Характер Матье Дюрана отличался от характера господина де Лозере прежде всего умением быстро принимать решения и чувством собственного достоинства, которое находит удовлетворение даже в добровольном унижении, тогда как тщеславие господина де Лозере зиждилось на нерешительной натуре, использующей любые лазейки, лишь бы избежать подчинения, к которому вынуждают обстоятельства. Когда Матье Дюран очутился перед господином де Лозере, он не испытывал ни малейшего смущения и заговорил с ним прямо, как человек, твердо уверенный в своем решении. Он начал разговор так:

«Сударь, я пришел сдаться вам».

«Что вы имеете в виду, сударь?» — Граф скорее обеспокоился, чем возгордился, оказавшись хозяином судьбы человека, которого ненавидел больше всех на свете.

«Я вам все объясню, сударь», — предложил банкир.

Он без обиняков рассказал господину де Лозере о состоянии своих дел так же, как я попытался объяснить их вам, и закончил свое признание следующими словами:

«Как видите, сударь, ваши средства, которые вы мне доверили, совершенно гарантированы, и если вы сомневаетесь в моем слове, то, возможно, мои гроссбухи убедят вас…»

Господин Лозере внимательно выслушал Матье Дюрана и с радостью, которую ему удалось ловко скрыть, признал, что его вклад находится в полной безопасности. Убедившись в платежеспособности своего банкира, он хотел только взять жестокий реванш за оскорбление, нанесенное ему в недавнем прошлом, и, прервав Матье Дюрана на полуслове, сказал:

«Гроссбухи господ банкиров говорят то, что угодно их хозяевам, ваш иероглифический или скорее резиновый язык доказывает богатство или нищету в зависимости от ваших нужд. Признаюсь вам, сударь, я ни на грош не верю подобным свидетельствам».

Банкир кусал губы, но был полон решимости спасти одновременно свое состояние и свою репутацию и ради будущего пожертвовал настоящим. Дюран так ответил господину де Лозере:

«Меня не удивляет, сударь, что вы разделяете предрассудки светских людей относительно ведения учета и бухгалтерии в банкирских домах. Все эти бесчисленные записи, которые мы ввели, чтобы предупредить за счет их строжайшей взаимопроверки малейшие ошибки, представляются в глазах тех, кто их не понимает, лишь запутанным лабиринтом, в котором должны заблудиться любые заинтересованные лица. Я не могу сердиться на вас за ваши обвинения, но есть между нами нечто более прочное, более понятное: слово человека чести, и его должно хватить».

«А если, сударь, мне этого недостаточно?» — продолжал упорствовать граф.

«Вы сомневаетесь в моем слове?» — вскричал Матье Дюран.

«Предположим, я не сомневаюсь в вашей честности, сударь, но разве я не могу усомниться в ваших прогнозах? Состояние, подобное состоянию Матье Дюрана, разрушенное в несколько месяцев, — разве свидетельствует оно о большой дальновидности и ловкости?»

«Вы забываете, что понадобилась революция, чтобы пошатнуть его!»

«Вы забываете, что вы один из тех, кто помог ей свершиться!»

«Мне кажется, я не обязан отчитываться перед вами за мои убеждения».

«Но вы обязаны отчитаться передо мной за мои деньги, сударь».

«Я это сделал».

«Мне не нужны слова, сударь. Когда я говорю, что мне нужны деньги, что они нужны мне завтра, я хочу слышать звон монет».

«Я дал вам понять, — банкир сжимал губы, чтобы не дать вырваться наружу ярости, которая раздирала его, — я дал вам понять, что это невозможно».

«Суд докажет вам, что нет ничего более возможного».

«Мне? Мне предстать перед судом?» — возмутился Матье Дюран.

«Да, именно туда отправляются бесчестные люди, которые не отдают своих долгов».

«Есть другое место, сударь, — высокопарно заявил банкир, — куда отправляются честные люди, которые отдают свои долги».

«Когда это случится, сударь, — сказал граф, — я подумаю, должен ли такой человек, как я, следовать туда за таким человеком, как вы».

«Вам придется принять это решение гораздо быстрее, чем вы думаете».

«Не быстрее, чем я того захочу, поскольку прежде ко мне должны вернуться мои капиталы».

