Это были чужие дети, но Себастьяну казалось, что в каждом из них он видит какую-то из черт их любимой Элен: у одной девочки была такая же курточка, у другой — такие же светлые волосы, у того мальчика — знакомые движения рук, а у другого — удивительно похожий наклон головы. Себастьян с трудом перевел взгляд на Памелу.

— Доктор Беннетт считает, — сказал он, — что мы должны проконсультироваться у Дина Форестера.

— Это еще кто? — хмуро спросила Памела.

— Физик, — пояснил Себастьян, сам, впрочем, не убежденный в том, что им нужен именно физик, а не психиатр или, на худой случай, психолог. — Он работает в Колумбийском университете. Не смотри так на меня, Пам, ты сама понимаешь, что внезапное исчезновение Элен и, тем более появление этого… существа…

— При чем здесь физика? — непонимающим голосом спросила Памела.

Себастьян начал, разгибая пальцы, перечислять причины, по которым именно физик может хотя бы попытаться объяснить происходящее с Элен. Фиона привела, как он помнил, девять доводов, сейчас он насчитал семь, но на Памелу ни один из аргументов не произвел впечатления. Выслушав мужа, она сказала, отодвинув тарелку с недоеденным салатом:

— Нет. Больше никаких врачей. Никакой доктора Беннетт. Никаких ее знакомых, даже если это лауреаты Нобелевской премии. Элен — наша дочь. Наша дочь, понимаешь? И я не хочу, чтобы о ней ходили разговоры. Она больше не пойдет в детский сад. Я буду с ней все время. Я уйду с работы — надеюсь, твоего заработка хватит, чтобы прокормить нас троих. Если будет нужно, снимем более дешевую квартиру.

— Но, Пам… — растерянно произнес Себастьян. Он представил себе, как однажды ночью жена проснется от того, что в шею ее вцепятся тонкие, но сильные пальцы странного существа… — Вспомни, как ты сама… Если опять случится что-нибудь такое…

— Все, Басс, — твердо сказала Памела. — Извини, мне пора на работу. Я скажу, что завтра не выйду.

— Ты точно…

— Я решила, Басс. Увидимся вечером. Да… Я сама заберу Элен из детского сада.

Памела быстрым шагом вышла из кафе, Себастьян с ощущением надвигавшейся беды смотрел, как жена шла к машине. Ему не нравилась ее походка — не легкая, как обычно, а тяжелая, вразвалку, будто на плечи Памелы давил тяжелый груз, и она, чтобы не терять равновесия, искала взглядом, куда поставить ногу. Себастьяну захотелось подбежать к жене, подхватить ее, обнять, говорить все те слова, что он без устали повторял, когда они только начали встречаться, слова, позабытые за годы супружества, но, видимо, единственно необходимые, он хотел…

Но пока Себастьян только хотел сделать то, что представлялось ему нужным, Памела села в машину и скрылась за углом. Себастьян остался сидеть перед двумя чашками самого лучшего кофе в городе.

Он выпил обе.

Вечер прошел, как обычно. Памела готовила ужин и подавала на стол, Себастьян играл с Элен в мяч в ее комнате, внимательно следил за реакцией девочки и не нашел никаких отклонений, это был нормальный ребенок, ничем не отличавшийся от миллионов других трехлетних детей, так же вскрикивавший, когда мяч пролетал над головой, и так же бурно радовавшийся, если удавалось попасть мячом в грудь папе.

— Элли, — сказал Себастьян, — что вы сегодня делали в саду?

— Не помню, — крикнула Элен, вытаскивая мяч из угла. — Миссис Бакли сказала…

— Что сказала миссис Бакли? — напомнил Себастьян минуту спустя, потому что Элен и не думала продолжать, мяч интересовал ее гораздо больше, чем слова воспитательницы.

— Что я умная! И что я буду красавица, когда вырасту!

— О, — пробормотал Себастьян. — Она, конечно, права. Больше она ничего не говорила?

— Идите ужинать! — позвала Памела, и разговор прервался.

— Надеюсь, — осторожно сказал Себастьян, поливая соусом куриную ножку, — ты не сделала такой глупости и не объявила шефу об уходе?

