Настойчивый Блай не зря старался: 9 апреля «Баунти» прошел критический семьдесят седьмой меридиан. На сто восемьдесят градусов компаса с севера на юг перед глазами восхищенной команды простерлись дали могучего Тихого океана. Настал долгожданный миг, можно ложиться на северный курс. Скоро корабль, подгоняемый пассатом, уверенно заскользит к райскому острову Таити…

Только Блай приготовился сделать поворот оверштаг, откуда ни возьмись налетел могучий шквал. Не успели вахтенные убрать паруса, как судно стало игрушкой бури, перед которой предыдущий шторм казался нежным ветерком. Оставалось снова ложиться в дрейф и уповать на провидение. На этот раз волнение достигло такой силы, что корабль поминутно зарывался носом, и всякий раз бурные потоки захлестывали палубу, вынуждая вахтенных искать спасения на вантах и штагах. «Баунти» понесло вспять на восток, а тут еще открылась течь. Будь это пробоина, ее бы живо заделали, теперь же плотники были бессильны — выбило паклю между досками, и вода сочилась повсюду. Каким-то чудом удалось натянуть штормовой леер, и Блай поставил людей на помпы. Но и леер не всегда выручал, люди падали, получая сильные ушибы; особенно досталось, понятно, пьянице Хаггену. К счастью, никого не смыло за борт. Еще хуже волн был пронизывающий холод. На вантах матросы так промерзали, что не могли говорить. А некоторых разбил ревматизм, и они не могли даже подняться на палубу. Блай открыл большую кормовую каюту и разрешил перейти туда тем матросам, которых сырость выгнала из кубрика.

Целую неделю «Баунти» ежедневно сносило назад на пятнадцать-двадцать миль. Число больных росло. Течь усилилась настолько, что люди круглые сутки ежечасно сменялись на помпах. И к 17 апреля потрепанное судно очутилось там же, где было первого. Пять человек из-за болезни и ушибов совсем вышли из строя, да и остальные вымотались. С великой неохотой Блай решил прекратить неравный поединок и идти вокруг света в противоположном направлении (вы помните, что адмиралтейство по его просьбе милостиво разрешило такой вариант). Но прежде чем поворачивать, он собрал всех людей и сердечно поблагодарил их за умелые действия и выдержку в последние трудные недели.

Блай с самого начала отлично понимал, что в это время года очень мало надежд обогнуть мыс Горн. Менее ревностный офицер, наверно, ограничился бы вялой попыткой выполнить нелепое распоряжение адмиралтейства и поспешил взять курс на мыс Доброй Надежды. Но для Блая приказ был священнее, чем библия. Хотя он три недели выжимал все, что можно было, из себя, команды и корабля, его продолжала мучить совесть. И стоило под вечер ветру перемениться на южный, как «Баунти» снова изменил курс и пошел на запад. Разумеется, южного ветра хватило всего на несколько часов, его опять сменил западный. Это может показаться невероятным: Блай сражался с непрерывно усиливающимся ветром еще четверо суток, но «Баунти» продолжало относить назад. Возможно, он продолжал бы поединок со стихиями, если бы работоспособных матросов не становилось с каждым днем меньше. Двадцать первого апреля восемь человек числились больными, да и у остальных уже не оставалось ни сил, ни энергии. А течь усиливалась.

Наконец даже Блай не выдержал и отдал рулевому долгожданное распоряжение поворачивать назад. Приказав поднять все паруса, он со скоростью восьми узлов помчался прочь от места, где проиграл битву. Блай никак не мог смириться с неудачей и в тот же день записал в судовой журнал длинное, подробное объяснение, оправдываясь тем, что долг не позволил ему ставить под угрозу исход всей экспедиции, уже на этом этапе идя на ненужный риск. Два дня спустя, 23 апреля, «Баунти» промчался мимо острова Статен, который они впервые увидели месяцем раньше, и пошел на север, в более теплые широты. Теперь до цели плавания было так же далеко, как в самом начале, когда они только вышли из Англии.

