Он стиснул зубы, закипая от злости. Эта порочная женщина присвоила себе право обладать его драгоценными девочками. Вот кто заслуживал бойни. Это она должна была получить смерть от рук забойщиков скота.

В полумраке что-то выделялось на обеденном столе. Белый прямоугольник. Записка.

Он схватил ее, но было слишком темно, чтобы разобрать написанное.

На кухне он нашел спички, зажег свечу и стал читать.

Это было худшее из того, что он ожидал.

Мистер Рори Магнус любезно просит вас как можно скорее присоединиться к вашему семейству в его поместье. Задерживаться не советуем.

У него дрожали руки. Расплавленный свечной жир капал на стол.

Зрачки Шанти сузились в пламени свечи. У задней двери послышался шум. Пламя затрепетало от сквозняка. Он увидел лишь силуэты, стремительно ворвавшиеся в комнату. Он выронил записку.

Его схватили.

Задняя дверь была приоткрыта, и она вошла в дом, не постучав и не окликнув хозяев. Было ясно, что никого нет. В доме Шанти было тихо и безжизненно. Казалось, сам дом к ней прислушивается.

Она нашла записку от Магнуса, но даже для отчаяния у нее не было сил. Какое имело значение, что Магнус добрался до Шанти, опередив «Велфэр»? Какое ей было дело до того, что город оказался в руках Мясного Барона или сторонников полоумного Джона Коллинза?

Ее поразило собственное безразличие. Столько лет веры и преданности, столько лет службы. Где ты, Господь сейчас, когда я умираю? Где ты, Господь, когда сумасшедшие угрожают захватить Эбирн? Она слушала. Если Бог и слышал ее вопросы, то оставил без ответа.

Чувствуя слабость, она села за стол, где ужинала в тот вечер, когда приходила с инспекцией. Дети размазывали еду по тарелкам. Шанти так и не притронулся к мясу, пока она была в их доме. Только Майя ела с аппетитом. Поел ли Шанти в тот вечер? Она почему-то была уверена, что нет; она не сомневалась в том, что он уже давно не ест мясо Избранных. Он был худым, да, но выглядел более подтянутым и здоровым, чем большинство жителей Эбирна. Неужели это как-то связано с его странной привычкой бегать, или есть другая причина? Как утверждала Книга даров, ни один житель города не может выжить без мяса Избранных. И вот теперь в городе появились люди, опровергающие это. Коллинз и его сторонники. Возможно, и Шанти. Как объяснит это Бог?

Бог не объяснил.

Она вдруг задумалась о том, говорил ли с ней Господь хоть однажды? Ответил ли он хотя бы на одну ее молитву? Появлялся ли он в знамениях или пророчествах? Может, являлся в форме облаков? Разве его присутствие хотя бы раз принесло ей утешение в бессонные ночи, которые она проводила в одиночестве?

Бог-отец, конечно, сейчас не время сомневаться в тебе. Теперь, когда я на пороге мира иного. Теперь, когда душа моя готова вознестись к тебе. Возможно, это было последнее испытание, уготованное ей Господом, последняя проверка ее веры. Возможно, каждый проходил это испытание в конце жизни.

Она ощутила внутреннюю пустоту, которая, как Мэри Симонсон верила, должна наполниться божественным светом духа Господнего. Она хранила это пространство для Бога, с тех пор как пришла служить в «Велфэр». Этот очаг всегда был вычищен, дрова сложены аккуратной стопкой, дымоход свободен.

Наполни меня своим огнем, Господи, потому что теперь ничто не сможет меня насытить. Я больше никогда не притронусь к пище и больше никогда не проснусь на рассвете. Я иду к тебе. Впусти в меня свое нежное пламя.

Прошли часы, а проповедница Мэри Симонсон все сидела неподвижно за кухонным столом, сложив руки в молитве. Свет пробивался сквозь облака, и косые лучи проникали в окно, но она чувствовала, что день уходит и приближается полночь. В ней уже ничего не осталось. Даже искры божественного присутствия.

