Из Малинди мы с Джорджем на грузовике направились в лесной массив Бони. Эта заповедная зона шириной почти в пятьдесят километров протянулась параллельно побережью от порта Ламу до сомалийской границы. Нам приходилось прокладывать путь через болотистую местность, где обитало много диких животных и процветало браконьерство. Потом мы направились в маленькую рыбачью деревушку Киунга, расположенную на побережье в нескольких километрах от границы. На следующий день после нашего приезда пошли сильные дожди, и мы застряли здесь на несколько недель. К счастью, мы захватили с собой подводные ружья и маски и поэтому смогли исследовать коралловые рифы, где я увидела еще большее разнообразие «сказочных» рыбок, чем в Порт-Судане. Зная, что, вытащенные из воды, они теряют свою радужную окраску через несколько минут, я приносила все свои принадлежности для рисования на рифы и, поместив только что пойманную рыбу в миску, быстро делала цветной набросок. Затем, уже на берегу, я делала детальный акварельный рисунок по наброскам, добиваясь точного воспроизведения оригинала. После этого мы засыпали рыбок солью и отвозили их в музеи в Найроби, где с них делали гипсовые слепки.
Восемьдесят моих рисунков приобрел муниципалитет Момбасы с намерением выставить их в будущем морском музее. Но — увы — ко времени его открытия большая часть рисунков пропала, и, таким образом, единственная коллекция рисунков коралловых рыб, написанных прямо на рифах, была безвозвратно потеряна.
В этот период я заболела и в конце концов решила направиться в Лондон на лечение. Вместе с тем я хотела использовать вечера в Лондоне для вырезания шахматных фигур из слоновой кости. Фигурки африканских девушек и юношей изображали бы пешки, фигурки африканцев в своих неповторимых головных уборах были бы королями и королевами, а жирафы стали бы конями.
В Департаменте охоты мы приобрели несколько кусков слоновой кости и распилили их на бруски трех различных размеров. Теперь до получения проездных документов я рисовала портреты африканцев из различных племен, которых встречал во время своих поездок, с намерением использовать их в качестве моделей для будущих шахматных фигур. По пути в Лондон я познакомилась с одним пассажиром, интересовавшимся жизнью в отдаленных районах Африки, и показала ему свои рисунки. Он предложил мне по приезде в Лондон показать их редактору английского географического журнала «Джиогрэфикал мэгэзин» Майклу Хаксли и, к моему удивлению, посоветовал написать также статью, проиллюстрировав ее моими рисунками. Поскольку у меня почти совсем не было писательского опыта, я предложила, чтобы текст статьи подготовила Алис Рис. Впоследствии наша совместная работа была опубликована в этом журнале.
В Лондоне я сняла комнату рядом с врачом, который меня лечил. Много времени я проводила в картинных галереях, безуспешно пытаясь понять искусство сюрреализма. В надежде, что современница Огастеса Джона[28] и Бернарда Шоу сможет помочь мне, я навестила уже совсем старую и слабую госпожу Этель Уокер, проживавшую тогда в Челси в одной комнате. Стены комнаты были увешаны ее великолепными картинами. На мой вопрос, что она намерена сделать с ними, она пожала плечами и сказала, что, возможно, оставит их женщине, которая убирает ее комнату. Хотя госпожа Этель была бедна, она не желала расставаться ни с одной из своих картин, пока была жива. После ее смерти некоторые из картин приобрела галерея Тейт. Она пригласила меня навестить ее еще раз, и, когда я пришла во второй раз, она познакомила меня с директором художественной школы Слейд. Взглянув на мои зарисовки африканцев из различных племен и узнав, как мало времени я буду в Лондоне и как мне хотелось бы посещать занятия в школе, он разрешил мне поступить вне очереди.
Однако мне не нравилось делать карандашные эскизы капителей древних колонн, и через какое-то время, захватив свой мольберт, я решительно пошла на занятия прямо в класс наиболее подготовленных учащихся. Я была поражена тем, что это вторжение мне удалось, поскольку всем должно было быть ясно, что я из начинающих, но я была принята и, как мне кажется, добилась заметных успехов.