Положение нельзя было назвать катастрофическим, но все-таки требовалось безотлагательно отремонтировать корабль и закупить свежий провиант. На новом маршруте ближайшим портом, где английское судно могло рассчитывать на хороший прием, был Каистад, в голландской Южной Африке, и Блай решил не мешкая идти туда. Подгоняемый сильным попутным ветром, «Баунти» быстро миновал Фолклендские острова и направился к островам Тристан-да-Кунья. В отличие от Фолклендского этот уединенный архипелаг посещался так редко, что никто не знал точно его координатов. Блай, конечно, не мог упустить удобный случай проявить свое рвение, и, хотя время было дорого, он трое суток посвятил поискам никому не нужных островов. Увы, его усилия оказались тщетными. Погода в это время (была середина мая) заметно улучшилась, температура воздуха продолжала повышаться. Корабль привели в порядок, и матросы снова могли проводить свободное от вахты время на палубе. А чтобы праздность их не развратила, Блай приказал по вечерам возобновить танцы. Между тем по-прежнему каждый час приходилось откачивать воду, и можно без преувеличения сказать, что в моционе недостатка не было.

Еще одна неделя прошла без всяких происшествий, и 22 мая на горизонте показалась Столовая гора [7]. Блай знал, что в это время года главная гавань ненадежна, а потому бросил якорь в другом заливе, в сорока километрах южнее. Здесь он первым делом подробно, на нескольких страницах рассказал в судовом журнале, как на судне налажены питание и вахты. Стоит привести его вывод: «Моряки не умеют сами следить за собой, а просто призывать их заботиться о собственной чистоте и порядке мало проку. За ними нужен глаз, как за малыми детьми, ведь даже только что избежав опасности, они ничего не сделают, чтобы предотвратить ее повторение». Эти слова — «за ними нужен глаз, как за малыми детьми» — показывают, как Блай понимал свою роль командира корабля.

В полном соответствии с этой чисто отеческой заботой о команде Блай по прибытии в Капскую колонию заказал множество провизии и, пока корабль стоял на якоре, выдавал команде щедрый дневной рацион, который включал килограмм свежего мяса, пинту вина, капусту, сельдерей, лук, хлеб. Проверка запасов показала, что несколько тонн мяса, рыбы и галет совершенно сгнили; их тотчас заменили свежими. Быстро пополнили запасы воды и топлива. Гораздо больше времени ушло на то, чтобы законопатить щели и починить паруса. Для ускорения работ Блай нанял нескольких плотников-голландцев. Приведя паруса, снасти, корпус в отличное состояние, закупив семена и саженцы для таитян, а также семь тонн муки, девять тонн галет, три с половиной тысячи литров вина, пять овец, он 1 июля 1788 года повел «Баунти» дальше.

Как известно, единственные крупные массивы суши между мысом Доброй Надежды и Таити — это Австралия и Новозеландские острова. Если не считать только что основанной колонии каторжников на восточном берегу Австралии (оттуда еще не поступило никаких вестей, когда «Баунти» покидал Англию), в этой части земного шара жили лишь так называемые дикари. Поэтому Блай решил сделать в Австралии только очень короткую остановку, а чтобы скорее попасть туда, он приказал идти вдоль сороковой параллели, где мощные западные ветры, которые только что зло подшутили над ним у мыса Горн, могли бесплатно поработать на него.

Решение смелое — еще ни одно судно не пересекало южную часть Индийского океана в зимние месяцы (июль — август). Но теперь люди Блая были лучше подготовлены, а так как не было нужды спускаться в антарктические воды, то и погода в общем была намного теплее, чем у мыса Горн. Конечно, случались сильные штормы, приходилось ложиться в дрейф, но это для закаленной испытаниями команды давно стало простым и привычным маневром. Примерно в середине довольно однообразного пути в Австралию Блай, к своему удовольствию, смог предаться любимому занятию: определению места. И он тотчас нашел то, что искал, — голую скалу, именуемую островом Сен-Поль; как ни странно, на сей раз карта не ошиблась.

Девятнадцатого августа — это был пятьдесят второй день плавания — впередсмотрящий увидел остров Бруни, расположенный южнее входа в гавань нынешней столицы Тасмании — Хобарта. На всех картах той поры Тасмания соединялась с материком, и, когда Блай бросил якорь в бухте Эдвенчер, он не подозревал, что это остров, отделенный от австралийского континента не только водным пространством, но и еще одним островом. Судя по всему, за одиннадцать лет, истекших с тех пор, как Блай впервые побывал здесь с капитаном Куком, в залив не заходило ни одно судно; впечатление уединенности усугублялось тем, что на берегу не было видно никаких признаков жизни. (Лишь в один из последних дней на опушке леса вдали показались совершенно нагие тасманийцы — «самые глупые и жалкие люди на свете», по словам Блая).