– Все очень просто, – ответил Алонзо. – Я все знаю о вашем небольшом плане относительно Веласкеса. Мистер Стин, – он иронически поклонился, – продает вам Веласкеса, как опекун мисс Крэнфорд, за номинальную цену, ну, скажем, 5000 фунтов. Вы перепродаете эту картину в Америке за ее цену, которая приблизительно раз в шесть больше, и делите разницу. Чрезвычайно умно. Ну, а дело в том, что если я не буду участвовать в этой сделке, то все нарушу. Я очень подозреваю, что нью-йоркская полиция хотела бы знать о вашем местопребывании, Сингл, а адвокат мисс Крэнфорд хотел бы узнать некоторые интересные вещи о вашей деятельности, Стин. Ну и что я буду иметь?

Через пятнадцать минут Алонзо покинул имение с тремя тысячами в английской й американской валюте в кармане и удовлетворенной улыбкой на лице.

А в картинной галерее, там, где он их оставил, Стин, Сингл и Суэрман обсуждали ситуацию.

– О, это все к лучшему, – произнес Сингл с идиотским видом. – Единственно, что мы могли сделать, так это купить его, или бы он все испортил. Послушайте, давайте поговорим завтра утром, я устал и…

Он резко остановился, так как в галерее появился взлохмаченный слуга.

– Мистер Стин, сэр, – произнес он тяжело дыша, – Веласкес.

– Что с ним? – вскрикнул Стин.

– Он пропал, сэр, – ответил человек. – Я минуту назад был в другом крыле галереи. Рама пуста, а картина пропала!

Сингл подпрыгнул на стуле так, как будто в него выстрелили.

– Черт бы его побрал! – воскликнул он. – Вы что, не видите, что нас надули? Пока мы сидели тут, разговаривая с этим парнем, его кореши вырезали в том крыле картину. О, черт!

В гостинице Крэнфорда, сидя за письменным столом Мактавиш перечитывал письмо, которое он только что написал. Сайрус К.Леггит широко заулыбался, когда заглянув через плечо Алонзо, прочел:

«Дорогая мисс Крэнфорд, Веласкес находится на пути в Лондон и со мной он будет в полной безопасности до тех пор, пока вы не станете совершеннолетней и не попросите его вернуть. Если вы хотите, чтобы я его продал, то сообщите мне и я организую это за обычное вознаграждение в десять процентов от продажной цены. Любезно прошу вас передать привет вашему уважаемому опекуну.

Искренне ваш, Алонзо Мактавиш».

Мистер Леггит вздохнул.

– Послушайте, Мак, – произнес он, – как вы думаете, она пригласит нас на чашечку чая?

Алонзо поправил монокль.

– Абсолютно уверен, что да, Сайрус, – заверил он. – Но вы не примете ее приглашения. Знаете, третий лишний!

ПРОПАВШИЙ РЕМБРАНДТ

Алонзо Мактавиш считал, что Париж определенно оказывал какое-то воздействие на глаза. Казалось, что у большинства обывателей этого веселого города на носу сидят розовые очки. В Париже все казалось лучшим. И он удивлялся, почему. Вероятно, если бы он был честным сам с собой, он бы понял, что это заключение он сделал потому, что хотел по его мнению, чтобы здесь все было лучше, и потому, что, окружавший воздух был насыщен романтическими приключениями, а мистер Мактавиш, я совсем забыл сказать вам об этом, в душе был некем иным, как романтиком.

И это несмотря на то, что его предприимчивый коллега и подручный Лон Феррерз, когда видел, что чувства Алонзо берут верх над разумом, неоднократно произносил предупредительные слова: «Шерше ля фам».

И именно Лон Феррерз сказал, что если полиция когда-нибудь и удастся поймать Алонзо, то в этом будет виновата женщина.

Алонзо, прогуливаясь по Рю Руайяль, стараясь убить пятнадцать минут, которые у него оставались до делового свидания в отеле «Континенталь», с восхищением глазея на женщин, вспомнил о Лоне и его неизбежных в таких случаях предупреждениях. Подумав об этом, он, как и всегда, решил не обращать на это внимание.

Не так давно он пришел к заключению, что атмосфера в Лондоне стала для него несколько жарковатой. И он также решил, что Скотленд-Ярд проявляет слишком большой интерес ко всем его передвижениям. Интерес возник, и у него не было ни малейшего сомнения в этом, в результате таинственного исчезновения бриллиантового ожерелья из дома одного известного финансиста. Поэтому мистер Мактавиш решил, что неделя-другая в Париже ему безусловно не повредит.