«Вам не придется ждать долго».

«Я жду моих денег».

«До завтра, сударь».

«Я приготовлю вам расписку».

«Приготовьте и ваше оружие».

«Не заставляйте меня понапрасну тратить бумагу и чернила, прошу вас».

«Клянусь, вы ничего не потратите зря».

Банкир вышел.

Он немедленно отправился к себе и написал Дано и господину де Беризи. Затем он поехал к господину де Фавьери, честно объяснил ему положение и попросил взаймы, чтобы немедленно расплатиться с господином де Лозере.

Генуэзский банкир выслушал французского банкира так, что по его лицу невозможно было догадаться о его намерениях. Когда Матье Дюран закончил свою речь, де Фавьери холодно промолвил:

«Предоставьте мне список и сумму вкладов, на основе которых вы хотите произвести этот заем, и через два часа вы получите мой ответ. Я сообщу вам, на каких условиях я смогу осуществить эту операцию, если я вообще за нее возьмусь».

Через два часа Матье Дюран получил записку от господина де Фавьери, который просил оказать ему любезность и прислать к нему господ Дано и де Беризи и предупреждал, что, возможно, операция состоится. Ожидание Матье Дюрана было жестоким, но радости его не было предела, когда оба его секунданта явились к нему и сообщили, что ему нет необходимости доставать миллион двести тысяч франков для господина де Лозере, так как господин Феликс представил графу свои гарантии и тот выдал господину Феликсу расписку на сумму долга Матье Дюрана, передав ему свои права на банкира.

«Господин Феликс!» — воскликнул банкир, вновь поразившись вмешательству этого господина в столь важное для него дело.

— Ему давно пора было удивиться, — засмеялся поэт. — Что до меня, то, признаюсь, я терпеливо выслушивал про все эти ваши миллионы, облигации, проценты только ради того, чтобы узнать наконец, кто такой господин Феликс.

— Как видите, я был прав, — ответил Дьявол, — что не удовлетворил вашего любопытства с самого начала. Но мы уже близки к развязке: вашему вниманию предлагается прекрасная, поистине драматичная сцена.

В ответ на восклицание банкира господин де Беризи сказал:

«Да, тот самый господин Феликс, который занял место господина де Лозере, чтобы купить мои лесные угодья, сегодня столь великодушно встал на ваше место».

«Но кто этот человек?»

«Клянусь вам, я не знаю».

«Я выясню это, выясню, — задумчиво прошептал банкир, — выясню, когда все это закончится, ибо полагаю, господа, вы не забыли, что у меня помимо денежных есть и другие дела с господином де Лозере».

«Нет, конечно, — ответил господин де Беризи, — и общая встреча назначена на завтра на девять часов у господина де Фавьери, оттуда мы и отправимся».

«Девять часов — это очень поздно», — недовольно заметил банкир.

«Это время выбрал господин…»

«Это время оказалось удобным для всех, — прервал господин де Беризи вмешавшегося Дано. — До завтра, господин Дюран, до завтра».

Дюран, оставшись один, почувствовал нечто вроде злорадства при мысли о том, что он наконец расквитается с человеком, который был с ним так груб. В первом порыве гнева он забыл обо всем, кроме мести. Но когда он подумал, что дуэль может привести к фатальному исходу, что ему надо успеть навести порядок в самых неотложных делах, то вспомнил о дочери, которую оставит одну в лабиринте ликвидации и конфискации имущества, откуда он один смог бы выбраться и вырвать хоть какие-то остатки состояния. «Что станет, — думал он, — без меня с девушкой, привыкшей удовлетворять малейшие прихоти и не получившей от меня ни малейшего представления о порядке и экономии?» Он с печалью вспоминал о том неправильном воспитании, которое дал своей дочери, а ведь она могла бы стать простой и доброй, если бы он того захотел. Матье Дюран с горечью упрекал себя в собственной непредусмотрительности, но, как бы ни было ему больно при виде исковерканного будущего, которое он уготовил своей дочери, ни разу банкир не подумал уклониться от предстоявшей дуэли хотя бы путем самой незначительной уступки. Его гордыня была сильнее всех прочих чувств, и он, так сказать, выбросил из головы все горестные мысли, чтобы они не ослабили его решимости.