Затем она удовлетворенно качнула головой и закончила омовение. Подставила обнаженное тело ласковому ветерку, чтобы тот его высушил. А потом внезапно скрылась за округлым куполом кровли. Давид позвал к себе слугу, указал на уже пустую крышу и спросил, знает ли он, кто эта женщина. Слуга ответил: это Вирсавия, дочь Элиама, жена Урии Хаттеянина.

Дед Вирсавии Ахитофел из Гило, почтенный старейшина Иуды, был советником Давида; ее отец и муж принадлежали к легиону самых прославленных воинов Давида, «Тридцатке». Урия был иноземным наемником из северных земель. Он присоединился к Давиду в дни Адоллама и, приняв религию Яхве, так и остался у царя на службе. Давид знал, что в это время и Элиам, и Урия вместе с Иоавом находятся у стен осажденной Раввы. Увы, эта женщина была слишком связана с царским кругом, чтобы Давид решился на мимолетный роман. И все же он явно впал в безрассудство, поскольку как бы не замечал всей опасности этой любовной связи.

Природа приговорила человека к хождению по гибельно узкой тропке между искусом и самоограничением. Сознательно или нет, он вынужден временами выбирать между опасностью и благоразумием. Но почти каждый человек — безоглядно азартный игрок, и всякий раз он предпочитает не думать о возможном проигрыше.

Давид послал слуг, чтобы те привели Вирсавию во дворец. Она была встревожена внезапным вызовом, но у нее и в мыслях не было ослушаться царя. К тому же в этот тихий весенний вечер у нее были серьезные причины подчиниться приказу, и она наскоро оделась, обуреваемая дурными предчувствиями и страхом. И отец, и муж Вирсавии, оба заслуженные воины, были на войне. Как знать, может быть, один из них погиб. И царь решил сообщить ей эту ужасную новость.

Но Давид хотел всего лишь пообедать с ней, оплести ее сетью комплиментов, по правде сказать, звучащих несколько нарочито, но вожделение его было слишком очевидно и намерения не вызывали сомнений. Вирсавия была потрясена, но возмущена, в сущности, не была; напротив, ей льстило, что ее пожелал самый знаменитый человек в Израиле, всеми безмерно почитаемый и любимый. Нет, нелегко отвергнуть притязания царя. Но и принять их значило бы подвергнуть себя страшной опасности. Разве по законам Яхве супружеская измена не карается смертью? Поскольку личный слуга Давида и его телохранители знали о том, что она сейчас во дворце, об этом наверняка узнают Урия и Елиам. Ахитофел же вообще знает обо всем, что происходит в царских покоях, и это свидание не останется для него незамеченным. И все же Вирсавия в душе понемногу склонялась к согласию, тем более что, как ей намекнул царь, Урия не останется внакладе. К тому же она чувствовала, что ее влечет к Давиду, и она была уже не в силах оттолкнуть его.

Давид приказал подать еду и вино. Он запросто рассказывал ей о своей жизни, о своих тяготах и заботах. Они пили вино из Кармила, которое разожгло в ней желание. Вирсавия была поражена контрастом между кажущейся неприступностью монарха и такой притягательной человечностью прославленного царя. Воздух был по-весеннему душистый, иерусалимская ночь озарена белым пламенем луны и звезд. Давид поднялся и привлек ее на свое ложе. Вирсавия не противилась. Они предавались любви всю ночь напролет, а на рассвете заснули в объятиях друг у друга.

Вскоре их вожделение превратилось в пылкую взаимную страсть. Но когда однажды на рассвете Вирсавия призналась царю, что беременна, Давид был во власти противочувствий. Он наверняка хотел бы, чтобы Вирсавия главенствовала в его гареме. И все же он был в ужасе от тех осложнений, которые ребенок принес бы им обоим. Он, Давид, был помазанником Божьим, поклявшимся соблюдать заветы Яхве, и все же он нарушил одну из важнейших заповедей. Вирсавию сочтут неверной мужу, который по причине долгого отсутствия никак не может быть отцом этого ребенка. И их связь невозможно будет сохранить в тайне. Тем более, что слуги обо всем знали и уже судачили напропалую.

