— Надо ее остановить! Она может поехать за Элен и…
— Успокойся, — сказала Фиона. — Никуда она не поедет. Посидит в кафетерии на первом этаже и выпьет кофе или что-нибудь покрепче, чтобы успокоить нервы. Подождет, когда ты спустишься, чтобы продолжить скандал, смысла которого я не понимаю.
— Ты думаешь…
— О чем она говорила?
— Это я предложил взять на воспитание девочку из России, — объяснил Себастьян. — У нас не было детей…
— Я знаю, пропусти, — быстро сказала Фиона.
— …Я смотрел по телевизору передачу о том, как трудно живется маленьким детям в детских домах России. По-моему, такие передачи делают специально на деньги посреднических бюро. То есть это я сейчас так думаю. А тогда… Мне стало их жаль, такие были прекрасные лица… И такие несчастные… Я сказал Памеле: посмотри, вот где мы можем взять себе девочку, чтобы она была только нашей, это будет стоить денег, но у нас есть сбережения, мы можем себе позволить… И агентство тоже выбрал я сам. И город, куда мы потом поехали… Ужасное название: Римско-Корсаковск. Это я потом узнал, что был такой русский композитор.
— Понятно, — прервала Себастьяна Фиона, — и теперь жена обвиняет тебя в том, что именно из-за тебя… Глупо. Это истерика, Басс, твоя жена должна прийти в себя. Пусть посидит в кафе, а мы поговорим…
— Почему ты так уверена, что Пам…
— Можешь мне поверить, — отмахнулась Фиона. — Итак, что ты намерен предпринять сейчас?
— А что можешь сказать ты — как врач?
— Ничего, — покачала головой Фиона. — Уверяю тебя, Басс, Элен — самая обычная девочка. Есть у нее, конечно, отклонения от нормы, но сейчас невозможно найти ребенка, у которого не было бы тех или иных отклонений. То, что ты показал, и то, что рассказала твоя жена, к медицине не имеет отношения.
— А к чему? Ты тоже хочешь сказать, что она…
— Глупости! — отрезала Фиона. — Оборотень? В газетах об этом много пишут. Кинг обожает такие ситуации. В беллетристике масса подобных сюжетов. Но поверь мне, Басс, в медицинской литературе — верить я могу только ей, а не беллетристике или таблоидам, — не описаны случаи, подобные тому, что происходит с Элен.
— Что же это тогда? — потерянно спросил Себастьян.
— Мы оба с тобой в мистику не верим, не так ли?
— Не знаю… — пробормотал Себастьян. — Я готов поверить во что угодно.
— Значит, — заключила Фиона, — это природный феномен. Физическое явление.
— Физическое? — удивился Себастьян. — Скорее биологическое, разве нет?
— Нет, — отрезала Фиона. — Биологии неизвестны исчезновения людей. Если не говорить о мифах и сказках.
— А физике известны? — Себастьян решил, что Фиона не хочет брать на себя ответственность, ничего она не может понять в случившемся, и посоветовать ничего не может, и терять лицо не хочется, что еще ей остается сказать?
— Не знаю, — сказала Фиона. — В физике я не специалист. Но у меня есть знакомый…
— Нет, — сказал Себастьян. — Ни за что.
— Послушай, Басс, надо что-то делать! Что-то понять! Разве ты этого не хочешь?
— Нет, — повторил Себастьян, — только не это.
— Басс, — Фиона наклонилась через стол, погладила Себастьяна по руке, говорила с ним, как с несмышленым ребенком, не понимающим, что взрослые хотят ему только добра, — Басс, мы зашли в тупик. Твоя жена не выдержит еще одной такой ночи, ты сам знаешь. Я уверена — Дин будет держать язык за зубами…
— Значит, его зовут Дин? — с горечью произнес Себастьян.
— Черт возьми, Басс, — не выдержала Фиона, — ты сам бросил меня, сказал, что должен выбрать, и выбрал, это было твое решение, а я должна была все эти годы смотреть на твои портреты и страдать от одиночества?
— Ни о чем таком…
— Давай будем взрослыми людьми. Твоя Памела до сих пор видеть меня не может. Кому от этого легче? Уж точно — не Элен.
— Дин, — повторил Себастьян. — Хорошо. Он физик? Как удачно!
