Миловидная, небогатая и страдающая девица — вот единственно возможная победа, на которую дю Берг мог рассчитывать в качестве совершенно разоренного человека. Он принялся усердно ухаживать за Натали, окружив ее заботами и знаками внимания, и вскоре девушка решила, что она наконец нашла то, о чем так долго мечтала — неподдельную любовь к ней самой. Она вновь расцвела, лучилась счастьем и резвилась вовсю; теперь отца страшила ее восторженность. Дю Берг сопровождал ее повсюду, она думала и говорила только о нем. Мысленно она уже вступила в брак с бароном, связывая только с ним все свое счастье, величие и торжество. Фирьон, ясно понимавший, чего стоил дю Берг в нравственном, физическом и денежном отношениях, делал вид, что ничего не видит и не слышит. Но поскольку он так и не постиг нравственную и физическую ограниченность собственного чада, то не знал, до какого градуса может дойти ее экзальтация. Бедный добрый папаша! Напрасно он беспокоился!

Обожать существо с таким характером, как у Натали, означало любить ни за что. Она требовала любви безоговорочной, совершенно бескорыстной, настораживаясь, даже когда дю Берг говорил обычные слова о ее красоте. А поскольку у нее не возникало ни малейшего желания уродовать свою внешность для того, чтобы испытать на прочность любовь дю Берга, она изо всех сил выказывала дурной характер, дабы установить всеобъемлющее господство над будущим мужем, что, впрочем, в той или иной степени делают все женщины. Само собой, дю Берг недолго терпел ее капризы, и вскоре его частые исчезновения ясно показали, что и он предпочитает любить женщин за что-то. Это невнимание вызвало у Натали повторный приступ недуга — ведь она любила дю Берга не столько из тщеславия, сколько от отчаяния.

— Да ну?! — удивился Луицци. — Разве можно любить от отчаяния?

— Безусловно. Натали сбилась на ложную дорогу и с упрямством неразумного ребенка, свойственным недалеким умам, шла по ней напролом, несмотря на пыль и ухабы; тем не менее она была рада встретить человека, который помог ей свернуть с гибельного пути. Потому она так разъярилась, когда дю Берг посмел отвернуться от нее. Это был удар по самолюбию — нет ничего более страшного для женщины, и Натали заболела не на шутку. И тогда Фирьон отправился к врачу.

— Чтобы излечить Натали? — спросил Луицци, зевая.

— Да нет — дю Берга.

— Дю Берга?

— Да-да, он нанес визит одному из тех эскулапов, что славятся умением помочь пациенту поскорее переправиться на тот свет.

Фирьон с наивным видом поведал доктору всю правду — и о собственных миллионах, и по какому капризу любимой дочки он их скрывал. В данном случае Фирьону понадобилась вся его находчивость, ведь обманывать с помощью правды — дело непростое. Затем, не давая времени собеседнику на то, чтобы прийти в себя, он рассказал ему, что дочка наконец встретила именно такого мужчину, о котором мечтала, и назвал его имя.

«Как? Дю Берг?!» — поперхнулся от изумления эскулап.

«Да-да, — не краснея, врал дальше Фирьон. — Он смертельно болен! И я дам сто тысяч франков тому, кто вылечит его!»

«Что-что? Смертельная болезнь? — сразу навострил уши доктор, услышав про сто тысяч. — Какая еще смертельная болезнь? Легкое воспаление в груди — не более того. И если он будет следовать моим предписаниям, то через пару месяцев будет как огурчик!»

«Что ж, — сказал Фирьон, — действуйте. Лечите его как хотите, но сохраните мой секрет. Я в вашей власти…»

«Доверьтесь мне. Тайна пациента — закон для истинного целителя!»

«Очень на вас надеюсь…»

Мудрый Фирьон был прав; его откровенность оправдала себя на все сто процентов. Едва он ушел, как врачеватель, свято хранящий тайны больных, рванул к дю Бергу и пересказал ему все, что узнал от мнимого господина Бернара.

В эту минуту Дьявол умолк, пристально вгляделся в Луицци и, казалось, совершенно отвлекся от собственного рассказа.

