Это была группа стариков. Женщины, в одеяниях сероватого цвета и мужчины в коротких носках, открывающих худые голени и тонкие щиколотки. И только один молодой среди них, в белой форменной куртке, говорил по-английски — поселковый учитель. По сравнению с остальными он был ниже и, главное, толще. Он это считал преимуществом и сразу проинформировал нас, что он не местный.

— Я приезжий и я государственный служащий!

Старики и учитель проводили нас в центр посёлка, примерно в ста метрах от берега реки.