Она замолчала. Ее глаза были полны слез.

— Прости меня, — добавила она, — а сейчас не смотри на меня.

И побежала к двери.

— Я полагаю… — начала Марион.

— Бетти! — крикнул Гарт таким голосом, каким пользовался очень редко. — Бетти, остановись!

Однако не он, а Винс остановил ее, взял за руки и повернул. Марион быстро встала с дивана.

— Пока ты еще не перестал играть в детектива, Винс, — сказал Гарт, — не будешь ли ты столь любезен задать вопрос, который наверняка задаст полиция? Вопрос, на который мы должны дать ответ, не то в противном случае попадем в неприятную ситуацию. Если Марион говорит правду…

— Если я говорю правду?

— Да. Лично я в этом не убежден. Однако если все мы согласимся с тем, что Марион говорит правду, то как потом Глайнис Стакли или кто-либо другой выбрался из этого дома через дверь, запертую изнутри на две задвижки?

Винс отпустил руки Бетти.

— Конечно, дружище, я понимаю, о чем ты думаешь. Я готов допустить, что это был бы перекрестный допрос, если бы мы играли в загадки. Однако этот вопрос чисто академический, тебе так не кажется?

— Академический? Роджерс ведь не станет вечно сидеть в столовой и пить виски. Он обязательно спустится в подвал. И тебе прекрасно известно, что он там обнаружит.

Мелкие тоненькие морщинки вокруг рта и глаз Винса обозначились резче и тут же исчезли.

— Да, — кивнул он, — известно. Я слышал, как ты говорил Марион, что открыл обе эти задвижки. Так что если невежи не поверят уважаемым гражданам на слово, они обнаружат эту дверь не только не запертой, но и с открытыми задвижками, то есть все будет именно так, как тебе сказала Марион.

— Ах так, понимаю, — сказал Гарт после минутного молчания. — Вы будете утверждать то, что вам выгодно, потому что в противном случае полиция может прийти к нежелательным для вас выводам.

— А что нам остается делать?

— Может, ты и прав. Так, значит, ты в самом деле не знаком с Глайнис Стакли, Винс?

— Я ни разу в жизни не видел ее, дружище.

— Но ты знаком с Бетти. А я защищаю ее.

— Меня никто не должен защищать! Теперь вы разрешите мне поговорить с этим инспектором? А потом, пожалуйста, пожалуйста, чтобы я уже никогда не встречалась ни с кем из вас.

Она говорила неестественным голосом, возбужденная от стыда и унижения, отвернув лицо в сторону. Поэтому Гарт, растроганный до глубины души, вынужден был почти кричать на нее.

— Я уже однажды сказал тебе, Бетти, чтобы ты не сходила с ума. Все это не имеет никакого значения.

— Для кого? Для тебя?

— Да! Когда сегодня ночью ты поедешь обратно в Фэрфилд, я поеду вместе с тобой. И если там случайно окажется Глайнис, мы встретимся с ней оба.

— Нет, нет, это не нужно! Я хочу сказать…

Бетти закрыла глаза, но тут же открыла их.

— Я хочу сказать, — повторила она, — что с твоей стороны очень мило, что ты обманываешь меня. Я люблю тебя за эту ложь. Однако это имеет значение для всех! И будет иметь. Этому нельзя помочь. Если ты думаешь, что можешь еще иногда встречаться со мной и не будешь спрашивать себя, что я за человек и какие мысли у меня в голове, то в таком случае мы можем встретиться хоть завтра, завтра днем, чтобы у тебя было время как следует все обдумать. Но ты не станешь ничего обдумывать. Все кончено, Дэвид, и я бы очень хотела, чтобы все это больше никогда не начиналось. Прошу тебя, скажи этому джентльмену, чтобы он больше не пытался меня задерживать. Я иду к инспектору.

Гарт подал знак Винсу, и тот отошел в сторону.

Однако он не мог позволить, чтобы она ушла. Он решительно не мог позволить, чтобы в Фэрфилд она вернулась одна. Все то дьявольское, что было в этом доме, навалилось на Дэвида Гарта на следующий день в шесть часов вечера.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

НЕВОЗМОЖНО

«Точно так же, как в Париже говорят „s’il vous plait“, в Лондоне, как правило, когда делают заказ в кафе или ресторане или о чем-нибудь спрашивают, говорят „пожалуйста“ или „прошу вас“. Английские вежливые формы вовсе не так изысканны или церемонны, как французские».