— Вы, дорогой мой Луицци, человек рассудительный и, как все разумные люди, согласитесь только с тем, что вполне объяснимо логически — величайшая тайна интуитивных озарений вам неведома{178}. Вы отнесете к фантастике чудесные открытия, совершенные с помощью незнакомого вам чувства, которое есть не что иное как инстинкт. А потому вы вряд ли поймете, как дю Берг воспринял эти новости.

— Они должны были показаться ему по меньшей мере неправдоподобными, — решил Луицци. — Дю Берг конечно же отверг предположение, что существует мультимиллионер, который прячется из-за такой безделицы…

— Да ничего подобного! — с усмешкой прервал Луицци Дьявол.

— Однако он несомненно удивился, что столь влиятельный и богатый человек, как Фирьон, соглашается выдать за него свою дочь…

— Неплохо подмечено! Ну, а дальше?

— Дальше? Он подумал, видимо, что родительская любовь настолько ослепила доброго папашу, что он решил пойти дочурке навстречу и…

— Плохо! — оскалился Сатана. — Просто безобразно!

— В конце концов, — разозлился Луицци, — я тебя не затем сюда звал, чтобы ты загадывал мне ребусы! Ну-ка выкладывай, что было дальше!

— Дю Берг, не будучи таким обалдуем, как ты думаешь — я ведь говорил тебе, что порочные инстинкты были у него на высоте, тут же, и абсолютно верно, предположил, что Фирьон обратился к сомнительному врачевателю только затем, чтобы наверняка избавиться от нежелательного женишка…

— Что?! — ужаснулся Луицци.

— Дю Берг нашел положение вещей весьма занятным и привел в боевую готовность свою артиллерию. Предупрежденный о роли, которую должен был играть, он вновь приударил за Натали, убедив ее в конце концов, насколько это только возможно, что любит ее по-настоящему, то есть исключительно за ее драгоценную душу. Натали, совершенно осчастливленная этой победой, пришедшей, когда она уже забыла и думать об успехе, решила достойным образом вознаградить столь бескорыстную, истинную и сильную любовь и объявила отцу, что дю Берг — единственный мужчина, с которым она согласна связать свою судьбу.

Вопреки всякому здравому смыслу, Фирьон не сказал ни слова против, отложив только бракосочетание на два месяца — за это время, согласно его расчетам, стараниями подобранного им палача дю Берг должен был благополучно отойти в мир иной. И действительно, барон день ото дня бледнел, заметно слабел и, несмотря на все старания, никак не мог скрыть от Натали истинное состояние своего здоровья. Бедняжка отчаивалась от всего сердца, обвиняя злой рок; она весьма забавно и изобретательно, на мой взгляд, кляла судьбу, которая ополчилась на несчастную девушку, лишь бы отнять у нее единственную надежду на счастье в этом мире. Впрочем, — обронил Сатана, взяв щепотку табака, — вы, люди, очень часто прибегаете к словам абсолютно бессмысленным и употребляете их с восхитительной легкостью! Например, судьба. Так вот! Объявляю во всеуслышание, что если кто-нибудь объяснит мне, что именно род людской подразумевает под словом «судьба», то я буду ему верным слугой, даже если он никогда не имел прислуги или сам ходит в лакеях, — два верных шанса, чтобы я почувствовал себя последним негром!

Дьявол напустил на себя задумчивый вид, а Луицци, до сих пор так и не проявивший интереса к его рассказу, с досадой проронил:

— Твое Сатанинское высочество сегодня явно не в ударе; никак не возьму в толк, какие выводы можно сделать из твоих дурацких россказней.

Дьявол, жестко уставившись на Луицци, усмехнулся:

— Ты что, веришь в добродетель госпожи дю Берг?

— По меньшей мере до сих пор ты не сказал ничего, что могло бы заставить в ней сомневаться.

— А ты поверишь, если я скажу, что женщина, так бесцеремонно обидевшая сегодня вечером другую женщину, повинна в отравлении и прелюбодеянии?

— Кто? Госпожа дю Берг? Быть такого не может!

— Ха! Все происходило не совсем обычным образом… и осталось в тайне между ней и мной. Потому-то я и хочу, чтобы ты все узнал.

— Что же получается — нет правды в этом мире?

— Нет правды, кроме истины.