— Пока нет, — сухо сказала Памела. — Сначала я использую отпуск — мне положены десять дней за этот год, — а потом… Начнутся каникулы, детский сад все равно закроют до сентября.

— Ты все продумала, — обиделся Себастьян. — Со мной ты советоваться не собираешься?

Памела не ответила. Элен начала хныкать — ей не хотелось есть суп с цветной капустой, — и внимание Памелы переключилось на девочку. После ужина Себастьян удалился в свой кабинет и до полуночи работал, стараясь свести последние версии анимационного ролика к самому приемлемому варианту. Он слышал, как шумели в детской Элен и Пам, девочка смеялась, все там было в порядке, жена, наверно, права, не нужно сейчас водить дочку к миссис Бакли, все равно неделя до каникул, и тогда Пам и Элен будут проводить все время вдвоем, а он, наоборот, все время будет работать, потому что потерю заработка жены придется компенсировать, иначе действительно не обойтись без смены квартиры, а это травма для детской психики — не исключено, что Элен еще не вполне оправилась после переезда из России…

— Басс, — заглянула в комнату Памела, — Элен спит, я тоже устала…

Она помедлила.

— Вот что… Я уложила Элен к нам в постель. Там не хватит места для троих. Ты… Может, ляжешь на диване в гостиной?

— Как скажешь… — Басс не стал скрывать своей обиды и разочарования.

— Спокойной ночи, — сказала Памела и закрыла дверь.

В половине двенадцатого, когда Себастьян, закончив обработку пятиминутного ролика и записав файл, собрался выключать компьютер, со стороны спальни послышался сначала странный звук, будто кто-то с натугой передвигал тяжелый шкаф, а потом тишину ночи разорвал пронзительный крик — не человека, не животного, не птицы даже, а какого-то существа, о котором можно было сказать только то, что если оно не было исчадием ада, то, значит, порождением чего-то еще более страшного, если такое вообще возможно.

Себастьян вскочил — то есть ему показалось, что он вскочил и побежал к двери, — но обнаружил вдруг, что сидит перед компьютером, смотрит в экран ничего не понимающим взглядом и не может сделать ни единого движения. Даже рукой пошевелить — был ли это неожиданный паралич, а может, психическая невозможность совершить хоть какое-то действие? К тому же и мысль застыла, Себастьян сидел и повторял одно и то же: «Не надо… Не надо…»

Странное это состояние продолжалось, возможно, несколько секунд, а может, минуту или больше.

А потом он встал — легко, будто ничто его не держало, — и направился в спальню, потому что знал: уже можно. Сейчас он не увидит ничего страшного, все — что бы это ни было — уже закончилось, и если открыть дверь…

Он открыл дверь и увидел в свете глядевшей в окно полной луны привычную идиллическую картину: Памела спала, лежа на боку и подложив ладони под щеку, а Элен сбросила одеяло, лежала на спине, раскинув руки, ей, похоже, снилось что-то приятное, а может, не снилось ничего, просто на лице девочки сохранилось выражение удовольствия — от маминого присутствия рядом или от чего-то еще, понятного только детям.

Себастьян стоял на пороге и думал о том, что страшный вопль неземного существа не мог ему почудиться. Такое почудиться не может — даже больному сознанию, а он все-таки был в здравом уме и не ожидал ничего подобного. Он стоял и не мог заставить себя войти. Стоял, должно быть, долго — пока луна не пересекла оконный проем и в спальне стало совсем темно, слышно было только двойное спокойное дыхание.

Себастьян лег на диване в гостиной, не раздеваясь, и думал, что не уснет до утра, но почему-то погрузился в сон мгновенно, снилось ему что-то очень важное, такое, что способно было объяснить, подсказать, но утром, открыв глаза, он не помнил ничего, кроме ощущения ясности, явившегося ему ночью и исчезнувшего с первыми лучами солнца.

Он приготовил себе кофе и сэндвич, подождал, пока проснутся Пам или Элен, но обе спали так крепко, будто приняли снотворное, и Себастьян уехал на работу, оставив на столе записку: «Я вас люблю!».

Дикий ночной вопль казался ему теперь порождением сна — скорее всего, он на какое-то время заснул перед компьютером, ему приснился кошмар, вот он и…