Путеводитель Бедекера «Лондон и его окрестности», 1908 г.

Глава 6

Фэрфилд даже в воскресный июньский день вряд ли можно было назвать городом развлечений. На песчаном пляже не бренчали никакие банджо, не пели никакие менестрели с багровыми лицами и никакие странствующие проповедники не излагали, что есть плохого на свете, и не впадали во время этих своих лекций в транс. Хотя многие горожане были пожилыми или инвалидами, здесь все же жили в основном люди состоятельные и степенные.

Когда начинался прилив, в море вкатывали несколько передвижных купален — этих удивительных пережитков восемнадцатого века, думал Гарт, выглядевших, как низкие сарайчики на колесиках, — чтобы заботящиеся о своей репутации любители купания не показывались на пляже в купальных костюмах, а могли раздеться внутри и погрузиться в воду. Но сейчас был отлив, обнаживший широкую полосу серого ила, поблескивающего под мрачным, покрытым тучами небом.

Правда, вдоль моря построили набережную с высокими фонарями, украшенными металлическим орнаментом. Здесь был также небольшой, очень красивый парк, со скамьями и выкрашенной в золотистый цвет оркестровой беседкой, из которой при случае звучали мелодии из опер Гилберта и Салливана. Однако в это время, в шесть часов теплого летнего вечера, большинство жителей еще нежилось дома после дневного чаепития.

Если бы не две или три нервные собаки, которые иногда лаяли, можно было бы сказать, что Фэрфилд отдыхал в абсолютной тишине.

Чуть дальше к северу на побережье находился больший по величине и более известный курортный городок под названием Банч. Время от времени ветер приносил оттуда обрывки мелодий, скрип карусели и стук мячей, однако жители Фэрфилда все это игнорировали. Сам Гарт из этих двух городков скорее выбрал бы Банч. По крайней мере, там никто бы ему ничего не сказал, если бы видел, как он сейчас идет по набережной в южном направлении, где посреди пустынной береговой равнины вырисовывался у моря домик Бетти. А еще дальше к югу находился третий курортный городок — Равенспорт.

Гарт снял свой профессиональный наряд, цилиндр и сюртук и надел выходной твидовый костюм и мягкую шляпу. Он все еще выглядел мрачным и озлобленным, думая о прошлой ночи и резких правдивых словах, прозвучавших незадолго до ухода Бетти из дома в Хэмпстеде.

Она еще была там, в кабинете, ее допрашивал инспектор Роджерс, когда Винс Боствик произнес удивительные слова.

— Перестань все время повторять это свое «невозможно!»— обидчиво сказал он Гарту за минуту перед этим. — Ты что, все еще пытаешься найти объяснение для этой двери, закрытой изнутри на две задвижки?

— Да. Ты будешь изумлен, но я пытаюсь найти объяснение.

— Ну так знай, — сказал Винс, — я могу это объяснить.

Это заявление, сделанное в неподходящую минуту, привело к тому, что Марион едва не вскрикнула.

Поскольку инспектор Роджерс воспользовался кабинетом для допроса Бетти, трое остальных перебрались в гостиную. Марион ходила взад-вперед, иногда разглаживала на бедрах платье.

— Я подумал о человеке, — сказал Винс, при этом его взгляд был направлен словно внутрь самого себя, — который пишет о загадочных вещах. О Фантоме. Кто бы он ни был, но соображать он умеет. Так вот, Фантом…

— Если вы не прекратите говорить о романах, — перебила его Марион, — я сейчас совершенно, да, совершенно сойду с ума. Романы! Романы! Романы! — При каждом повторении этого слова ее голос становился все выше и выше. — Эти ваши смешные романы не имеют ничего общего с тем, что здесь произошло.

— Я в этом не уверен, малышка, — ответил Винс. — Если ты говоришь правду, то, как утверждает Дэвид, кто-то устроил какой-то фокус с этой запертой дверью.

— Что за выдумки! Кто?