Давид задумал отчаянный план. Он отослал гонца к Иоаву, требуя, чтобы Урия был срочно отослан в Иерусалим. Когда тот прибыл, Давид был с ним невероятно любезен, но так и не объяснял ему причину неожиданного вызова. Воину принесли изысканные яства. Давид дотошно расспрашивал его об осаде, о врагах, о войске, о его собственных подвигах. Он похвалил Урию за его храбрость у стен Раввы и сказал, что этот краткий отпуск — награда за его отвагу. Это объяснение удивило Урию, так как он отлично понимал, что другие воины заслуживали поощрения не меньше, чем он. Давид прервал эту странную встречу, сказав Урии: «А теперь ступай домой». Царь резонно рассудил, что столь долгое воздержание определенно подтолкнет Урию к супружескому ложу, и через несколько месяцев причина беременности Вирсавии будет правдоподобна истолкована.

Но Урия, иноплеменник, воспринявший веру Яхве со всем жаром прозелита, ощутил себя в большей степени евреем, чем большинство прирожденных евреев.

Существовал обычай, запрещавший израильскому солдату познавать женщину в ходе военной кампании. Скорее всего, это табу возникло, чтобы в лагерях не появлялись доступные женщины и не разлагали армию. К тому же религиозные требования по части нравственности были вообще весьма высоки. И Урия не собирался от них отступать. Несмотря на ухмылки Давида и его неловкие намеки, воин прямо заявил, что проведет целомудренную ночь где-нибудь вне дома, подальше от телесных искушений.

Чрезмерная добродетель Урии раздосадовала Давида, тем более что сам он в этом отношении вел себя противоположным образом. С трудом скрыв свое раздражение, он вызвал Урию во дворец на следующий день и снова стал уговаривать его навестить Вирсавию.

— Вот, ты пришел с дороги, — сказал царь, — отчего же не вошел ты в дом свой?

Урия ответил:

— Ковчег, и Израиль, и Иуда находятся в шатрах, и господин мой Иоав, и рабы господина моего пребывают в поле, а я вошел бы в дом свой, чтобы есть, пить и спать со своею женою! Клянусь твоею жизнью и жизнью души твоей, этого я ни за что не сделаю.

Давид был разозлен и обескуражен. Но ему ничего не оставалось, кроме как и дальше разыгрывать великодушного государя. Ко все растущей тревоге Урии, Давид бесконечно продлевал его отпуск, неоднократно вызывал Урию в царские апартаменты, вел с ним однообразные скучные разговоры, щедро потчуя его самыми прекрасными из своих вин. Но воин противился и пьянству.

Он довел царя до последнего по своей низости поступка. Давид написал Иоаву распоряжение и, запечатав его, отдал Урии для доставки. Это распоряжение фактически было для Урии смертным приговором. В нем было сказано: «пошлите Урию туда, где будет самое сильное сражение, и отступите от него, чтобы он был поражен и погиб».

Иоав выполнил приказ царя. Он поставил Урию во главе отряда против главных ворот Раввы, через которые голодающие защитники часто делали вылазки, отчаянно пытаясь прорвать блокаду. Здесь потери израильтян были самыми тяжелыми, и здесь, как и рассчитывал царь, Урию в конце концов убили.

Поначалу, получив донесение Иоава о смерти Урии, Давид возликовал. Но радость его вскоре сменилась чувством глубокого отвращения к себе, а кроме того, он тревожился, что, возможно, Иоав кому-то проговорился. Поэтому Давид послал запечатанное сообщение, чтобы заверить своего военачальника: «пусть не смущает тебя это дело; ибо меч поедает иногда того, иногда сего; усиль войну твою против города, и разрушь его».

У Давида не было оснований всерьез беспокоиться о надежности Иоава. Тот слишком хорошо помнил и о кровных связях, и своем давнем долге Давиду, чтобы действовать царю во вред. Но сведения о связи Давида с Вирсавией стали известны в Иерусалиме всем и каждому, и, слегка помедлив для приличия, царь официально взял Вирсавию в жены. Разумеется, со временем, по крайней мере, из одного источника поползут нежелательные слушки, и все же совсем немногие, и уж, конечно, не Вирсавия, подозревали, что смерть Урии у стен Раввы была не просто уделом воина-храбреца.

И все же троих это злополучное дело потрясло до глубины души. Первым был Ахитофел. Глубоко религиозный, фанатический приверженец заветов Яхве, этот мудрец был возмущен скандальным поведением царя и своей внучки. Он скрыл свое негодование, но стал осторожно разведывать о подробностях смерти Урии.