— Так какого цвета смерть? А?…

Теперь замолчал Андрюша…

Еще на первом месяце войны он ночью на своей бээмдэшке доставил в госпиталь раненого братана. Над полевым госпиталем светили южные звезды с кулак. В палатке воняло йодом, нашатырем и гноем. Андрюша ждал. Знакомый фельдшер обещал банку спирту братанам. Надо было отойти от боя.

В черном углу палатки стонал кто-то, потом перешел на крик.

— Чего орешь? — спросил врач, вышедший из операционной.

— Умираю!

— Ну и умирай себе тихо. Людям не мешай.

— Как?!. Как ТЫ можешь?!. Мне такое?! — громко заорал раненый, рыдая.

Наверное, офицер. Простой солдат или десантник (солдат или офицер) так бы никогда не орал.

— Не бойся, — сказал в темноте врач, — там хорошо, лучше, чем здесь. Оттуда еще никто назад не возвращался.

Раненый замолчал, а потом снова заорал протяжно и страшно.

— Не веришь? — спросил его врач устало.

— Не-верю, паскуда! Там не хорошо! Там чернота! Там бездна! Не хочу туда! Боюсь, доктор, — неожиданно закончил плаксиво раненый.

— Чернота… — тихо сказал доктор, — это уже твои проблемы, браток. Раньше надо было думать, жить надо было по-людски.

И вышел из палатки под звезды курить…

— Ну, что молчишь? — спросил Сергей Николаевич. — Не знаешь ты, Андрюша. Не знаешь, какого цвета смерть.

— Знаю,— сказал Андрюша, — разного, в зависимости от человека.

Сергей Николаевич аккуратно стряхнул длинный шлейф пепла в хрустальную пепельницу. Оценил Андрюшины слова.

— Хорошо сказал… Все зависит от человека. У бандита и смерть бандитская, черная. Лететь ему в черную бездну вверх тормашками. А у хорошего человека и смерть хорошая… Голубая, радостная. Перед ним врата небесные открываются. Выпьем, Андрюша, за голубую смерть.

Андрюша удивленно посмотрел на него. Сергей Николаевич от души захохотал:

— Понял тебя. Понял. Действительно смешно. Голубой пьет за голубую смерть. Очень смешно? Но это же такая условность, Андрюша. Ты читал «Гулливера»?

Андрюша даже поставил стопку на столик. Он не врубился, при чем тут «Гулливер»? И голубые… Сергей Николаевич ему объяснил:

— Помнишь, там какие-то чудаки воевали друг с другом за то, что одни из них яйца разбивают с острого конца, а другие с тупого? Помнишь? Полная чепуха. Ну какая разница? Суть-то одна. И те и другие яйца едят. Едят, а с какого конца их разбивают, это не должно никого касаться. Правда? Великий английский писатель давно все это объяснил… Среди голубых, Андрюша, есть разные люди. Многим из них никогда не дождаться голубой смерти, лететь им вверх тормашками в бездну, в тартарары. Но совсем не за то, что они разбивают яйца с другого конца. Совсем не за то. Давай, за голубую смерть, Андрюша!

Андрюша залпом выпил «Черную смерть». Сергей Николаевич пригубил половину и поставил стопку. Взял веточку зелени, понюхал.

— Бери, Андрюша, зелень. В каждом листочке сто одно лекарство. — Сергей Николаевич губами обрывал зеленые листики.— Не зря она зеленью называется, валюта здоровья.

Андрюша тоже взял веточку. Он не понимал, о чем они говорят? Куда клонит разговор Сергей Николаевич? Но Сергей Николаевич, бросив на тарелку ощипанную веточку, неожиданно перешел к делу:

— Мне Володя полную твою характеристику выдал. Я знаю о тебе все, и ты мне подходишь. Говори свои условия.

Он сбил Андрюшу с толку. Вел разговор, как Чен вел драку, совсем не по правилам. Показывал атаку слева, а бил справа. Сергей Николаевич подтянул аккуратную стрелочку на брючине, положил ногу на ногу:

— Ты хочешь спросить, почему я сразу так вопрос не поставил, и будешь прав. Я бы мог, Андрюша, наврать тебе с три короба, мол, проверял тебя, приглядеться хотел. Но я ложь не терплю, даже в мелких дозах. Ложь вызывает у меня аллергию. Одни начинают чесаться и кашлять. А я… Я за ложь могу убить. — Голубые глаза его стали стальными, но он взял себя в руки. — Морально убить. Солгавший хоть раз человек для меня труп. Моральный, конечно.

Что такое моральный труп, Андрюша не знал.

