Для Черчилля было возможным пользоваться уважением со стороны его коллег в политике и морских делах и в то же время считаться среди них «совсем сумасшедшим» — так долго, как не продолжается ни одно большое бедствие. «Антверпенское дело» в октябре 1914 года было начальным свидетельством того, что для описания поведения Черчилля почти в равной степени подходили слова «нелепое», и «героическое». В; конце сентября бельгийский укрепленный порт Антверпен подвергался тяжелой осаде немцев. Если бы он пал, Германия получила бы выход на Дюнкерк, Галуа и Бульон, Если бы его сопротивление было подкреплено морским десантом, могла бы возникнуть возможность атаковать растянутый германский фланг. Черчилль решил, что только его личное присутствие может обеспечить необходимую основу сопротивления. Он прибыл в Антверпен из Дюнкерка на «роллс-ройсе» и проехал по всему городу, громко трубя в рог, а на переднем сиденье находился вооруженный охранник, чтобы справляться с неожиданными положениями.
Эта демонстрация не осталась без внимания галантных защитников города, но никак не повлияла на окончательный итог. Вмешательство рухнуло между двух стульев. Британская помощь была слишком мала в масштабе обеспечения эффективной защиты города. Как подготовка, так и снаряжение Королевского военно-морского дивизиона оказались с недостатками. Но даже в этом случае возможно утверждать, что высадка задержала продвижение немцев и сохранила порты Ла-Манша за союзниками. Тем не менее, этот итог был довольно сильно омрачен поведением Черчилля, телеграфировавшего Асквиту с просьбой об отставке с поста военно-морского министра, чтобы принять на себя обвинение за военную операцию в Антверпене. Это предложение изумило его коллег и было отвергнута премьер-министром. Поведение Черчилля подтверждало и лучшие и худшие впечатления. Министр был храбр (безрассудна), и обладал воображением (был порывистым), но он вряд ли мог быть серьезным человеком у власти.
«Антверпенский промах» ускорил падение не Черчилля, а его первого заместителя, принца немецкого происхождения Луи Баттенбергского. Через некоторое время после неудачи британского флота у побережья Чили он был отправлен в отставку. Черчилль решил заменить его «ужасным устройством умственной и физической силы» по имени лорд Фишер, которому в то время стукнуло 73 года. Это было неизбежно рискованное назначение. Если дела на море улучшатся, это будет выглядеть как озарение, но если трудности будут развиваться и дальше, критики сочтут назначение дальнейшим свидетельством того, как плохо Черчилль может судить о человеке. Тем не менее, поначалу совмещение двух столь деятельных людей переубедило общественное мнение. Так как для того, чтобы Первый лорд по морским делам приобрел известность, требовался удобный случай, Черчилль предоставил ему огромную свободу действий. Они вместе начали новую программу по созданию ВМФ. Победа Британии у Фолклендских островов в декабре 1914 года обеспечила великолепный старт новому партнерству. Она была продолжена удачным сражением при Доггер-Банке в январе 1915 года. Политическое положение Черчилля заметно окрепло, но он не пришел к заключению, что удача находилась в какой бы то ни было связи с его собственным относительным невмешательством в вопросы управления.
В этих обстоятельствах военно-морской министр почувствовал, что он может более свободно рассуждать на общие темы управления войной, будучи уверенным, что нападение — лучший вид защиты. Время от времени он замахивался на разнообразные авантюры в Северном море, — например, оккупацию немецкого острова Боркум, что закрыло бы немецкому флоту выход из его гаваней и сделало бы возможным нападение на Шлезвиг-Гольштейн. Тем не менее, именно вступление в войну оттоманской Турции в ноябре 1914 года заставило Черчилля снова подумать о Ближнем Востоке. Существовали опасения, что турецкая армия сможет захватить Суэцский канал. На встрече Военного совета 25 ноября Черчилль настаивал на том, что идеальный способ защитить Египет — это атака на Галлиполийский полуостров. Однако только после просьбы России ослабить турецкое давление на Кавказ идея «демонстрации» в Дарданеллах начала восприниматься серьезно.