Алонзо всегда считал, что в Париже происходят определенные события, очевидно, и этот приезд должен был подтвердить справедливость его убеждения, ибо через два дня после его прибытия к нему в номер пришел мальчишка-посыльный из отеля «Континенталь» и принес записку, от которой исходил нежный запах духов. Записка гласила:

«Леди Алисия Даррингтон приветствует мистера Алонзо Мактави-ша и была бы рада, если бы он счел удобным для себя принять приглашение на чашечку чая в четыре тридцать дня в четверг. Вполне вероятно, что мистер Мактавиш сможет услышать нечто, что будет несомненно полезно ему».

Алонзо никак не мог решить, что больше подействовало на него – последняя фраза в записке или запах духов. Вероятно, и то, и другое. Он удивлялся, как встреча с леди Алисией Даррингтон в прозаической атмосфере дневного кафе может быть ему полезна. Но все же, как я вам тоже забыл сказать, мистер Мактавиш был джентльменом, готовым пройти через все, хотя бы раз в жизни.

Он взял такси и попросил отвезти его в «Континенталь». За несколько шагов от входа в гостиницу он остановил машину, расплатился и пошел ко входу. Он был так погружен в свои мысли, что не заметил появления человека, который, обернувшись через плечо, что-то усиленно разглядывал за своей спиной и который чуть не сбил его с ног.

– Боже милостивый, – воскликнул тот. – Это же Мактавиш!

– Добрый день, Вильмер, – произнес Алонзо. – Никак не мог подумать, что встречу вас в Париже. Но, думаю, эта встреча спланирована милостивой судьбой. Абсолютно точно я очень рад встрече с вами, Вильмер. И не потому, что мне очень нравится выражение вашего лица, и не потому, что являюсь почитателем вашего характера. Рад по одной причине, и не спрашивайте меня, по какой. Я удовлетворю ваше любопытство. Вы знаете об аристократах все. По крайней мере, вы всегда отираетесь на вечеринках и балах, хотя, должен отметить, что вас редко туда приглашают. Говоря «вечно отираетесь», я имею в виду то время, когда вы не сидите в тюрьме за кражи на этих вечеринках.

Но вы можете быть мне полезны, Вильмер. И это может принести вам большое удовлетворение, так как, если память меня не подводит, – вы мой неоднократный должник, и мне кажется, что вы должны мне где-то около семидесяти двух фунтов. Вы надеялись, что я забыл об этом небольшом дельце. Но в настоящий момент меня это не сильно волнует. Расскажите мне все, что знаете о семействе Даррингтон.

Вильмер задумался.

– Это – очень старинный род, – наконец, произнес он. – Как вы, вероятно, читали, их младшая дочь Алисия сбежала из дома и вышла замуж за какого-то художника. Старый Даррингтон ужасно разозлился на нее и отказал ей в деньгах. Вы помните, несколько месяцев назад писали о деле Даррингтонов? Из их картинной галереи в Хертфордшире исчезла картина Рембрандта. С тех пор о ней нет никаких известий. Она оценена в 2000 фунтов. Полагаю, не вы ее украли? – спросил Вильмер с ухмылкой.

– К сожалению, нет, – ответил Алонзо. – Во всяком случае, большое спасибо за информацию. Я, вероятно, увижусь с вами в клубе вечером.

Он кивнул Вильмеру и быстрым шагом вошел в вестибюль отеля «Континенталь».

Самый поверхностный взгляд на леди Алисию Даррингтон создал у Алонзо впечатление о том, что, невзирая на потерю наследства, выглядела она превосходно. Молодая, красивая, великолепно одетая и чрезвычайно обаятельная, она показалась Алонзо той самой девушкой, с которой может убежать любой мужчина.

– Присаживайтесь, мистер Мактавиш, – произнесла она, улыбаясь. – Разрешите предложить вам чашечку чая. Я полагаю, что вы удивляетесь, зачем я пригласила вас навестить меня. Без сомнения, вы все слышали о моем замужестве и как я убежала из семьи Даррингтонов. Мой отец обошелся с нами очень сурово. Он не только прекратил помогать мне деньгами, но и не разрешает переслать мои личные вещи, которые я вынуждена была оставить в имении Даррингтонов. Сейчас там осталась одна вещь, на возврате которой я настаиваю. Мне кажется, я не смогу получить ее законным путем и поэтому, к сожалению, вынуждена прибегнуть к нечестным средствам.