— Ты мне сразу приглянулся, — сказал Сергей Николаевич, пропустив его взгляд, — еще у Казанского, — и опять сделал крутой финт, — но когда я узнал, что ты ушел из кабака с Аликом… Кстати, что ты сам думаешь про этого алкаша?

Андрюша понимал, что врать ему не нужно, себе дороже обойдется. Но и всю правду говорить тоже не стоит. А собственно, какую правду он знал про Алика?… Никакой. Андрюша чистосердечно пожал плечами:

— Странный он какой-то…

— Правда ведь? — подтвердил свои подозрения Сергей Николаевич. — Странный. Очень странный человек. Лучше не скажешь… Персонаж какой-то… Артист… А на кого он работает? Он тебе ничего не сказал?

Андрюша опять пожал плечами, выжидая:

— Мы с ним о делах не говорили, сидели просто, уговорили бутылку под сфинксами и разошлись.

— А в чем он одет был? Не помнишь?

— В майке.

— В какой?

— В белой.

Зажигалка снова запрыгала по столу.

— А на майке рисунок какой-то был? Или написано что-то было?

— Старая дешевая маечка. В каждом ларьке такие продают… А на груди? Щит и меч, кажется. И буквы «КГБ».

— Правильно,— подтвердил Сергей Николаевич, будто сам сто раз видел эту маечку. — Действительно, странный человек. При чем тут КГБ? А?…

Андрюша решил круто свернуть разговор со скользкой темы.

— А чего это вы?…— Андрюша замялся, выбирая новую дорогу.

— Что — чего это я?— насторожился Сергей Николаевич.

— А чего это вы разволновались, когда узнали, что мне Марина телефон оставила?

Сергей Николаевич засмеялся. Андрюша отметил про себя: улыбается он хорошо и правдиво, а смеется, наоборот, — нехорошо, наигранно.

— А я ревную, Андрюша. Она же мой кадр. Классная девочка. Правда? Но, как все современные красивые девчонки, сильно себя переоценивает. Цену свою завышает. Думает, как любят теперь говорить, красота спасет мир, но ведь и красота покупается. Правда? Красота, по-моему, после нефти самый дефицитный продукт. Правда? Но если красота покупается, что же спасет наш бедный мир?! А? Как ты думаешь, Андрюша?

Андрюша знал, что тот хотел от него услышать.

— Деньги.

Сергей Николаевич улыбнулся, оценил неискренность ответа.

— Правильно. — Он сам разлил по хрустальным стопочкам так хитро, что у Андрюши стопочка оказалась полной, а у него так и осталась ополовиненной. — Ну, за Мариночку… Ты давно ее знаешь?

Андрюша бросил взгляд на скомканную бумажку и обомлел. Красным шариком на бумажке был написан телефон. Первые цифры точно такие же, как в туалете над зеркалом губной помадой. Андрюша попытался вспомнить тот номер, но не вспомнил. Знал только, что в остальных цифрах точно была одна тройка. Проверить, есть ли тройка на этой бумажке, он не успел.

— Что с тобой, Андрюша? — взял его за руку Сергей Николаевич. — Отключился, что ли?

— Извините, — встряхнул головой Андрюша, — что вы сказали?

— Я спросил, ты давно Марину знаешь?

— Первый раз вчера видел, — покосился на бумажку Андрюша.

— Понравилась?

Андрюша, не дожидаясь Сергея Николаевича, хлопнул свою стопочку, захрустел зеленью и сказал нагло:

— Я же с войны только что. Мне сейчас все нравятся.

Сергей Николаевич понимающе засмеялся:

— Молодец. Благодарю за правду.

И Андрюше стало немного легче. Он понял, что хитрый «голубой песец» не всегда отличает истинную правду, значит, с ним можно биться. Но «песец» затрусил дальше своей хитрой лисьей стежкой.

— А не кажется тебе странным, Андрюша, что она, впервые тебя увидев, тут же оставляет тебе свой телефон? А? Это не кажется тебе странным?

— Кажется, — честно признался Андрюша.

— Тогда давай думать вместе, — Сергей Николаевич подвинул свое кресло ближе к дивану.— Допустим, влюбилась она в тебя с первого взгляда? А?… Веришь?

Андрюша покраснел распухшим лицом:

— Как в такую харю можно влюбиться?

— Правильно, — кивнул Сергей Николаевич. — Ты, конечно, мальчик видный, но не до такой же степени, чтобы писать от тебя крутым кипятком. Правда? И Мариночка, между прочим, не такая девочка, чтобы всем показать, что она описалась. Ведь это значит сразу свою цену сбить. Правда? А она свою цену завышает даже… А что если «папа» ее попросил тебя найти?… Допускаешь такое? «Папа» ни о чем с тобой не говорил?