Выбрать средство не составило труда. Умирать Бернис не собиралась, как и мучиться в ожидании своих спасителей, поэтому с ходу отмела всю бытовую химию. Но все-таки оставила на столе – так убедительней. Тот, кто зайдет ее проведать, до конца дней будет вспоминать: как хорошо, что она не выпила отбеливатель или крысиный яд, иначе ее бы уже не спасли. Шутки ради Бернис открыла баночку с крысиным ядом и положила набок, часть просыпалась на стол.

Она решила ограничиться парой успокоительных пилюль, да и те выпить, лишь когда спаситель будет уже у дверей. Ни к чему искушать судьбу. И хоть Бернис почти не пила (слишком быстро пьянела), она, чтобы расслабиться, вылакала пятую часть Тоевых запасов спиртного, что хранились в гостевой спальне со времен его бутлегерства. Затем приняла горячую ванну и опорожнила еще полбутылки.

Вечером, когда Бернис не приехала на службу, Сэмюэль не знал, радоваться или тревожиться. Ударили заморозки, и прихожан пришло мало, но те немногие, кто явились закутанные, подходили к Сэмюэлю, пока тот настраивал инструменты, и спрашивали, где Бернис, почему задерживается. Сэмюэль только и мог сказать, что не видел ее весь день – как бы не слегла с простудой или гриппом. Вот вам и опять честность по-мозесовски.

Надо бы послать кого-нибудь проведать ее, убедиться, что жива и невредима. Наверняка здоровехонька, но если, не дай Бог, что стряслось, он никогда себе не простит.

Тоя не пошлешь – ему и так досталось, не хватало еще дергать его зря. Уиллади на работе, да и не стоит лишний раз сталкивать их с Бернис. Калла не водит машину. Остается полиция и прихожане, но не хотелось бы вовлекать ни тех ни других. Хоть они и прекрасные люди, но все-таки не родня.

Бутси Филипс тоже не родня – но Сэмюэль вдруг вспомнил о нем. Вначале ему показалось, что ничего глупее придумать невозможно, но потом пришли на ум недавние слова Уиллади. С тех пор как с Тоем случилось несчастье, сказала Уиллади, Бутси не узнать: перестал напиваться в стельку, частенько говорит дельные вещи и вызвался взять ее под свою защиту, если нужно. Все-таки пивной бар.

Сэмюэль высмотрел в толпе Нобла и поманил к себе. Нобл вскочил на помост к отцу, радуясь случаю помочь. Тот обнял сына за плечи, склонился к самому уху.

– Сбегай через дорогу, выуди из бара Бутси Филипса и приведи сюда. – Сэмюэль шептал еле слышно.

Нобл, ничего не понимая, вытаращился на отца.

– Бутси? Зачем тебе этот… – Но строгий отцовский взгляд напомнил ему, кто здесь ребенок, а кто взрослый. – А если его там нет?

– Бар работает, Нобл. Где ж ему еще быть?

– Это же против закона, если я туда…

– Тебе и не надо заходить. Пройди через дом, загляни в дверь и попроси маму передать Бутси, что он мне нужен.

Сэмюэль старался держать себя в руках, но чем больше артачился Нобл, тем труднее давалось ему спокойствие. Да и прихожане понемногу теряли терпение. Еще минута-другая, и надо либо браться за инструмент, либо всех распускать по домам.

– Просто иди, и все. Да поживей.

Нобл припустил к дому. Сэмюэль со вздохом перекинул через плечо ремень от гитары, подошел к микрофону. Прихожане расселись по местам в нетерпеливом ожидании. Сэмюэль перебирал струны, вспоминая песню за песней, раздумывая, на какой остановиться. У них с Бернис всегда был расписан репертуар, но почти все гимны требовали второго голоса. Через миг его высокий голос зазвенел в ночи.

– «Я слаб, а Ты, Господь, силен…» – Сэмюэль будто твердил заклинание. Все – мужчины, женщины, дети – заулыбались, покачиваясь в такт музыке.

Уиллади не знала, что и думать, когда в бар заглянул Нобл и сказал, что папе нужен Бутси Филипс.

– Зачем ему Бутси?

– Я спрашивал, но он не ответил.

Уиллади пожала плечами и повернулась к

Бутси – тот посиживал у стойки, почти трезвый, и посматривал за публикой.

– Что-нибудь нужно, Уиллади? – встрепенулся он, поймав ее взгляд.

– Сэмюэль вас просит к себе, через дорогу.