— Очень удачно, — сухо сказала Фиона. — Вообще-то Дин Форестер делает докторат в Колумбийском университете, тема у него… погоди-ка, я ведь выучила наизусть, каждое слово что-то на самом деле означает, только не для меня… Вот. «Вариативное развитие волновых функций в задаче Эверетта для многомерных физических пространств».
— Из чего следует, что твой… друг… действительно физик, — мрачно резюмировал Себастьян.
— Вообще-то он скорее математик, — сообщила Фиона. — Во всяком случае, по диплому. А докторат решил делать… Неважно.
— Давно ты с ним…
— Пожалуйста, Басс!
— Но мне действительно интересно! Ты сказала — он работает в Колумбийском университете, это, как-никак, другой город…
— Мы познакомились, когда Дин приезжал в Хадсон в прошлом году — читал для студентов в колледже лекцию о современной физике. Я там оказалась случайно: у одной — из студенток обнаружили… Впрочем, это не имеет значения. Так получилось, что мы с Дином познакомились…
— И он не уехал в свой Нью-Йорк…
— Басс, прекрати говорить со мной таким тоном!
— Извини… Так этот Форестер, по-твоему, сможет что-то понять?
— По крайней мере, — сказала Фиона, — дальше него это не пойдет. А умная голова не может оказаться лишней.
— Хорошо, — согласился Себастьян. — Когда приезжает твой дружок?
— Если я ему сейчас позвоню, Дин будет к вечеру. Ты можешь приехать ко мне… ну, скажем, в шесть часов?
— К тебе? Если Пам узнает…
— Приезжайте вместе. И с девочкой.
— Пам ни за что не согласится.
— Послушай, Басс, что для нее — и для тебя! — сейчас самое важное? Ревновать по-глупому или…
— Хорошо, — поспешно сказал Себастьян, поднимаясь. — Я постараюсь это устроить. Дин Форестер… Наверно, сорокалетний лысый кабинетный червь, а?
— Прекрати, Басс, — устало сказала Фиона.
Как Себастьян и предвидел, Памела наотрез отказалась переступать порог дома «этой женщины». В кафетерии он жену не застал — по-видимому, придя в себя после разговора с доктором Беннетт, Памела поехала на работу, и Себастьян сначала позвонил ей на мобильный («Абонент временно недоступен…»), а потом по номеру, который следовало набирать лишь в крайних случаях, потому что начальник очень не любил, когда его сотрудники в рабочее время занимали линию личными разговорами.
— Нет, — сказала Памела, молча выслушав мужа. — Никогда.
— Если ты не хочешь идти домой к доктору Беннетт…
— Басс, я не хочу, чтобы в это вмешивался кто бы то ни было. Я была против доктора Беннетт — и не только потому, что это твоя бывшая любовница. А теперь ты хочешь вмешать еще какого-то… Завтра о нас будет говорить весь Хадсон, послезавтра — весь штат, через неделю о нас с тобой появится статья в «Сан».
— Ты не права, — продолжал настаивать Себастьян, зная, впрочем, что не сможет убедить жену по телефону, когда она говорит, прикрывая трубку ладонью, чтобы никто, не дай бог, не услышал ни одного слова.
— Я перезвоню тебе на мобильный, — сказал Себастьян. — Кстати, почему ты его выключила?
— Потому что не хотела слышать твой голос, вот почему!
— Ты его уже услышала. Включи телефон, я тебе перезвоню. А еще лучше: давай встретимся в обед, как это бывало, в кафе Марка Антония.
В кафе «Вермонт» на углу Первой улицы и Вишневой аллеи Себастьян и Памела встречались лет восемь назад, когда между ними ничего еще не было, кроме робкого чувства, которому каждый из них тогда пытался найти иное объяснение. Содержал кафе Дик Вермонт, как две капли воды похожий (особенно если смотреть в профиль) на гипсовую копию статуи римского консула Марка Антония, стоявшую в городском художественном музее.
— Хорошо, — согласилась Памела.
— Ты плохо выглядишь, — сказал Себастьян. — У тебя круги под глазами, но главное — у тебя нехороший взгляд. Посмотри мне в глаза. Ты боишься.
— Ты позвал меня сюда, чтобы сказать об этом? — спросила Памела. — Мы не можем поговорить вечером дома? Если вообще есть о чем разговаривать.
Они сидели за столиком у окна, за которым на небольшой лужайке бегали и, должно быть, во все горло кричали дети, игравшие то ли в догонялки, то ли в какую-то новую игру, о правилах которой Себастьян не имел представления.