– В любом случае я мало провожу времени в этой комнате, – сообщила Клер. – Я здесь сплю – вот, пожалуй, и все.

– Ты воспринимаешь слово «спальня» буквально, так, что ли?

Клер рассмеялась:

– Именно это сказала Анна, когда впервые попала сюда.

***

Я спросил Клер, не отвезет ли она меня в одно место неподалеку, и она согласилась.

При въезде в город с юга, по трассе № 251, первым видишь кладбище. Оно находится сразу же слева и полностью окружено старой каменной стеной. Оно занимает примерно пять акров. Я всегда задумываюсь, откуда жители столько лет назад могли знать, насколько большое кладбище потребуется городу. Наверное, они просчитали, что люди будут умирать всегда, поэтому отвели для кладбища довольно большой участок, чтобы хватило надолго. На нем встречались могилы, датированные концом восемнадцатого века. Там были похоронены первые семьи, перебравшиеся в город. Их плиты стали почти гладкими, имена, даты жизни и смерти, надписи почти стерлись. Иногда было невозможно сказать, кто там похоронен. Многие плиты потрескались или накренились Другие же стояли прямо и выглядели новыми. Клер припарковала машину, и я вышел.

– Наверное, я останусь здесь, – сказала она.

Я пошел к воротам, а затем услышал, как хлопнула дверца ее машины. Я подождал, пока она меня нагонит. Ворота оказались заперты, и мы перелезли через низкую каменную стену. Я пошел мимо ровных рядов могил к месту в самом конце. Я запачкал снегом перед пальто, Клер подошла ко мне и стряхнула его.

– По крайней мере, следует одеться прилично, когда заходишь в такое место, – пошутила она.

Мы с Клер постояли над могилой Дэниз. Там не было никакого надгробного камня, только маленькая плоская металлическая пластина на уровне земли. На ней значилось ее имя и даты рождения и смерти.

– Это моя сестра, – пояснил я.

Что еще можно было сказать? Что еще я о ней знал? Не осталось ни фотографий, ни рассказов. Для этого просто не было времени. Я думал, что случившееся значило для матери и отца, которые держали ее в руках и привезли ее домой из больницы, только чтобы возвратиться туда же неделю спустя, а затем вернуть ее в пустоту.

– Я не знала, – сказала Клер.

– Мы никогда сюда не приходим.

По обе стороны находились пустые участки для остальных членов семьи, чтобы мы все в дальнейшем лежали вместе. Это казалось неудачной шуткой. Я повернулся и осмотрел кладбище. Надгробия стояли ровными рядами, торчали повсюду. Я задумался, сколько времени станут ждать Каины до того, как отметить жизнь Анны каменной плитой.

Я представлял пышные похороны, на который соберется весь город. Все оденутся в черное. У меня был только один костюм, который родители купили как раз для подобных мероприятий. Если не ошибаюсь, было сказано, что «для свадеб и других мероприятий, на которые следует ходить в костюме». Но я его никогда не надевал. Я представлял, как все стоят в глубоком снегу и с серьезным видом слушают священника. Он произносит над могилой Анны положенные слова, потом ее черный гроб опускают в яму, пахнет воском и деревом. Я сотни раз представлял и собственные похороны. На них собирается весь город и плачет, не в состоянии продолжать жить без меня. Я представлял это, потому что знал: такое никогда не случится. Но в случае Анны все было почти реально, и от этого становилось грустно. Я представлял мистера и миссис Кайн, стоящих в снегу на кладбище и тихо плачущих рядом с гробом. Они уже, вероятно, хоронили ее сотню раз у себя в сознании, пытаясь приготовить себя ко дню, когда похороны состоятся на самом деле. Но что хоронить? Что они сделают, если ее никогда не найдут? Похоронят пустой гроб или просто поставят плиту? Такие вопросы нельзя задавать вслух.

– Как ты считаешь, куда ее положат? -Что?

– Прости, – сказал я. – Я просто думал о том, что будет, если она не вернется. Что они положат в могилу?

Клер посмотрела на меня так, словно я сошел с ума:

– А это имеет значение?

– Я уверен, что имеет для мистера и миссис Кайн. И для меня имеет. То есть, если ее никогда не найдут. Что в таком случае делают? Ставят здесь плиту? Я этого не хочу, но Каины вполне могут решить, что должно быть место, куда можно ходить и вспоминать о ней.

– Как о твоей сестре?

– Суть в этом, но мы никогда сюда не приходим. Никогда. Однако для Каинов все может быть по-другому.