Вместо этого язва, словно зародыш, перевернулась в ее животе. Разжала свои щупальца — во всяком случае, так Мэри почувствовала — и вонзила жало в ткани ее тела. Таившийся внутри нее младенец, сотканный из раздробленных костей и битого стекла, стал расти, пытаясь вырваться наружу. Тошнота сопровождала обжигающую боль, разливающуюся в животе. Дрожь охватила каждую клеточку тела, и проповедница не могла удержать даже голову от дикой тряски.

Так, значит, в этом был ответ? Бога не существует?

Или того хуже? Неужели Богом их города был Бог жестокости? Бог, который видел свою миссию в том, чтобы причинять боль своим созданиям?

Она больше не могла сидеть. Пока не стемнело, она хотела продолжить путь. Оставалось последнее место, где она могла найти ответы на свои вопросы. Там она могла бы упокоиться с миром.

Со времени взрыва на газовой станции дороги опустели. Те небольшие запасы газа, что еще остались, сберегались для экстренных случаев. Теперь грузовики не ездили из города на завод и в обратном направлении, развозя рабочих и продукцию.

Но ветер по-прежнему дул, и здесь, ближе к полям для Избранных и заводу, запах был очень сильным. В холодном воздухе смешалось слишком много отдельных запахов. Она попыталась выделить каждый. Зловоние экскрементов было самым узнаваемым, и оно ничем не отличалось от запаха тех испарений, что поднимались от городских сточных канав. Столь же сильным был запах гнили и разложения, исходивший от лежалого мяса, уже не съедобного. К этим запахам примешивались и запахи жизнедеятельности. Пота Избранных, ничуть не отличавшегося от запаха, который исходил от рабочих в жаркий день. Вместе с ним в воздухе ощущался запах свежей крови и густой запах мясной лавки с ее отрубами и оковалками, фаршем, котлетами и отбивными, бифштексами и сырыми колбасами. Это были запахи, от которых ее рот когда-то наполнялся слюной; запахи, сопровождавшие ежедневный прием пищи.

Сейчас из-за этих запахов лишь усиливалась тошнота.

Несмотря на слабость в коленях и напряжение в ногах, она не останавливалась. Она шла вперед, прорываясь сквозь боль, словно боролась с ветром, слегка наклонив вперед корпус. Как голодающая женщина, взбирающаяся в бурю на крутой берег. Ее голова была опущена. Она не представляла себе, что возможен обратный путь.

Дорога была разбитой, заросли боярышника стояли колючей стеной. Цепкие ветки хватали ее за одежды, и ей приходилось останавливаться. С каждым разом было все труднее возобновлять путь. Наконец, осознав, что ей не дождаться попутного грузовика, она вышла на середину дороги и пошла, теперь лишь обходя выбоины в асфальте.

Спустились сумерки, когда она подошла к воротам.

В домике охраны было трое мужчин, а не один. Вместе со сторожем дежурили двое личных телохранителей Магнуса.

Она остановилась у окошка. Охранники в черном встали за спиной сторожа. Он открыл окошко и высунул голову.

— Поздновато для инспекции, вы не находите, проповедник?

— Опасные нынче времена, — сказала она. — Никогда не поздно проявить бдительность. Вы не могли бы организовать мне сопровождение?

Сторож покачал головой.

— У нас все заняты, проповедник. Лишних рук нет, все на задании. — Он взглядом показал на охранников и постарался придать своему голосу умильные ноты, сказав: — Магнус прислал мне подмогу, но я не могу направить их с вами.

Проповедница Мэри Симонсон вовсе не нуждалась ни в каком эскорте; она попросила об этом исключительно из вежливости и соблюдая протокол. Проповедники имели право заходить куда угодно, тем более на завод Магнуса, но их визиты уже давно здесь не приветствовались.

— Тогда я проведу осмотр одна.

Ее вдруг накрыло волной слабости, и Мэри словно ослепла. Она протянула руку и оперлась на стенку сторожки. Медленно туман перед глазами рассеялся, и тошнота отступила.

— С вами все в порядке, проповедник?

Она была удивлена, увидев искреннее сочувствие в лице сторожа.

— Да, все хорошо. Просто… была долгая смена, вот и все.

— Я могу распорядиться, чтобы вам принесли еду — уж это-то мы можем.