На одном из устроенных Конном пиров Аспазия познакомилась с Фидием. То был замкнутый, неразговорчивый человек, с головой погруженный в работу. Гетера преклонялась перед его талантом. Фидий был уродлив и кривоног, и все же она день и ночь мечтала о прикосновении рук, которые ваяли статуи богов. Красота Аспазии не оставила скульптора равнодушным. Он пригласил женщину в свою мастерскую у подножия Ареопага и предложил позировать обнаженной для статуи Афродиты. Пока он работал, Аспазия болтала без умолку. Она, словно дитя, восторгалась царившим в жилище творца веселым беспорядком, незаконченными скульптурами, образами богов, проступавшими из кусков мрамора, глиняными набросками. Аспазия говорила о смутных чувствах, которые рождают у нее эти статуи, об искусстве, которое наполняет ее душу сладким дурманом, но Фидий не разделял возбуждения своей подруги и ни капли не интересовался уже законченными скульптурами. Для него они оставались лишь набросками будущих творений, и он легко забывал о прежних идеях, чтобы посвятить себя новым, еще не ясным замыслам. Фидий с легким сердцем уничтожал собственные работы, даже самые удачные. Художник часто оказывался не в состоянии довести скульптуру до совершенства, вообразить конечный результат своего труда. Он не желал тратить драгоценное время на исправление старых ошибок.

Аспазию и Фидия не связывало ничего, кроме физической близости. Гетера понимала, что остается для скульптора лишь красивой женщиной, идеальной моделью и умелой любовницей. Фидий благосклонно внимал ее речам, если только они не касались его работы, но сам не пытался поддержать разговор, и женщине казалось, что он не считает ее достойной собеседницей. Аспазия обижалась, но мирилась с таким пренебрежением. В конце концов, сама близость с гением, пусть даже уродливым и угрюмым, была неслыханной привилегией. Иногда женщине казалось, что перед нею немое божество, которое обладает даром создавать истинную красоту, но не умеет говорить. И все же в один прекрасный день она взбунтовалась.

— Похоже, тебе невдомек, что я нечто большее, чем простая гетера? — спросила Аспазия.

Фидий был потрясен. Оказалось, что он терялся в присутствии своей мудрой и красноречивой подруги и боялся вставить слово, стыдясь собственного невежества.

— Однако это не мешает тебе делить со мной ложе? — настаивала гетера.

— А что мне еще остается? — ответил он очень серьезно.

Единственным недостатком Аспазии из Милета оставалось низкое происхождение. Она была одинокой женщиной восемнадцати лет, чужестранкой без роду без племени. Рассчитывать на поддержку родных не приходилось. Никто не спешил признавать гетеру-иноземку полноправной афинской гражданкой. К счастью, природа наделила Аспазию двумя качествами, без которых нельзя было прожить в городе: она умела копить деньги и ценить истинную красоту.

Оставаясь под властью Конна, женщина делала все возможное, чтобы обрести свободу, основать собственное дело и занять достойное положение в обществе. Аспазия собиралась основать школу гетер, в которой женщины могли бы постигать не только искусство любви, но и грамоту. К сожалению, столь дерзкий замысел в корне противоречил афинским традициям, и правители полиса[18] не уставали чинить препятствия смелой чужеземке. Тогда гетера решилась написать Протагору. Не прошло и недели, как философ в сопровождении Продика прибыл в Афины, чтобы свидетельствовать в пользу Аспазии. Софисты призвали на помощь самых именитых граждан, а среди них оказались Фидий и сам Перикл. Знатная компания, к которой примкнули философы Горгий[19] и Гиппий[20], сумела убедить Ареопаг, что предприятие Аспазии поможет привлечь богачей из других городов и в конечном итоге послужит на благо Афин. Теперь мечты гетеры могли стать реальностью. Женщина светилась от счастья и горячо благодарила своих друзей. Она решила создать необычный дом свиданий, где посетители смогли бы наслаждаться не только красотой гетер, но и поэзией, музыкой и приятным разговором, где женщины стали бы не запуганными рабынями, а великолепными любовницами и тонкими собеседницами, превосходными танцовщицами и музыкантшами, верными подругами, способными утешить в горе, помочь добрым советом или просто подарить чудесную ночь. Она сама учила девушек истории, философии, астрологии и геометрии своего соотечественника Фалеса[21].

Гостей у диковинного дома свиданий становилось все больше, и Аспазии даже пришлось нанять новых гетер. Многие были уроженками Милета и успели получить достойное образование в тамошних школах. Со временем «Милезия» превратилась в блестящий салон. В городе ходила поговорка: «Вершину холма венчает Акрополь, подножие украшает "Милезия"».

На то, чтобы вышколить куртизанок и придать дому свиданий неповторимый блеск, ушел не один год. В глубине души Аспазия вынашивала куда более дерзкие замыслы, чем сделаться хозяйкой знаменитого лупанария[22]: она намеревалась объявить войну гинекеям[23], освободить женщин от рабства, принести свободу под сумрачные кровли, в холодные и темные покои, где обитали жены, матери, хранительницы очага, жалкие, безмолвные рабыни, которых унижали и мучили собственные мужья, и положить конец порядку, установленному мужчинами для мужчин. Она хотела доказать, что независимые и образованные женщины способны участвовать в жизни государства наравне со своими супругами. Двери новой школы были открыты не только для гетер, но и для всех желающих, девиц и замужних женщин, мечтавших получить верное оружие для борьбы за собственное освобождение. Так планы Аспазии воплощались в жизнь. В «Милезии» женщинам предстояло постигать тайные слабости и пороки мужчин и учиться повелевать ими.

Кроме таинств Афродиты, гетера обучала своих воспитанниц хорошим манерам, логике, риторике, стихосложению, музыке, пению и танцам, искусству макияжа. И никакого рукоделия, кроме изготовления предохраняющих средств из бычьих кишок. Аспазия принимала в свою школу свободных молодых женщин, здоровых и не изможденных тяжким трудом. Она не брала с них платы — только обещание использовать полученные знания наделе. Тонкая уловка, благодаря которой любая женщина могла заработать на жизнь без помощи мужчин.

Фидий познакомил Аспазию с Периклом, одним из влиятельных членов Ареопага. В то время скульптор работал над самым ответственным заказом в своей жизни: он воздвигал на Акрополе храм Афины, главное здание города и одновременно символ мудрости. Парфенону предстояло стать любимым детищем Перикла, достойным венцом афинских реформ, подо сих пор он оставался лишь образом, идеей без формы. Стратег[24] поделился своей мечтой с Фидием, единственным художником, способным воплотить ее в жизнь (пусть и не слишком красноречивым). В конце концов, горячность и настойчивость Перикла сделали свое дело; день за днем он твердил угрюмому скульптору о чудесном храме, пока тот не начал считать грандиозный замысел своим.

Аспазия часто ночевала в мастерской Фидия и могла наблюдать, как политик и скульптор жарко спорят, склонившись над чертежами. Слушать их было одно удовольствие. Перикл не понимал терминов, которыми сыпал Фидий, но говорил так горячо и страстно, что гетере казалось, будто она видит удивительный храм во плоти.

Поначалу погруженный в работу Перикл словно не замечал присутствия Аспазии. Лишь через несколько недель, когда друзья поднялись на Акрополь, чтобы выбрать место для будущего здания, он внезапно проявил интерес к женщине, в которой прежде видел лишь любовницу скульптора.

— Кто такая? — спросил он осторожно.

— Ответить на этот вопрос будет потруднее, чем разъяснить тебе замысел моего Парфенона. Откровенно говоря, я и сам ее не понимаю.