Со стороны Черчилля, его постоянно растущий энтузиазм в планировании исходил из ощущения, что ни одна из сторон не обладает достаточной силой, чтобы прорвать оборону противника на западном театре военных действий. Как и остальные его коллеги, он искал новую цель. Военный совет, умело направляемый Черчиллем, 13 января вынес решение, что к февралю Адмиралтейство должно подготовить военно-морской поход с целью бомбардировки и захвата Галлиполийского полуострова с Константинополем в качестве главной цели. Следовательно, двусмысленность и плохое планирование наблюдались с самого начала. Сможет ли флот в одиночку, без поддержки, удержать полуостров и захватить Константинополь? На этот счет существовали серьезные опасения, не в последнюю очередь у самого Фишера, но Черчилль был полон энтузиазма, и в этом отношении старик ничего не смог противопоставить черчиллевскому искусству убеждения и, в чем-то даже таинственно, потерпел неудачу в том, чтобы передать силу своих личных предчувствий относительно экспедиции коллегам. Должны ли там быть сухопутные силы, и если да, то в каком количестве? Однако в этом отношении Китченер, министр обороны, незадолго до начала бомбардировки 19 февраля 1915 года рапортовал Кабинету, что войск, немедленно готовых к отправке на Дарданеллы, нет. Это был еще один поворот сложных взаимоотношений, возникших между Черчиллем и Китченером на суданских полях сражений. Тем не менее, бомбардировка продолжалась (в отношении чего основную ответственность должны разделить Асквит и Черчилль), но не увенчалась успехом. Задержка в освобождении войск сильно раздражала Черчилля, хотя он — парадоксально — все еще страстно желал чисто флотской победы. Ему было досадно, что командующий на месте отказался повторить атаку, которая была близка к успеху 18 марта. За последующее планирование высадки сухопутных войск Черчилль ответственности не нес. Именно Китченер должен был контролировать военные инициативы.
Черчилль продолжал делать оптимистические выклики о возможности победы, но его собственное положение внезапно стало очень рискованным. В середине мая отношения между Черчиллем и Фишером окончательно разрушились. Первый лорд по морским делам объявил, что он больше не может принимать участия в «глупости» при Дарданеллах, и грозился уехать в Шотландию. Предвидя «злобу и злость», которые обрушатся на него, если отставка состоится, Черчилль старался переубедить Фишера, но тщетно. Кризис разрастался именно с той точки, с которой Черчилль ожидал, что он начет сходить на нет и что он сможет удержаться в Адмиралтействе. Премьер-министру стало ясно, что оппозиция причинит ему огромные неприятности, если Черчилль останется на своем посту, а Фишер будет настаивать на отставке. В любом случае, Черчилль, который отнюдь не питал враждебности по отношению к коалиционному правительству, вдруг оказался вовлеченным в его маневры — хотя он не сидел сложа руки и не просто дожидался своей политической кончины. Асквит то ли не мог, то ли не хотел сохранить для Черчилля пост, с которого консерваторы больше всего хотели его убрать. Он должен был удовольствоваться незаметностью поста в казначействе герцогства Ланкастерского и членством в новоорганизованном Комитете по Дарданеллам. Все еще могло быть не совсем потеряно, если бы экспедиция в конце концов увенчалась успехом.
Было нетрудно найти людей, пожирающих глазами впадение Черчилля в немилость. Ссора Фишера с Черчиллем, как ни туманны были ее детали, снабдила на дальнейшее амуницией тех, кто считал, что с военно-морским министром невозможно работать. У него действительно было несколько хороших идей, но слишком слабое чувство меры. Хотя ему было всего сорок, некоторым политическим комментаторам казалось, что его карьера закончена. Между тем, по окончании к осени галлиполийской кампании, позиция Черчилля становилась все более непригодной для обороны. Чем больше он старался отстоять правильность своих прежних решений или защитить специфические действия в настоящем, тем больше он отождествлялся коллегами и обществом с человеком, озабоченным поисками козла отпущения, как главный архитектор того, что позже обернулось бедствием. Его противостояние окончательной эвакуации стало выглядеть просто упрямством. Понимая, насколько слабым стало его влияние, Черчилль искал возможность окончательно уйти из правительства и настаивал, чтобы Асквит сделал его полевым командиром, но никаких немедленных предложений не поступало. Когда он был исключен из состава Военного комитета, сменившего в ноябре Комитет по Дарданеллам, Черчилль формально подал в отставку.