Мы медленно пошли назад между надгробий.

– Что ты о них знаешь?

– О Каинах? Уверена, что меньше тебя.

– Я ничего не знаю. Мы никогда о них не говорили. Анна никогда не упоминала, откуда они приехали. Я не думаю, что она когда-либо вообще говорила хоть о чем-то, что случилось до их переезда сюда.

– Она и со мной об этом никогда не говорила. Я думаю, ни откуда-то с юга. Это все, что я знаю.

– Похоже, они знают всех в городе, но никто не знает их.

– Моя мать думает, что с ними что-то случилось, и они пытаются это забыть. Именно поэтому они ничего не рассказывают.

– А почему она так думает?

– Не знаю. Наверное, так люди говорят. Гадают, кто они такие и откуда, как мы.

– А что может быть хуже этого?

***

Клер притормозила перед моим домом, как делала несколько раз, и я внезапно кое-что вспомнил.

– Я совершенно забыл про твой день рождения, – признался я. – Не могу поверить, что ты столько возила меня, и это не пришло мне в голову до сих пор.

– Не имеет значения, – ответила она. – Это не так важно.

– Спасибо за то, что сегодня отвезла меня на кладбище. Надеюсь, это не было болезненно или неприятно.

– Предполагается, что кладбище – не самое приятное место для посещения, – заметила она.

– Но ты все восприняла легко.

– Держи это в тайне. Мне нужно сохранять репутацию.

– Еще раз спасибо.

Я наклонился и поцеловал Клер. Я сделал это бессознательно. Я не думал о том, чтобы ее поцеловать до того, как сделал это. Я не помню, что когда-либо думал об этом. Но я ее поцеловал.

– Было очень мило, – сказала она. – Но не думаю, что это предназначалось мне.

Я оказался в невыгодном положении. Я не знал, что делаю, и смутился.

– Я не знаю, – сказал я.

– Говорить ничего не нужно, – заявила она.

Клер склонилась ко мне и поцеловала меня, затем села за руль. Я сидел и ждал, что теперь случится, – но ничего не случилось. Поэтому я вышел из машины и отправился домой.

Саламандры

Наконец, зима завершилась – словно обвалился пепел, скопившийся на кончике сигареты. Она закончила царствование, ослабла и сдала свои права. В конце марта температура поднялась почти до тридцати градусов, а днем вообще доходило до шестидесяти по Фаренгейту. Я стал ходить в школу вдоль реки. Это было не по пути, и означало, что я должен идти прямо к реке от дома, затем вдоль берега на север, а потом по Таун-роуд примерно полмили до школы. Путь занимал у меня почти час, а если я шел быстро и не останавливался, то сорок минут. Но это меня не волновало. Я любил ходить вдоль реки.

Река как будто вздохнула, раскрылась и ожила. Потом лед стал таять. Я смотрел, как вода плещется под треснувшим льдом, выталкивается на поверхность, пытаясь высвободиться из глубокого сна. А, может, это просто лед устал. Он устал висеть там на протяжении всей зимы, держаться за те же камни, за одно и то же место на берегу, – и просто сдался. Я видел, как отрываются большие куски льда по всей реке, глыбы тонут. Их тянет вниз под воду или куда-то уносит. Открывалось все больше и больше воды. Если постоит теплая погода, то к концу недели исчезнет весь лед, и река снова понесет свои воды, к поверхности вернется рыба, появятся рыбаки, которые будут следить за рыбой и пытаться ее перехитрить. Все пойдет так, как всегда, словно ничего не изменилось, или перемена была настолько естественной, что ее едва ли заметили.

Трава почти очистилась от снега, была коричневой, пожухлой и уродливой. Снег отступил в последние опорные пункты. Кучи еще лежали по краям автомобильных стоянок и в тени леса. Дни стоял яркие и теплые, но я обнаружил за собой, что после школы иду за снегом в лес. Там было спокойно, прохладно и тихо. После того, как весна вступит в свои права, лес заполнят люди. Сюда будут бегать курить, гулять и еще бог знает чем заниматься. Я гулял в лесу недалеко от школы, а затем прошел вдоль реки на юг и углубился в лес в том месте, где в последний раз видел лицо Анны, торчащее на палке в снегу. Я хотел снова найти то место, но не желал пользоваться картой, поэтому, в конце концов, оказался среди густой вечнозеленой растительности, убивая время до ужина. Так я и ходил туда каждый день. Один раз, во второй половине дня, как раз перед началом апреля, я услышал, как двое спорят: