— Аля… мне правда… очень жаль.

— Мне тоже, — эхом откликнулась Алина, откидываясь на спинку кресла и закрывая глаза.

— Слушай, а ты точно не бандит? — спросила Алина, разглядывая просторный, красиво отделанный холл двухэтажной квартиры. В полуметре от нее стояла уже отгавкавшая свое взъерошенная Мэй, сверля ее раздраженно-подозрительным взглядом. Потом она перевела его на хозяина, безмолвно спрашивая, не выжил ли он из ума, приведя в свой дом эту возмутительную особу. Виталий расхохотался.

— Да точно, точно. Для бандитизма у меня слишком кроткий характер.

— Кроткий, ага, — пробормотала Алина, вспоминая недавнюю сцену в «Чердачке». — И те трое, очевидно, потеряли сознание, потрясенные твоими аристократическими манерами.

— Не зуди! — Виталий помог ей снять пальто и повесил его на вешалку, потом повел рукой в сторону настороженной чау-чау. — Ну, валяй, исполняй обещание.

— Ты это серьезно?

— А как же. Она все помнит. Собака — тот же человек, только рубашка другая.

Алина вздохнула, посмотрела на угрюмую собачью морду, потом села на корточки и, молитвенно сложив ладони, торжественно произнесла:

— Глубокоуважаемая Мэй. Простите пожалуйста глупое прямоходящее существо. Клянусь, что больше никогда не буду целовать вас и вообще производить над вами какие-то действия без вашего разрешения. Искренне раскаиваюсь, плачу и рыдаю. Пожалуйста, не жуйте меня.

Виталий за ее спиной испустил сдавленный стон, очевидно, неожиданно плохо себя почувствовав. По морде Мэй расползлось выражение глубочайшего изумления, она озадаченно развесила стоявшие торчком уши, хрюкнула, и Алине показалось, что чау-чау сейчас поднимет переднюю лапу и покрутит ею у своего пушистого виска.

— Бух! — снисходительно сказала Мэй, развернулась и убежала куда-то вглубь квартиры, звонко цокая когтями по полу. Алина встала и повернула голову, и Виталий, корчившийся от сдерживаемого смеха, тут же обрел серьезный вид.

— И что она хотела этим сказать?

— Ну, мол, живи пока.

— Ободряет.

Виталий пошарил на обувной полке и выдал ей тапочки. Женские, отметила Алина, и тут же спросила:

— Ты тут один живешь?

Виталий молча кивнул, умело спрятав ухмылку, и прошел вперед. Включил свет и приглашающе махнул рукой. Алина осторожно вошла в просторную гостиную и остановилась, оглядываясь по сторонам, потом снова настороженно покосилась на Виталия.

— Хочешь спросить еще раз? — насмешливо осведомился он. Алина пожала плечами.

— Я ничего не говорила.

— В таком случае, располагайся. Я, извините, переоденусь.

Алина молча кивнула, бродя по мягкому бледно-зеленому ковровому покрытию и разглядывая комнату. Мебель здесь была хорошей и, по-видимому, очень дорогой, но обстановка была подобрана так, чтобы создавать уют, а не торжественность и даже определенное высокомерие, на нее можно было с удовольствием смотреть, а на диван — попросту вольготно плюхнуться, а не аккуратно сесть на краешек, нервно ежась и боясь ненароком испортить обивку и, соответственно, отношения с хозяином дивана. Комната отличалась обилием ухоженных растений, расположившихся на подоконниках, стенах и большой этажерке, а недалеко от окна стоял большой аквариум, в котором негромко гудели компрессор и аэратор. Алина подошла к нему и некоторое время с удовольствием наблюдала за стайками разноцветных рыбок, порхающих над золотистыми песчаными дюнами среди пышной зелени. Мэй, в свою очередь, наблюдала за ней, рассевшись в одном из кресел и подергивая ушами. Алина, затылком чувствуя ее сверлящий, недоверчивый взгляд, поежилась и отошла к длинному шкафу, разглядывая корешки плотных книжных рядов.

Виталий вошел в комнату совершенно бесшумно, и Алина заметила его, только когда позади нее негромко произнесли:

— А ну, живо слезла!

Алина безошибочно определила, что приказ относится не к ней. Мэй с грохотом скатилась с кресла и с сердитым хрюканьем уселась на пол, потом повалилась на него так резко, словно ей подрубили лапы. Алина обернулась, скользнула рассеянным взглядом по фигуре Виталия, облаченной в спортивные штаны и серую футболку с длинным рукавом, машинально отметила, что правый рукав пуст, и вернулась к книгам.