– Для чего я Сэмюэлю понадо…

– Никто не знает. Но раз он прислал Нобла, значит, дело важное.

Уиллади, честно сказать, не думала, что дело такое уж важное. В последний раз на богослужении понадобилась помощь, когда в усилитель заползла змея и Сэмюэль не мог ее достать. Но Бутси на пользу, если он нужен.

Не дослушав, Бутси соскочил с табурета, подал знак Ноблу и последовал за ним.

– Вы у меня смотрите не дебоширьте, – прикрикнул он на завсегдатаев, – а не то наплачетесь, когда вернусь. – И глянул на Уиллади: – Я мигом.

Уиллади улыбнулась, как всегда, когда Бутси изрекал нечто глубокомысленное или играл роль ее защитника. Вообще-то в баре защищать ее было не от кого. Все как один чувствовали себя за нее в ответе. Даже не особо сквернословили при ней, да и не один Бутси стал меньше пить.

Музыкальный автомат играл «Безумные объятия», и вдруг до Уиллади донеслась музыка из шатра. Голос Сэмюэля, высокий, чистый. Одинокий голос Сэмюэля. Уиллади вслушалась, удивилась, отчего же Бернис не поет. Сэмюэль умолк, и в тот же миг автомат взревел лихим блюзом и сбил ее с мысли.

Сэмюэль выстроил на сцене всех детей и заставил петь «Мой огонек». Когда в шатре показались Нобл и Бутси, он кивком велел Ноблу садиться, а сам вместе с Бутси, откинув полог, вышел в вечерний холод.

Бутси, который весьма уверенно держался на ногах, с удивлением спросил:

– В чем дело, святой отец?

Сэмюэль объяснил, что его невестка не приехала на службу и никому не позвонила, не предупредила, и он волнуется и хочет послать надежного человека проведать ее.

– Наверняка ничего страшного. Но кто знает… Вдруг шина лопнула или машина сломалась.

Что Бернис, возможно, приняла яд или замышляет убийство, Сэмюэль говорить не стал.

Бутси так и распирало от гордости, что ему поручили столь важное дело, и он заверил: рад стараться, для Мозесов и Лейков на все готов.

– Спасибо, что опекаете Уиллади. Держитесь молодцом, Бутси.

Сэмюэль от души хлопнул Бутси по спине. Бутси зашатался, но чудом устоял на ногах.

– Стараюсь держаться, – сказал он хмуро. – Дело нелегкое.

Всю дорогу Бутси не переставал думать, как хорошо, когда тебе доверяют, обращаются за помощью в трудную минуту. Еще недавно никто во всем округе Колумбия не поручил бы ему проведать и любимую собачку, не говоря уж о такой нежной красавице, как Бернис Мозес.

Старый лесовоз Бутси – не машина, а позорище – скрежетал, лязгал, трясся, хрипел и кренился на левый борт. Бутси приходилось вцепляться в руль обеими руками и бороться изо всех сил, чтобы не расплющить в лепешку встречные машины. Обычно он гонял на полной скорости, будто желал проверить, что будет, когда отвалятся колеса. Но сегодня все было иначе. Бутси тащился, высматривая на обочине сломанную машину и обезумевшую женщину, но ему попалась лишь обезумевшая белка – шмыгала туда-сюда, то в лес, то под колеса.

В доме Тоя все огни были погашены, даже фонарь перед входом. Бутси вслепую пробрался через двор, поднялся на крыльцо.

– Кто-нибудь дома? – крикнул он.

Тишина, лишь ветка шуршит о стену.

Он постучал раз, другой, никто не отозвался, и Бутси открыл дверь, прокрался внутрь и зажег свет. Гостиная, слишком опрятная, казалась нежилой.

Бутси двинулся дальше. Крохотная столовая, как и гостиная, сияет чистотой; кухня – тоже, не считая стола. Увидев полчища банок и бутылок – моющие средства, лекарства – Бутси догадался, почему Бернис не приехала на службу. Перетрудилась, бедняжка, наводила чистоту до изнеможения, а тут еще и месячные, а Бутси знал от жены, это такая адская боль, какая мужчине и не снилась, – вот она и выпила микстуру да успокоительную таблетку и легла пораньше. Небось спит как убитая, отключилась после лекарств. Бутси так и не понял, при чем тут рассыпанный крысиный яд, но за один вечер ему пришлось столько думать, сколько не приходилось и за неделю, и на такую мелочь он попросту не обратил внимания.