После Лондона по пути в Вену я остановилась в Цюрихе, где посетила директора журнала «Ду» д-ра Корти, который хотел ознакомиться с некоторыми моими рисунками цветов для иллюстрации статьи о Кении. Мы провели с ним интересный вечер, он высказал мне свое убеждение, что войны не должны совершаться и ненависть и предубеждения между народами различных стран должны быть устранены. Д-р Корти намеревался воспитывать осиротевших детей разных национальностей, родители которых погибли на войне, и обучать их до тех пор, пока они не станут достаточно взрослыми, чтобы самостоятельно избрать себе профессию. Этот эксперимент поддержало швейцарское правительство, и в нем приняли участие и другие страны. Чтобы дать своим юным учащимся возможность в какой-то мере знакомиться с другими континентами и таким образом расширять круг своих интересов, он просил меня присылать ему раковины, иглы дикобраза или даже такие кустарные поделки, как небольшие игрушки, сделанные африканскими детьми. Разумеется, я с удовольствием посылала ему эти подарки.
В то время Вена еще была занята войсками союзников, и было очень трудно добиться разрешения на въезд. Однако после нескольких недель ожидания и неоднократных звонков в английское посольство я получила пропуск на две недели для посещения своей семьи.
Трауте и несколько друзей с цветами ждали меня на вокзале. Мы сразу же направились к собору Святого Стефана[29], где я ранее никогда не была, и поднялись на верхнюю площадку его шпиля. Затем мы поехали навестить мою мать. Она выглядела очень постаревшей и осунувшейся. Когда срок моего разрешения истек, я вернулась в Кению.
В поисках натуры
Джордж встретил меня в Найроби, и мы отправились на ферму, которая досталась ему и его брату Теренсу по наследству. Это был каменный дом, окруженный кофейной плантацией площадью сорок гектаров. Первое, что поразило меня, когда мы прибыли туда, — был жалкий вид Пиппина, привязанного цепью к столу. Он встал и побрел мне навстречу, чтобы приветствовать меня, но от его жизнерадостности не осталось и следа. Потребовалось несколько недель ухода, и только тогда он стал прежним Пиппином, но все равно он уже никогда больше не пел со мной вместе дуэты.
Ферма была расположена у Лимуру, километрах в тридцати от Найроби, что устраивало Джорджа и Теренса, и они не выказали никакого сожаления, когда правительство реквизировало эти земли, выплатив номинальную сумму в качестве компенсации. Зная, как я люблю путешествовать, Джордж решил теперь обратить главное внимание на работу по охотничьему надзору в отдаленной северной части Северной пограничной провинции. Мы подолгу были совсем один и однажды провели вдвоем восемь месяцев, не повстречав ни одного европейца. Я рисовала, собирала насекомых, окаменелости, небольших пресмыкающихся и грызунов для музея в Найроби и снабжала отдел энтомологии различными, ранее неизвестными видами ночных бабочек. Ловила я их очень просто: ставила возле палатки таз с водой, а в него помещала лампу. Преимущество такого способа было в том, что свет привлекал бабочек и они не залетали в палатку, а падали в воду и мне оставалось только собирать их.
Одним из интересных фактов, с которыми я познакомилась в это время, было умение носорогов добывать соль, необходимую для их организма, в безводной местности. Неподалеку от Марсабита мы обнаружили вырытое углубление и увидели на его стенках на определенной высоте следы, прочерченные рогами носорогов, когда они слизывали соль.
Джордж занимался охраной животного мира от браконьеров, улаживал племенные распри, возникавшие из-за водоемов, и помогал бороться с эпидемиями ящура, сибирской язвы и чумы рогатого скота. Он принадлежал к числу тех сотрудников Департамента охоты, в распоряжении которых имелись собственные ослы и мулы. Отчасти именно это обстоятельство позволило мне сопровождать его. Я была единственной европейской женщиной, путешествовавшей по самым отдаленным районам Северной пограничной провинции, и мне не раз задавали вопрос, не скучаю ли я по обществу и по домашнему уюту. Однако наша кочевая жизнь была до того интересной, что с лихвой компенсировала все то, чего нам недоставало. Единственное, чего мне не хватало, — это музыки. Мое маленькое пианино стояло в Исиоло в таких условиях, что ему не мог повредить тропический климат. Недоставало, конечно, и горячей ванны, в которой я могла бы понежиться; маленькая брезентовая ванна, где можно было стоять только на одной ноге, была очень слабой ее заменой.