— Елки-палки, весь Ремарк! — сказала она с отчетливой завистью и привстала на цыпочки. — Полный Сенкевич! Твен, Пикуль, Вале и Шеваль… Слушай, Виталий, а тебе, случайно, не нужна рабыня?

Виталий фыркнул.

— Можешь взять просто так. Что-то подсказывает мне, что рабыня из тебя получится никудышная. Присаживайся и можешь положить свою сумочку — чего ты в нее вцепилась? Думаешь, украду?

— Да нет, тебе тут позариться не на что, — заметила Алина, садясь на диван, — если только ты не страдаешь тайной страстью к женским сумочкам.

— Выпьешь что-нибудь?

— Очень смешно!

Виталий насмешливо покачал головой.

— В смысле чая или кофе.

— А, ну если в этом смысле, тогда чаю.

— Хорошо, — он сел рядом, откинувшись на мягкую спинку, — я уже поставил чайник.

— А что — у твоей служанки сегодня отгул?

— Я не держу служанки, — ответил Виталий с бесконечным терпением. — Мы можем поговорить серьезно? У нас обоих была тяжелая неделя.

— Разумеется.

Где-то в коридоре раздался громкий топот, потом фырканье, и Алина, вздернув голову, недоуменно посмотрела на Мэй, неподвижно лежавшую на полу, потом на Виталия.

— Это еж, — пояснил он, закуривая. — Он здесь живет.

— Понятно, — Алина посмотрела на потолок, точно опасаясь, что сейчас кто-нибудь свалится ей на голову. — И многие… тут еще живут?

— Да нет, я же не зоологический фанат, — Виталий встал и направился к секретеру. — Всего лишь пара попугаев и хамелеон.

— А Цезарь?

— Цезаря не существует.

Алина вздохнула, не зная, сожалеть об этом или нет — сейчас ей вполне хватало и Мэй, которая, вальяжно развалившись на ковре, поглядывала на ее скрещенные ноги с подозрительной задумчивостью, точно решая — стоит ли проверить их на вкус.

— Ты уже думала над тем, как будешь искать остальных? — спросил Виталий, закрывая секретер. Алина кивнула и поспешно начала рыться в сумочке, в глубине души довольная, что разговор начинает принимать деловой оборот.

— Да, я тут себе набросала примитивную схему… очень примитивную…

Она повернулась, держа развернутый лист в руках, и увидела, что Виталий тоже протягивает ей листок — практически идентичный, с такими же записями и стрелочками. Они взглянули друг на друга, потом негромко и невесело рассмеялись.

— И давно ты это написал?

— На второй день, после того как… проснулся. Я принесу чай.

Виталий вышел из комнаты, а Алина внимательно принялась сравнивать свои и его записи, сразу же отметив, что в обеих схемках фамилия Жоры стояла на первом месте — разумеется, возможность найти его была наиболее реальной. На втором месте в записях Виталия стояла ее фамилия, и Алина с интересом прочитала ориентировку на саму себя.

Алина Суханова — Волжанск — рестораны, бары — литература — автостоянка на пустыре, через дорогу — дом, дедушка с бабушкой — убийство в районе — вероятней всего, достаток на грани среднего или ниже среднего — возможно, начнет тренироваться с холодным оружием — возможна иная внешность. Жесты — потирание шеи (нервное), когда задумывается о чем-то важном, часто прижимает кончик указательного пальца к носу, когда врет, склоняет голову набок. Вполне вероятно работает официанткой. Способна дать по морде зарвавшемуся клиенту.

Алина изумленно вскинула брови и почти сердито посмотрела в сторону коридора. Да, ее собственное описание было куда как более скудным.

Прочие записи Виталия мало отличались от ее и, так или иначе, найти по ним кого-то было очень сложно. Алина перечитала их несколько раз и нахмурилась.

Разве я, когда вру, склоняю голову набок?

В комнату вошел Виталий с большим подносом, уставленным глиняным чайничком, чашками и вазочками с конфетами и пирожными, аккуратно и осторожно поддерживая его ладонью левой руки и запястьем правой. Поставил поднос на столик и начал разливать чай. В воздухе разлился терпкий горячий чайный аромат с примесью корицы. Алина благодарно кивнула, принимая чашку, потом потянулась к вазочке и почти одновременно проглотила две трубочки со сгущенным молоком, только сейчас вспомнив, что сегодня еще ничего не ела, если не считать вина. Виталий, проследив за стремительным исчезновением пирожных, предложил с легким раздражением гостеприимного хозяина, которому не дают в полной мере проявить свое гостеприимство: